— Я не безумец.
Ветер пристроился рядом. Он провел рукой перед моим лицом, и кожи коснулось движение воздуха. Протянул руку в сторону стоявшей неподалеку осины, и порывом воздуха с неё снесло все, до единого, листочки.
— Так вы колдун?
— Нет, — засмеялся Ветер, — хотя и могу кое-что. Я скорее… Как бы это получше объяснить… Сила Земли, наверно так. Нас много — её детей. Я властвую над воздухом.
— Так, опять вспоминаю Пушкина. Может ещё и Месяц с Солнышком ваши братья?
Ветер рассмеялся.
— Я знаю эти стихи. Нет. Это всего лишь поэтическое преувеличение.
— Значит, это вы гоняете облака, устраиваете грозы и прочее?
— Не стоит иронизировать, — он улыбнулся, сохранив абсолютно серьёзные глаза. — Я не устраиваю дожди и грозы, хотя и могу это сделать. Силы природы можно иногда регулировать, но не стоит этим злоупотреблять. Я и мои родичи населяем этот мир, как и вы, люди. Просто мы отличаемся другой структурой. Вот и всё. Ну, как оборотни, с которыми ты уже имела дело, похожи в чем-то на людей, но это не люди. Так же как и другие народы, населяющие этот мир. Внешние признаки сходны, но… Как скульптура — можно придать одинаковый облик разному материалу.
— Начинаю понимать. А это правда, что оборотни так сильно отличаются от людей?
— Да. Хотя и они, и мы, и вы — люди, имеем немало общего. Всё же мы дети одного мира.
— А как вас можно бы назвать, ну так, чтобы я поняла?
— Раньше нас называли духами или элементалями.
— А вас много?
— Нет, и не может быть много. Мы, к тому же, в отличие от остальных народов, слишком большие индивидуалисты. Редко встречаемся друг с другом, и ещё реже контактируем с обитателями мира. Впрочем, я пришел именно для того, чтобы предостеречь тебя.
— Предостеречь? От чего?
— У тебя Цепь Радуги, или Талисман Радуги, как теперь называют его в сказаниях. Многие маги будут предлагать тебе расстаться с артефактом. Кто добром, кто силой, кто-то попытается купить, кто-то украсть или отнять. Запомни. Ты должна будешь её отдать. Тебе нельзя слишком долго быть с ней одним целым, как сейчас. Но ты должна слушать не разум. Ты девочка наивная, но добрая. Слушай своё сердце — оно подскажет, чьи руки единственные, в которых огромная сила не принесет беды этому миру и миру твоему. Только сердце, запомни это.
Пристально посмотрела в серебристые глаза. Сдается мне, он знает, что говорит.
— А сказать, кому должна отдать, не можете?
— Я не ясновидящий. У меня своя жизнь, и в дела смертных я не лезу. Слишком много можно потерять, ничего не обретя. К моим услугам два мира, что ещё надо?
— Так вы можете бывать и в моём мире?
Он только махнул рукой.
— Для меня мир един… — Ветер насторожился. — К тебе идут. Помни, что я сказал…
Легкий порыв воздуха и я осталась одна. Теперь понятно, действительно не было нужды подкрадываться — он в любой момент рядом.
* * *
Я ждала, что Росана проходит за старой нянькой несколько часов. Ошиблась. Весело подпрыгивая, девчушка неслась по тропинке, вглядываясь в кусты.
— Настя, где ты? Ау-у!
— Здесь я, — поднялась навстречу девочке. — Что-то ты быстро?
— Так Васильевск здесь, рукой подать, — удивленно захлопала огромными синими глазищами Росана. — Шум-то городской и сюда доносится.
Прислушалась, и только теперь обратила снимание на то, что отнюдь не только шум ветра в деревьях и пересвист пичуг доносится до меня. Нормальный городской шум, разве только без рёва моторов, слышался явственно и давно. Видимо сказалось то, что я, с рождения, настолько к нему привыкла, что даже не замечаю. Для меня птички и шелест травы — экзотика, поэтому и обращают на себя внимание.
— Так почему я его не вижу, — смотрела на проводницу ошалелыми глазами.
Росана засмеялась:
— Так здесь перелесок перед самым городом, вот его и не видно. А дорога стороной проходит. Вы ведь с земель оборотней ехали, а они здесь редкие гости. Вот сейчас выйдем на большак, сразу и увидишь. Я мальчишку попросила к Еремеевне сходить.
