С. ДОРЕНКО: А я не знаю – она склонна?
А. МИТРОФАНОВ: Нет, ну «пошла наливаться ликерами» – дословно из твоей книги, и четкий намек на то, что она любит выпить – ну перебор. Вот перебор. При том, что какое это отношение имеет ко всему тому, что ты сказал? И конечно, речь не идет о ЖЭКе… а например тема про то, что Татьяна Дьяченко хотела упечь ее, когда он еще не был президентом – упечь ее в сумасшедший дом, поменять жену, и так далее – ну, это серьезный разговор, понимаешь?
С. ДОРЕНКО: Серьезный. Она…
А. МИТРОФАНОВ: Это серьезный разговор, понимаешь? Ну как, ведь считают люди…
С. ДОРЕНКО: Как поиск невесты. Кто-нибудь слышал об этом?
А. МИТРОФАНОВ: Я слышал тоже об этом.
С. ДОРЕНКО: Да, был поиск невесты, был конкурс невест. Обращались к женщинам – «он на тебя посмотрел – может быть, это развить?»
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: У меня странное ощущение.
А. МИТРОФАНОВ: Ну согласись – это не имеет отношение. Это переходит границы.
С. ДОРЕНКО: Это имеет отношение к атмосфере художественной книги. Сейчас объясню. У меня в общем. Цель. Задача была – не только… конечно, это не гражданственная абсолютно вещь, это вещь, на мой взгляд, даосская. Это декларация о даосском характере всего сделана в явлении первом этого даосского сатаны, сатаны такого, как булгаковский сатана, но только это не Яньло-ван, который по-китайски называется начальник Пятой канцелярии, судья ада – через запятую. И он говорит – «брось кичливость и служи Небесному пути. Отринь души «по» – земные, служи душам «хунь». И вот, собственно, в этом служении… и он у меня до конца, когда он уже ловит ящериц подобно Гантинтотту, он приходит к небесным душам, наконец, и он отходит от кичливости, от материальности, от всего от этого. Я так изучаю его характер и как бы даю ему некое подвижничество и подвиг совершить. И он, мне кажется, совершает, хватая вот эту ящерицу. Он уже в конце – он уже настоящий даос почти.
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Ну, г-н Белковский? Что вы смотрите на меня?
А. МИТРОФАНОВ: Он прочитал 70 %, поэтому не может…
С. ДОРЕНКО: Докуда?
А. МИТРОФАНОВ: Не дочитал до этого момента.
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Вы ничего не хотите сказать, нет?
С. БЕЛКОВСКИЙ: Ну раз пришел, придется говорить. Других вариантов просто нет. Нет, ну, на мой взгляд… понимаете, уже подходя к 71-му проценту книги Сергея Леонидовича, я понял для себя простую вещь – что, видимо, эта книга станет действительно кульминацией всего, что написано о В. В. Путине как в публицистике, так и в художественной литературе. Действительно, Путин стал невероятно популярен среди писателей и публицистов буквально с первого дня своего воцарения в Кремле. И вдруг вот где-то на 71-м проценте, пресловутом и роковом, я ощутил какую-то невероятную внутреннюю усталость – наверное, понял, что ни я не смогу больше никогда писать о Путине, ни многие другие не смогут писать, потому что критическая масса накоплена. На самом деле Владимир Владимирович как реальный персонаж отнюдь не так интересен. Это всего лишь мелкий клерк, который был поставлен с задачей выполнить определенную цель, а именно, легализацию итогов приватизации 90-х гг., его историческая миссия в этом смысле исчерпана, никакого проекта у него нет. Он человек глубоко несчастный, потому что находится не на своем месте. Именно поэтому мне кажется, что уже не следует дальше ковырять его болячки и раны. Да, он Акакий Акакиевич, просто в шинели не простого чиновника, а в маршальской.
А. МИТРОФАНОВ: Здесь я позволю себе не согласиться очень серьезно.
С. БЕЛКОВСКИЙ: И, наверное, мы подходим, действительно… всемирное историческое значение, как было принято говорить во времена нашей юности на кафедре обществоведения – к книге Сергея Леонидовича в том, что она действительно превысила – по закону Архимеда вода выплеснулась из ванны – некий предел насыщения, пресыщения, может быть, но оно действительно достигнуто, и мы должны посмотреть на него как на нечто уходящее в туман истории, очень простую, маленькую величину, которая просто освобождает огромное пространство, которая она искусственно занимала, и ставит, скорее, вопрос – что потом и вместо.
