— Хочу крепко стянуть волосы, и чтобы они были гладкие, и чтобы был большой узел на затылке, и чтобы можно было его потрогать, — сказала она. — Хочу кошку, чтобы она сидела у меня на коленях и мурлыкала, когда я ее глажу.
— Мм, — сказал Джордж с кровати.
— И хочу есть за своим столом, и чтоб были свои ножи и вилки, и хочу, чтоб горели свечи. И хочу, чтоб была весна, и хочу расчесывать волосы перед зеркалом, и хочу кошку, и хочу новое платье…
— Замолчи. Возьми почитай книжку, — сказал Джордж. Он уже снова читал.
Американка смотрела в окно. Уже совсем стемнело, и в пальмах шумел дождь.
— А все-таки я хочу кошку, — сказала она. — Хочу кошку сейчас же. Если уж нельзя длинные волосы и чтобы было весело, так хоть кошку-то можно?
Джордж не слушал. Он читал книгу. Она смотрела в окно, на площадь, где зажигались огни.
В дверь постучали.
— Avanti,[24] — сказал Джордж. Он поднял глаза от книги.
В дверях стояла служанка. Она крепко прижимала к себе большую пятнистую кошку, которая тяжело свешивалась у нее на руках.
— Простите, — сказала она. — Padrone посылает это синьоре.
Глава одиннадцатая
Перевод Н. Георгиевской.
Толпа кричала не переставая и со свистом и гиканьем бросала на арену корки хлеба, фляги, подушки. В конце концов бык устал от стольких неточных ударов, согнул колени и лег на песок, и один из куадрильи[25] наклонился над ним и убил его ударом пунтильо.[26] Толпа бросилась через барьер и окружила матадора, и два человека схватили его и держали, и кто-то отрезал ему косичку и размахивал ею, а потом один из мальчишек схватил ее и убежал. Вечером я видел матадора в кафе. Он был маленького роста, с темным лицом, и он был совершенно пьян. Он говорил: «В конце концов, со всяким может случиться. Ведь я не какая-нибудь знаменитость».
Не в сезонНа четыре лиры, которые Педуцци заработал, копая землю в саду отеля, он напился. Он увидел американца, проходившего по аллее, и с таинственным видом заговорил с ним. Американец ответил, что он еще не завтракал, но охотно пойдет с ним, как только завтрак кончится. Минут через сорок, через час.
В кантине[27] у моста Педуцци дали в долг еще три стакана граппы:[28] ведь он так уверенно и так многозначительно говорил о своем предстоящем заработке. Было ветрено, и солнце показывалось из-за туч, а потом опять пряталось, и накрапывал дождь. Чудесный день для ловли форели.
Американец вышел из отеля и спросил Педуцци, как быть с удочками. Надо ли, чтобы жена с удочками шла отдельно?
— Да, — ответил Педуцци, — пусть синьора идет отдельно.
Американец вернулся в отель и поговорил с женой. Он и Педуцци вышли на дорогу. У американца через плечо висела сумка. Педуцци увидел американку в альпийских ботинках и синем берете. На вид она была так же молода, как и муж. Она пошла за ними, неся в руках разобранные удочки. Педуцци не нравилось, что она идет так далеко позади.
— Синьорина, подойдите к нам, — сказал он, подмигивая молодому человеку, — пойдемте все вместе. Синьора, подойдите сюда. Давайте пойдем вместе.
Педуцци хотелось, чтобы они все вместе прошли по улицам Кортино.
Американка шла позади с недовольным видом.
— Синьорина, — нежно позвал ее Педуцци, — подите сюда, к нам.
Муж оглянулся и что-то крикнул ей. Она прибавила шагу и поравнялась с ними.
Со всеми прохожими, попадавшимися им на главной улице городка, Педуцци усердно раскланивался, снимая шляпу.
— Buon dí, Arturo![29]
Банковский служащий уставился на него из дверей кафе. Кучка людей, стоявших около магазинов, глазела на троих проходивших. Рабочие с постройки нового отеля в блузах, измазанных известкой, разглядывали их. Никто не заговаривал с ними и не кланялся, кроме нищего, худого старика с заплеванной бородой, который приподнял шляпу, когда они поравнялись с ним.
Педуцци остановился около магазина, где в окне стояло много бутылок, и достал из бокового кармана своей старой военной шинели пустую бутылку из-под граппы.
— Чуточку винца, немного марсалы для синьоры, самую малость винца.
Он размахивал бутылкой. Вот выдался денек!
— Марсала. Вы любите марсалу, синьорина? Немного марсалы.
У американки был недовольный вид.
