нередко хоронили вместе с хозяином, чтобы они уже никогда не разлучались.
У казаков бытовало поверье: "Человек может предать саблю, а сабля своего хозяина не предаст".
Люди приписывали сверхъестественные способности не только оружию, но и тем, кто его изготовлял. А мастерам это было на руку. Чем больше таинственных слухов, тем больше внимания к ним и больше заказов.
Каждый оружейник являлся хранителем профессиональных секретов, ведь его изделие должно было быть надежнее, долговечнее, чем у противника. А где нераскрытые секреты, там появляются домыслы, предания, легенды.
Нередко в знак особого почтения саблям и пушкам, ружьям и пулеметам, бомбам и танкам давали имена, которые, казалось бы, никак не подходят этим смертоносным изделиям. Казаки иногда называли сабли "былинкой", "ласточкой", "искоркой", "вострой рученькой". Пушки получали прозвища "бычок", "говорун", "кукушечка".
В Средние века мужчин рисовали чаще всего с оружием. Делалось это не только для придания образу героического вида. Согласно поверьям, кинжал, меч, копье, сабля, секира, булава оберегают своего владельца и в жизни, и на портрете. Изображенные на холсте, они спасали от дурного глаза, проклятий и наветов.
Кельты, скифы, запорожские казаки с помощью оружия лечили раны, ушибы и даже инфекционные болезни. К больному месту целители прикладывали в одних случаях раскаленный, в других — охлажденный клинок.
В Киеве вплоть до середины XIX века в семьях казаков сохранялся древний способ лечения: захворавшим младенцам вкладывали в руки нож, саблю, кинжал. Считалось, что ребенок вбирал из них живительную силу, а болезнь уходила прочь, опасаясь острого лезвия.
По тому, как в казацких семьях младенец впервые брался за оружие, предсказывалась его судьба.
Будущую профессию ребенка выясняли так: раскладывали вокруг него кинжал, монетку, колосок, молот, дощечку, клочок бумаги, крестик и тому подобное. Потянулось дитя к крестику — быть ему попом или монахом, к бумаге — писарем или учителем, к дощечке — плотником, к молоту — кузнецом, к колоску — пахарем, к монете — купцом. А если в первую очередь ребенок дотрагивался до кинжала — уготована ему судьба стать воином.
Бывалые казаки поучали молодежь: "Не торопись расставаться с оружием и не пренебрегай им в мирное время — иначе можешь накликать новую войну".
"И ленится, и бесится"
У многих народов считалось, что оружие любит постоянство. "Для кого выковано — тому верно служить будет", — говаривали запорожские казаки.
Но оружие во все времена заказывали мастеру не только для себя. Его дарили, продавали, выдавали, захватывали, передавали по наследству. Продолжало ли оно в таких случаях верно служить новым хозяевам?
У разных народов существовало множество обрядов, связанных с переходом оружия в чужие руки.
Если казак, убив врага, забирал его саблю, то покойнику оставлял взамен какой-нибудь предмет: монету, серьгу, тряпичный лоскут или даже трубку.
Запорожцы, захватив у противника саблю, копье или кинжал, втыкали их на ночь в землю и окропляли своей кровью.
Воины Чингисхана, прежде чем применять вновь приобретенное оружие в бою, опробовали его на животных и произносили при этом специальные заклинания.
Новобранцы многих армий, получив оружие, клялись на нем и целовали, как святыню.
Бандиты в XIX и даже в XX веке, овладев новым ножом, кастетом или револьвером, обязательно держали их всю ночь за пазухой — "приручали к своей душе и телу". Киевские уголовники не выходили на свой промысел, пока не приручали оружие.
До наших дней сохранилась традиция давать монету дарящему колющий или режущий предмет. Впрочем, это уже не боевой обычай, а кухонно-бытовой.
От старых мастеров-оружейников на Кавказе, в Украине, в Сибири, в странах Ближнего Востока и сегодня можно услышать схожие изречения: "Боевой клинок и ленится, и бесится от драгоценных украшений", "Оружие бунтует против драгоценностей", "Сабля и кинжал не любят менять и хозяина, и свое предназначение".
С тех пор, как люди стали использовать серебро и золото, началась и отделка ими оружия. А впоследствии на украшение рукояток, эфесов, ножен пошли и драгоценные камни.
В былине о Михайло Казаренине сказано:
Выезжал удача добрый молодец,
Молодой Михайло Казаренин.
А и как конь под ним, как бы лютый зверь,
Он сам на коне, как ясён сокол;
Крепки доспехи на могучих плечах,
Куяк и панцирь чиста серебра,
А кольчуга на нем красна золота,
А куяку и панцирю цена стоит на сто тысячей;
А кольчуге златой цена сорок тысячей;
Шелом на буйной голове серебром крыт
узорчатом.
Шелому цена три тысячи.
Копье в руках мурзамецкое,
как свеча горит;
Ко левой бедре припоясана сабля вострая,
Рукоять ея золотом и самоцветами отделаны.
Даже не склонные к роскоши запорожские казаки, и те любили оружие, украшенное золотом и драгоценными камнями. Но такие сабли, кинжалы, пистолеты, булавы они редко использовали по назначению:
Подарю-ка я брату ятаган турецкий,
Ятаган, червонным золотом украшенный.
А куму от меня — пистоль черкесский,
Серебром тот пистоль отделан.
Конечно, сабли, мечи, кинжалы от украшений отчасти утрачивали свое боевое предназначение и становились объектами любования, восхищения, подарком уважаемым людям.
В старину многие мастера считали: если изготовил оружие для сражения, то впоследствии его нельзя украшать. А оружие, отделанное драгоценными камнями и металлами, не следует применять в бою. Ему положено мирно висеть на ковре и не касаться крови.
Нарушения этих древних правил, согласно поверьям запорожских казаков, приводили к бунту оружия, а значит, ко многим непредсказуемым бедам.
Кинжал с черными рубинами
В 1869 году подразделение русской армии под командованием полковника Николая Столетова прибыло в Туркмению на восточное побережье Каспийского моря.
Прошло несколько дней после высадки боевого отряда. Примерно в том месте, где впоследствии был основан город Красноводск, у подножия невысокого хребта Кувадаг, один из солдат Столетова наткнулся на умирающего старика.
Перемешивая русские и туркменские слова, тот все же сумел рассказать служивому, что принадлежит к племени гокленов, которое хорошо относится к "большому белому царю" и его воинам.
А еще старик поведал о своей скорой кончине и попросил помочь ему добраться до потайной пещеры. Она располагалась совсем рядом, и солдату не доставило особых трудностей исполнить просьбу умирающего. Когда они оказались в пещере, старик достал из-за пазухи матерчатый сверток и дорогой старинный кинжал. Сверток протянул солдату, а оружие прижал к груди.
— До захода солнца я вряд ли доживу, и это мне уже не понадобится, — произнес он. — Возьми и никому не рассказывай ни о нашей встрече, ни о месте моей смерти.