А. МИТРОФАНОВ: Я хочу сказать. Вот не согласен абсолютно. Кем бы ни был Путин до своего воцарения, это все прошлая жизнь. Она может быть разной. Большой он там был человек или у него был проект, или нет. Но как он вошел в этот кабинет, в этот корпус номер один – все. С этого момента он – великая историческая личность, потому что он руководит великой страной, простирающейся на 17 млн квадратных… что бы мы ни говорили, какой бы у него ни был интеллектуальный уровень – это не имеет значения. Если вы уважаете свою страну и видите, что она колосс, вы понимаете, что он по-любому великая историческая личность.
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: То есть он – неприкасаемый, да?
А. МИТРОФАНОВ: На время работы. Потом – можно. Я даже вот в Думе выступал, может, кто-то помнит, чтобы руководители его калибра не занимались спортом. Чтобы не могли там сломать себе ногу, и так далее. Они должны заниматься… Потому что они суть функция. Они не люди никакие. И они должны это осознать. Они не имеют права много в себе прав таких не имеют…
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Алексей, но он себя называет нанятым менеджером. И даже если бы он так себя не называл, могу ли я это понять? Я опять же с формальной точки зрения, потому что мне надо просто понимать критерии – я их не понимаю. Значит, пока он работает, мы даже не можем обсуждать то, что он делает?
А. МИТРОФАНОВ: Нет, по делам – можем. Имеем право критиковать его, по политике, говорить, что нет проекта – это правильно. Но в личном плане его не трогать. Потому что мы трогаем таким образом свое государство. И тем более его личную жизнь, его личные какие-то отношения, Александровку, еще его костюмы, и прочее. Зачем его дискредитировать? Зачем? Мы себя дискредитируем тем самым.
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: А это дискредитация?
А. МИТРОФАНОВ: Если вы говорите про своего отца, что он пьяница был, то вы дискредитируете себя, скажут – ну, сын пьяницы. Понимаете? Вот это же простая история. Любо кавказец простой, который сидит за столом, у которого отец был чабан – он вам расскажет такие истории про своего отца – что они из рода там прямо к Магомету восходят – всегда. Но русские всегда – ну, как махнет стакан, скажет – ну черт его знает, матери не помню, отец был пьяницей, или наоборот. Ну —, нельзя так делать. Это та же история.
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Евгений Алексеевич, есть комментарии?
Е. КИСЕЛЕВ: Ну какие-то заметки по ходу. Во-первых, есть одна вещь, которая мне в показаниях подсудимого показалась очень здравой и рациональной.
М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Это г-на Доренко?
Е. КИСЕЛЕВ: Да, я про г-на Доренко, который здесь предстал перед высоким судом. Если бы вещь касалась абсолютно отвлеченной материи, которая не существует в реальной жизни – а в реальной жизни существует проблема передачи власти, проблема выбора преемника, проблема 2008 г. – и мы видим, что она не решается, то плевать бы всем было на эту книгу. А книжка оказалась очень своевременной – помните, как сказал В. И. Ульянов-Ленин про книгу М. Горького «Мать» – «очень своевременная книга». Ее надо было придумать, если бы она не появилась. Реально существует проблема 2008 г. Мы видим, как Путин каждую неделю, по-моему, последнее время ритуально заявляет о том, что он не собирается менять Конституцию. Давайте будем исходить из презумпции искренности президента, в конце концов. Если он не собирается менять Конституцию, значит, он должен решать для себя вопрос – а кто после него? Я в слово «преемник», «преемственность власти», идею преемничества, в данном случае не пытаюсь вкладывать никакого отрицательного смысла. Любой политик – с поправкой на конкретные традиции, на давность этих традиций в истории страны, на зрелость политических институтов – все равно думает о том, кто после меня. Мы же видим, что эта проблема не решается. Или решается на вот таком вот уровне, который, я думаю, является плодом творческой фантазии.
С. ДОРЕНКО: Не в публичном поле решается.
Е. КИСЕЛЕВ: Абсолютно не в публичном. Не так, как это решаться должно было бы, на мой взгляд, великими историческими личностями. Я, кстати, с Алексеем Митрофановым совершенно не готов согласиться. Мы если вспомним даже нашу отечественную историю, то увидим, что далеко не всегда у руля нашей великой страны находились великие исторические личности. При всем моем уважении к государю-императору Николаю Второму, Николаю Александровичу, который был человек интеллигентнейший, милейший, образованный, мягкий, хороший муж и семьянин – ну не был он великой исторической личностью. И страна, кстати, за это очень дорого заплатила. А Черненко Николай Устинович?
А. МИТРОФАНОВ: Отличный был руководитель.
С. ДОРЕНКО: Ну вот при нем бы кто-нибудь о Распутине написал бы…
А. МИТРОФАНОВ: Я сталкивался с ним, и я вам скажу. Особенность Черненко – его еще вспомнят – Черненко не забывал ни одного поручения, которое ему давал даже на салфетке Брежнев. Я знаю некоторые поручения, которые касались моей семьи.
