8
После относительного зимнего затишья и весеннего противостояния на исходных рубежах фронты пришли в движение. 5 миллионов 388 тысяч немецких солдат и офицеров, поддержанные войсками стран-сателлитов, начали широкие наступательные действия. Немецкое радио кричало, что Россия поставлена на колени и готова рухнуть окончательно. Часами по всем волнам гремели марши: эсэсовские и армейские песни шли вперемежку с кусками из Вагнера — «Тангейзер», «Лоэнгрин» и обязательный — не реже раза в день! — особо любимый фюрером «Марш богов».
Джим, заходя в контору, посасывал незажженную трубку, следя за тем, как Дорн наносит на ватман тонкие штрихи. В присутствии Джима Феликс старался, чтобы рейсфедер не сорвался и линии не выдали подрагивания руки, и это ему удавалось.
— Вы меня поражаете, — говорил Джим. — Глядя на вас, думаешь, что не боши, а мы выигрываем войну.
— Мы ее действительно выигрываем.
— Вы оптимист, Виктор… Но Сталинград — это прискорбный факт!
Сталинград… О нем говорили все: Роза, Гамели, Сисси, Джим, Люси… О нем толковали в кафе и на улицах. Газеты выносили это слово в заголовки, разворачивая во всю первую страницу. В Берлине уже печатали листовки с извещением о падении города и поздравлениями фельдмаршалам Боку и Листу и генерал-полковнику фон Паулюсу.
Феликс поинтересовался у Тейлора: как ведет себя Люси? Тейлор ответил, что спокойно. Подумав, добавил: Гесслер ни на грош не верит в поражение русских… По-видимому, его соратники по кружку тоже не верили, ибо информация через радиоабвер продолжала поступать бесперебойно…
Легче всех к событиям относилась Роза. Ганс Петерс, войдя в ее жизнь, очевидно, вытеснял из нее все и вся. Дорн с тревогой убеждался в этом. Невнимательная к своей внешности прежде, Роза теперь, следя за модой, меняла прически, грим и фасоны. Впрочем, с рацией Роза обращалась аккуратно, и у Феликса после истории с наушниками не было поводов ее упрекнуть. По совету Гамеля она завела себе попугая и огромную клетку с медными прутьями, которая превосходным образом выполняла обязанности антенны: во время сеанса Роза подсоединяла к ней тоненькую проволочку, идущую к передатчику, а закончив радиообмен, сматывала ее и прятала в щель у плинтуса. Для наушников Дорн устроил ей маленький тайничок позади одного из ящиков туалетного стола.
Лонг по просьбе Дорна навел о Гансе Петерсе справки у немцев-эмигрантов и, не найдя ничего компрометирующего, пришел к выводу, что Ганс, пожалуй, не опасен. Никто не видел его в подозрительной компании; писем из рейха он не получал; лишних денег у него не водилось.
Из короткой поездки в Германию вернулся Пакбо. Рассказал, что многие генералы получили внеочередные ордена и повышения, но тем не менее настроение у них не праздничное.
В Сталинграде уличные бои приняли затяжной характер, и генерал-фельдмаршал Кейтель опасается докладывать Гитлеру. Перед каждым рапортом он берет с собой по три платка и по окончании приема у фюрера отдает их денщику совершенно мокрыми.
Рассказ Пакбо, расцвеченный живописными подробностями, позабавил Феликса, зато записи в тетрадке заставили помрачнеть. Судя по ним, у немцев в тылу имелись еще достаточные резервы.
— В сентябре я поеду еще, — сказал Пакбо.
— Я составлю вопросник.
— А мой гонорар?
Эта манера Пакбо говорить о деньгах с холодным цинизмом продавца всякий раз коробила Феликса, но спорить не приходилось: Пакбо и его сведения были нужны позарез. В Центре их считали важными и всячески подчеркивали, что сейчас не время портить отношения. Дорн и сам понимал, что войны не выигрывают в белых перчатках, но все-таки предпочел бы иметь дело не с ним, а с людьми типа Люси…
Выслушав рассказ Пакбо, разведчик поспешил к Розе…
9
Вторник, 8 сентября 1942 года. 8 часов 15 минут утра.
Пограничный мост через Рейн, связывающий швейцарский город Лауфенбург с германским Клейн-Лауфенбургом, Рогатки, спирали Бруно и пулёметные гнезда с обеих сторон; сто метров с небольшим, отделяющие мир от войны.
Невысокий плотный мужчина средних лет, с погасшей трубкой во рту перешел со швейцарской на германскую сторону ровно в 8.15. На контрольно-пропускном пункте в Клейн-Лауфенбурге его ждал представитель гестапо в штатском.
— Бригаденфюрер просил извинить его. Встреча переносится. За вами приедут.
Ожидание было недолгим — адъютант бригаденфюрера Вальтера Шелленберга, начальника разведуправления СД, штурмбаннфюрер СС Эгген прибыл в 8.25. Поддерживая швейцарца под локоть, проводил его к «мерседесу».