— Я тут подумала — почему бы, вместо того, чтобы бегать туда-сюда, царевне не дать тебе какой пропуск, чтобы нас в город впустили.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ой, что ты! — замахала руками Росана. — А ну как попадет такая грамотка к лихим людям или нечисти, знаешь она…
— Э-э-э, ты что, хочешь сказать, я здесь сидела в лесу одна, а тут разбойников и нечисти полно?! — перебила девчушку, нервно оглянувшись…
— Да кто ж тебя тронет? Ты с оборотнем пришла, тебя дня три ни одна нечистая сила тронуть не решится. Они знаешь, как оборотней боятся?
— А лихие люди?
— Ну, — замялась девчонка. — Взять-то у тебя что? Котомку разве, да кому она нужна?
— Кому нужна, — передразнила её. — А ну как у меня там золота полно, да камней самоцветных.
Росана исподлобья сверкнула глазищами, и уныло вздохнула, ковырнув землю носком тапочка. Ага, верю в раскаяние. Сама так умею, ещё и получше. Наверняка, Василиса ей всё по другому велела, а девчонка или перепутала что, или какие свои делишки провернуть решила под это дело, точно-то никто не знал, когда я приеду, время Михал сообщил плюс-минус два дня. А, ладно, пусть живёт.
— Может тогда пойдём? Если уж нас у ворот ждать должны, — словно не заметив смущения девчонки, сказала я, ещё раз осматриваясь.
— Ага, — обрадовалась Росана, и преувеличенно бодро продолжила: — Должны ждать.
— А если не будут ждать?
Ой, крутит что-то, ой, вертит!
Росана опять потупилась. Я хмыкнула насмешливо, и подхватила свой мешок.
— Росана, рассказала бы по дороге, что тут у вас к чему, я ведь из других мест.
Она кивнула и неспешным шагом повела меня к большаку.
Оказалось, правит тут царь Василий. Бедняга ждал сына, но так и не получил его. Было у него три жены, каждая рожала одного ребенка, и каждому из них, ожидая мальчишку, царь заготавливал фамильное имечко — Василий. Но жены подкачали — рожали девчонок, да ещё и первые две преставились родами, а третья более детей иметь не смогла. Василию пришлось смириться, хотя и настоял на своём — всех трех дочерей по его указу назвали Василисами.
Время шло, народ, не выдержав переизбытка Василис, вышел из положения именно так, как это и делается — дал прозвища.
Старшей, пошедшей в красавицу матушку, Василиса Прекрасная. К ней сватаются толпы женихов, вот только никак замуж что-то не выйдет.
Покосившись на меня, Росана выдала шёпотом ответ на мой немой вопрос:
— Дура она. Женихи как посмотрят, так и обомлеют, а как поговорят — бегут к младшим.
Понимающе кивнув, попросила продолжать.
Среднюю прозвали простенько из без выкрутасов — Несмеяна. Она тоже не пользуется спросом у женихов. Именно про неё сказано, что в её присутствии не только молоко, вино киснет. Росана уверяла, что это так и есть. Если Царевна Несмеяна рядом, даже батюшке не удается попробовать парного молочка, скисает сразу. Естественно, женихи не рвутся стать супругом особы, рыдающей по любому поводу: хорошо — плачет от счастья, плохо — от горя. Улыбаться с роду не умела, даже крохой.
Младшая, именно та, к которой направил меня Михал, прозвана Премудрой. Женихи на неё поначалу не больно-то смотрят, но батюшка советуется с дочерью частенько, и, похоже, не спешит выдавать её замуж, хотя и находятся желающие, несмотря на невзрачную внешность.
Почувствовала, что у девчонки вертится на язычке критика и в мой адрес, но она сдержалась и намекнула только, что не мешало бы Василису Премудрую подкормить немного, тогда бы ещё ничего, а так одни мослы, кому такая понадобится?..
Слов нет!
Пристала к девчонке, требуя разъяснений, почему быть стройной плохо. Разве лучше быть толстой, как квашня? Мое возмущение не произвело на Росану ни малейшего впечатления, она так и осталась при своём мнении. Даже когда я заметила, что она сама очень даже хорошенькая, хотя и не толстушка.
На меня девчонка смотрела взглядом, в котором сквозь любопытство отчетливо пробивалось какое-то непонятное чувство. Чем сильнее я возмущалась, тем яснее становилось — Росана меня… Жалеет!
