была тревога, от неопределенности, которая прокралась в душу и тихо делала свое дело, не отпуская, и не давая родиться ответам на вопросы, которые как только возникали, тут же исчезали.
Наташа вспомнила о матери. Она знала, что мама для нее хотела другой партии, денег, связей, непростых родителей жениха, занимающих высокое положение, что напрямую бы гарантировало в будущем и хорошее положение в обществе.
Но ничего этого не было у Александра, о чем впервые задумалась Наташа, и поэтому у нее не было уверенности, что он сможет добиться чего-нибудь такого, что устроило бы ее родителей.
Ей стало грустно. Она понимала, что рано или поздно Александр будет от этого страдать, если еще не наступил такой момент, но после сегодняшнего разговора, ей показалось, что он уже чем-то подобным озабочен, но от нее скрывает.
Все это погрузило ее в мысли о жизни, о несправедливости, и она задавала себе один и тот же вопрос: «Почему у всех разные возможности? Разве родители Александра хуже ее родителей?». И она вспоминала историю семьи.
Она знала, что ее маме от родителей осталось «дело», и этим разрешались сразу все материальные вопросы, но она не знала ничего конкретного о семье Александра. Она решили поинтересоваться этим, но когда представила себе, какие вопросы должна будет задать Александру, ей стало стыдно чего-то. Все это ее никак не успокаивало, а наоборот, укрепляло в ней чувство неуверенности.
Наутро, уставшая за ночь от всех этих мыслей, Наташа готовила на кухне завтрак, и, неожиданно для себя самой, когда вошел Александр, сказала:
– А что, если нам пожениться? Ты берешь меня в жены? – Александр был застигнут врасплох, но через секунду сказал:
– А ты берешь меня в мужья? – он осторожничал, и это почувствовала Наташа.
– Конечно, – Наташа ждала его слов.
– Я счастлив.
Александр подошел к ней, обнял за плечи, и так они оставались какое-то время, чувствуя биение сердца другого, осознавая это мимолетное мгновенье, как вечность, которая их принимала со всеми будущими проблемами, и с настоящим ощущением счастья.
Глава 26
После разговора с Кристиной, когда Андрей Степанович высказал все, что у него накопилось, он понял, что все эти откровенные слова, он должен был высказать раньше, и, может быть другой женщине.
Но так получилось, что только сейчас он освободился от многого, что его тормозило. До этого у него не возникало желания почувствовать себя свободным, как раньше, до этой встречи. И впервые за несколько лет, он опять почувствовал себя счастливым, и вспомнил, что такое чувство возникало у него и прежде, когда он разрешал трудные и запутанные ситуации, в которые попадал из-за своей эмоциональности. Было это и в юности и зрелом возрасте.
Так была устроена его душа, которая всегда стремилась к счастью, и которое от нее всегда ускользало, после чего наступало для Андрея Степановича естественное состояние внутреннего спокойствия.
Он оставался со своим одиночеством и непричастностью к той его жизни, которая могла его ввергнуть в бездны отчаяния и тоски. Он хорошо помнил эти минуты своей ЖИЗНИ и другие, и сейчас, забытое им чувство вспыхнуло так неожиданно для него самого, что сначала он не знал, что с ним делать.
Его «ЖИЗНИ» внимательно наблюдали за этой «НОВОЙ ЖИЗНЬЮ», которая была молода, и так самоуверенно себя вела, что «СТАРЫЕ ЖИЗНИ» с осуждением и завистью наблюдали за ее поведением. Она напоминала им то их время, когда они были юными и порывистыми, и все это было у них в прошлом. Они были спокойны и уравновешены.
Эта «НОВАЯ ЖИЗНЬ» вытворяла чудеса. Она фантазировала, она не заглядывала в будущее, и ей казалось, что она – вечность, что она навсегда здесь, и сейчас она открыто обнималась со счастьем, готовым ей предоставить все удовольствия мира.
Странным образом, все это, в душе Андрея Степановича, не было связано с Кристиной. Он, как будто, заигрывал со всеми женщинами, не знающими о нем, пожилом ученом, живущем время от времени в Германии, русским человеком, с его порывистостью и неразумностью, с воображением и прагматичностью, с бесшабашностью и осторожностью, которые жили в нем все вместе, не соревнуясь и не соперничая.
Все это мирно уживалось в этом необычном человеке – Андрее Степановиче. Он, освобождаясь, понимал невозможность быть с Кристиной всерьез. Ему сейчас было хорошо, как актеру, удачно сыгравшему свою роль, роль непривычную, за которую он сам себе аплодировал.
«Конечно, она не должна была на что-то рассчитывать, все будет по-прежнему, но я сделал правильно». И тут коварная мысль: «Пусть ей будет плохо, пусть она подумает, но я уже не буду иметь к этому отношения».
Его эгоизм все ему разрешал, но он его охранял всегда от непонятных ситуаций. Впервые Андрей Степанович поймал себя на мысли странной: «А ведь я поступил правильно, но жестоко».
Он понимал, что совершая обман, Кристина могла быть и с ним и с мужем, и он этому завидовал, поскольку их положение было неравным – он должен быть в тени. Кристина хорошо устроилась, отчего вся ситуация с объяснением представала в другом свете.
Андрей Степанович почувствовал удовольствие оттого, что ей, которая, как бабочка порхала с цветка на цветок, будет плохо. Он потребовал от нее отказаться от удобной жизни, и он же понимал, что не может и не хочет ей ничего предоставлять, не потому что он не располагает возможностями что-то менять в жизни, а потому что не любит Кристину, как он не любил и других своих женщин.
Он любил себя и свое спокойствие. Он должен был себе признаться, что все эти его объяснения и требования – это фарс человека эгоистического и обреченного на одиночество, в котором он находил для себя радость заниматься наукой, которую действительно любил сильнее всего на свете.
Он даже не пытался представить себе жизнь с Кристиной. Это была бы какая-то непонятная ситуация – молодая женщина с ребенком от него, бросает мужа-дипломата, устроенную жизнь, и ради чего? Ради жизни в России, в отсутствии всех тех, привычных для нее развлечений, общения с людьми ей интересными, в отсутствии комфорта и спокойствия. «Нет, такого не могло быть, это нереально». Зазвонил телефон.
– Это я, – голос Кристины был серьезным. – Я все сказала мужу.
Она ждала. Андрей Степанович так опешил, что долго не мог ничего ответить. После паузы он спросил:
– И что он? – он впал в раздражение от такой ее поспешности.
– Он сказал, что достаточно того, что это мой ребенок. Он все равно будет к нему относиться хорошо.
– Я понял, что он тебя не оставит.
Андрей Степанович именно этого и хотел, но делал вид, что это не так.
– Видишь, как складываются обстоятельства, – а про себя подумал: «Ну, и, слава богу».
С чувством неудобства сейчас Андрей Степанович вспоминал свое