— Очень нужно было тебе с ним связываться, — сказала она мужу. — Я не понимаю ни одного слова. Он же пьян.
Молодой человек делал вид, что не слышит Педуцци, а в то же время думал: какого черта далась ему эта марсала? Это ведь любимое вино Манси Бирболи.
— Geld,[30] — произнес в конце концов Педуцци, хватая американца за рукав.
Он улыбнулся, не смея быть настойчивым, но желая заставить американца действовать.
Молодой человек вынул бумажник из кармана и протянул ему десять лир. Педуцци поднялся по ступенькам в лавку, где на вывеске было написано: «Продажа местных и заграничных вин». Лавка была заперта.
— Закрыта до двух часов, — неодобрительно сказал какой-то прохожий.
Педуцци спустился по ступенькам.
— Не беда, — сказал он. — Достанем в «Конкордии».
Они все рядом пошли по дороге, направляясь к «Конкордии». На крыльце «Конкордии», где были свалены заржавленные санки-бобслей, молодой человек спросил у него:
— Was wollen sie?[31]
Педуцци протянул ему бумажку в десять лир, сложенную в несколько раз.
— Ничего, — сказал он. — Так, что-нибудь.
Он растерялся.
— Может, марсалу. Я не знаю. Марсалы бы…
Дверь «Конкордии» захлопнулась за американцем и его женой.
— Три рюмочки марсалы, — сказал американец продавщице, стоявшей за стойкой.
— Две, хотите вы сказать? — спросила девушка.
— Нет, — ответил американец, — три: одну для vecchio.[32]
— О, — сказала она, — для vecchio? — и засмеялась, доставая бутылку. Потом налила мутную жидкость в три рюмки.
Американка сидела у стены, на которой висели газеты. Муж поставил перед ней рюмку.
— Выпей немножко. Может быть, тебе будет лучше.
Она молча смотрела на рюмку. Американец вышел из комнаты с рюмкой для Педуцци, но не нашел его.
— Не знаю, где он, — сказал он, входя обратно в комнату и держа рюмку в руке.
— Ему бы четверть, — сказала жена.
— А сколько стоит четверть литра? — спросил американец продавщицу.
— Белого? Лира.
— Нет, марсалы. И это туда же, — сказал он, протягивая ей рюмку, которая предназначалась для Педуцци, и свою.
Девушка стала лить вино через воронку.
— А теперь нужно бутылку, чтобы захватить вино с собой, — сказал американец.
Продавщица пошла искать бутылку. Все это ее очень забавляло.
— Мне очень жаль, что у тебя испортилось настроение, Тайни, — сказал американец. — Очень жалею, что поднял этот разговор за завтраком. В сущности, мы говорили об одном и том же, но с разных точек зрения.
— Какая разница? — сказала она. — В конце концов, мне безразлично.
— Тебе не холодно? — спросил он. — Почему ты не надела второй свитер?
— На мне уже и так три.
В комнату вошла продавщица с узкой темной бутылкой в руках и вылила туда марсалу. Американец заплатил еще пять лир. Они вышли. Продавщицу все это забавляло. Педуцци прохаживался взад и вперед в конце улицы, где было не так ветрено, держа в руках удочки.
— Пойдем, — сказал он. — Я понесу удочки. Что за беда, если кто-нибудь нас увидит? Нас никто не тронет. В Кортино меня никто не тронет. Я всех знаю в municipio.[33] Я бывший солдат. Все в городе любят меня. Я торгую лягушками. Ну что же, что запрещено удить рыбу? Наплевать! Сущая ерунда, не волнуйтесь. Крупная форель, говорю я вам, и сколько угодно.
Они спустились с холма к реке. Город остался позади. Солнце спряталось, и накрапывал дождь.
— Вот там, — сказал Педуцци, показывая на девушку, стоявшую на пороге дома, мимо которого они проходили, — meine Tochter.[34]
— Какой доктор? — сказала американка. — Разве он хочет показать нам своего доктора?
— Он говорит Tochter, — сказал американец.
Девушка, на которую показывал Педуцци, вошла в дом.
Они спустились с холма через поле, потом повернули и пошли вдоль берега реки. Педуцци говорил быстро, многозначительно подмигивая. Они шли рядом, и американка чувствовала, как от Педуцци пахнет вином. Один раз он даже толкнул ее локтем. Он говорил то на диалекте Ампеццо, то на немецко-тирольском диалекте. Он никак не мог сообразить, какой же язык его спутники лучше понимают, и поэтому говорил на обоих. Но когда американец произнес «ja, ja»,[35] Педуцци решил окончательно перейти на тирольский. Молодые люди ничего не понимали.