— В Вальдшут, отель «Банхоф»!
Больше до самого конца поездки не было произнесено ни слова. Не выпуская трубки изо рта, бригадный полковник Роже Массон делал вид, что всматривается в проносящийся за окнами пейзаж, а на самом деле размышлял, чем окончится и к чему приведет встреча с руководителем нацистской разведки. Удастся ли выбраться назад? Или Шелленберг вопреки обязательству сфальшивит и Роже Массону будет суждено бесследно исчезнуть в одном из концлагерей рейха?
Предлог для встречи Шелленберг выбрал не очень убедительный. Судьба лейтенанта Моергелли, сотрудника бюро ХА и вице-консула Швейцарии в Штутгарте, не заслуживала того, чтобы бригаденфюрер покинул свой кабинет в Берлине на Беркерштрассе и перебрался в «Банхоф» — недорогой отель на Постштрассе, 2, в крошечном Вальдшуте. И тем не менее…
Лейтенант Моергелли был не слишком крупной фигурой в ХА, хотя и выполнял щекотливые задания бригадного полковника. Последнее из них — контакт с заговорщиками с Бендлерштрассе[25] — стоило лейтенанту свободы. Дипломатический иммунитет оказался бессильным против гестапо, арестовавшего Моергелли на конспиративной явке.
Нет, нет, для Шелленберга лейтенант — мелочь. Для Массона — тоже. Цель свидания, о котором бригаденфюрер договорился с ХА через специального представителя, действовавшего легально от имени фирмы «Варенфертриб Г.М.Б.Х.», эта цель была не ясна.
Отель «Банхоф». Три этажа. Темный салон с амурами и лепкой на потолке. Охотничьи трофеи на стенах — оскалившийся кабан и кроткий олень. Эгген, усадив бригадного полковника в кожаное кресло, щелкнул каблуками.
— Бригаденфюрер будет через минуту.
Вальтер Шелленберг — сама приветливость. У него улыбка драматического актера и мягкие темные глаза. Рот полный, по-женски чувственный. Густые волосы разделены тонким английским пробором.
— Счастлив видеть вас, мой полковник!
— Благодарю, генерал.
— Вы не устали? Может быть, спустимся к Рейну?
— Стоит ли?
— Я хочу доверия. Эта комната и эти стены будут вам мешать. Они скуют ваши мысли и ваш язык, мой полковник. По себе знаю, как это трудно — быть откровенным, когда думаешь о микрофонах и записывающей аппаратуре…
…Час сорок спустя тот же «мерседес» с Эггеном за рулем доставил Роже Массона к контрольно-пропускному пункту. Гестаповец в штатском нажал на педаль, открывая засов на двери в будке, Эгген взял под козырек.
— Счастливого пути… Да хранит вас бог!
— Аминь, — серьезно сказал Массон и медленно ступил на мост.
В тот же день его принял командующий швейцарской армией генерал Гизан.
— Чего хотел от нас Шелленберг?
— Не знаю. Он просит нового свидания.
— Где?
— На нашей стороне. Я предложил замок Вольфсберг в Эрматингене… Сейчас мне ясно одно: дело, конечно, не в Моергелли, хотя мы говорили и о нем. Шелленберг считает, что Гиммлер помилует лейтенанта. Если мы, разумеется, хорошенько попросим.
— А взамен?
— Он ничего не требовал. Напротив — предлагал.
— Что же именно?
— В частности, закрыть агентство Бурри и Леонарда, обвиняющее нас в ведении проанглийской политики. Кроме того, Шелленберг готов дать гарантию, что немцы свернут свою агентуру в Швейцарии. Или, по крайней мере, ограничат ее численность и сферу действий.
— Вы ему верите?
— Позвольте мне повременить с ответом, генерал?
— Что ж, желаю вам успеха, Массон!
В течение последующих дней бригадный полковник убедился, что Шелленберг сдержал слово — агентство Бурри и Леопарда прекратило существование. Жакийяр доносил, что германская агентура — та ее часть, что находилась под наблюдением контрразведки, — заметно снизила активность и словно бы притаилась. Это было неспроста! Шелленберг, прозванный своими подчиненными «лукавым генералом» и состоявший в любимцах у самого Гитлера, ни за что не решился бы на подобные шаги, если б не ждал от ХА ответных услуг. Каких? Туман. Сплошной туман…
У замка Вольфсберг очень выгодное положение; с вершины холма он господствует над озером Констанца и городком Эрматинген. Склоны холма поросли густым лесом, славящимся прекрасной охотой на ланей. Вид из окон замка великолепен: бирюзовая озерная гладь, море деревьев и желтая лента дороги, а на горизонте — розовые скалы. Однако Массон, останавливая выбор на Вольфсберге, имел в виду вовсе не это. Привлекали уединенность замка и профессия его владельца, известного под двумя именами: Швартенбаха — в деловых кругах и Мейера — в ХА, где в чине капитана он состоял на должности помощника Массона по делам Германии.
