Одним словом, Кокс приплыл на Аляску с приказом разорять русские поселения. Но тут произошло нечто, по-моему, не имеющее аналогов в мировой практике: увидев, насколько убого живут русские и какая тяжелая у них жизнь, Кокс жечь и разорять ничего не стал, наоборот, отослал русским продовольствие и одежду, подарил даже секстан и мирно отплыл восвояси.
Поступок для английского морехода немыслимо благородный. Подобного рыцарства за англичанами не замечено. И потому у меня есть стойкие подозрения, что Кокс был кем угодно, шотландцем, ирландцем, валлийцем — но только не англичанином…
Итак, Баранов… Пережив кораблекрушение, он отправил несколько отрядов на эскимосских байдарах для изучения Аляски. Всю весну и лето его подчиненные бороздили море и сушу. Сам Баранов обошел на байдаре вокруг острова Кадьяк — и решил заложить столицу Русской Америки в Синиакском заливе означенного острова. Там помаленьку стало вырастать укрепление, в честь наследника престола названное Павловской крепостью.
Позднее, в 1793 году, Баранов предпринял поход против живущих поблизости эскимосов — с целью не воевать, а «замирить». Это ему удалось: без всяких военных действий эскимосы дали заложников и согласились жить в мире.
К этому времени относится единственный, пожалуй что, конфликт Баранова с Шелиховым. К русским поселениям приплыл английский бриг «Феникс», с капитаном которого, Хью Муром, Баранов быстро подружился (Мур был вполне приличный человек — не англичанин, а ирландец). На прощание Мур даже подарил Баранову своего «крепостного человека», индуса по имени Ричард, который потом несколько лет был переводчиком при встречах Баранова с англичанами.
Так вот, Шелихов (предприниматель крутой, вовсе не благостный) сурово разбранил Баранова за подобное «братание с противником» и выразил недоумение: почему Баранов не воспользовался случаем и не захватил хитростью корабль торгового конкурента? (Мур был на службе не правительства, а Ост-Индской торговой компании.) Баранов невозмутимо написал в ответ: «Меня больше удивил Ваш выговор, который обнаруживает беспредельную алчность корыстолюбия; как вы надеяться можете, чтоб я нарушил священные права странноприимства и человечества?»
Вот такой был человек — суровый, даже откровенно жестокий порой, но с твердыми жизненными принципами, от которых не отступал никогда.
К тому времени в разных местах побережья Аляски уже было зарыто (согласно обычаям восемнадцатого века) около тридцати медных досок с изображением креста и надписью «Земля российского владения».
И вот тут-то зашевелились тлинкиты-колоши. Те самые, что давненько уж «крышевали» многие окрестные племена, получали богатую дань мехами и жили припеваючи. Русские конкуренты им были как кость в горле, — так что никакой тут не было «борьбы благородных краснокожих с бледнолицыми поработителями». В основе опять-таки лежала чистой воды экономика, цинично выражаясь, соседняя бригада отбивала кры-шуемых…
Тлинкиты (которых я далее, по примеру русских и американцев, буду именовать исключительно колошами) выступили в поход. Это было вовсе не опереточное воинство — воевать колоши умели, и боевая раскраска смотрелась жутковато: высоко взбитые волосы посыпаны орлиным пухом, лица вымазаны красной краской, на многие надеты маски в виде моржей, сивучей, медвежьих морд. Встретишь такого в лесу — не заметишь, как на верхушке дерева окажешься. К тому же многие индейцы были в панцирях — хотя и деревянных, но достаточно прочных. Пули из тогдашних ружей пробивали их разве что при стрельбе в упор, а стрелы с копьями не брали вообще. Противник не из тех, над кем можно насмехаться…
И Баранов получил первое боевое крещение. Ночной бой продолжался несколько часов. Лучше всего о нем рассказал сам Баранов: «В самую глубокую ночь перед зарею окружило нас множество вооруженных людей и со всех сторон начало резатье и колотье иноверцев (сопровождавших отряд Баранова промышленников-туземцев). И нас подкололи тут вдруг бросившихся со сна, хотя в карауле и стояло пять человек, но они так близко подползли за мрачностию ночи, что усмотрели уже в десяти шагах колющими в наши палатки; долго мы стреляли из ружей без успеха, ибо одеты они были в три и четыре ряда деревянными и плетеными куяками (панцирями, доспехами) и сверху еще прикрывались претолстыми милащами, а на головах с изображением лиц разных чудовищ претолстыя шишаки, коих никаких ни пули, ни картечи наши не пробивали…»
Сразу начался переполох. Кадьякцы, видя, что их копья и стрелы (да и пули русских хозяев) бессильны против врага, в панике стали разбегаться, одни кинулись на байдарах в море, другие бестолково метались, заслоняя русским прицел. Сам Баранов едва не был убит в начале сражения — но от копий и стрел его спасла кольчуга, которую он предусмотрительно надел под кафтан (и годами потом с ней не расставался!). Он стрелял по нападавшим из фальконета — небольшой пушечки длиной менее полуметра.
(Сейчас, когда я пишу эти строки, такой фальконет стоит в углу комнаты. Неизвестно, кому он принадлежал, это и неважно, но я теперь могу доподлинно представить действия Баранова…)
К Баранову подоспела подмога со стоявшего неподалеку галиота «Св. Симеон», и колоши после нескольких неудачных атак отступили. Это была первая схватка Баранова с колошами, но отнюдь не последняя — все только начиналось…
Самое смешное, что колоши к тому времени числились «подданными Российской империи» — но по чистому недоразумению. Несколькими годами ранее штурман Измайлов, встретившись в заливе Якутат с колошскими вождями-тойнонами, подарил им гравюру с изображением наследника Павла и литой из меди герб Российской империи. Вожди отдарились каланьими шкурами и какими-то ритуальными предметами. Обе стороны смотрели на происшедшее со своей точки зрения. Измайлов полагал, что колоши признали себя российскими подданными, коли приняли герб. А колоши считали, что они с бледнолицыми всего лишь хорошо посидели и обменялись родовыми тотемами…
В те же времена объявились испанцы, которые в заливе Кука раздавали индейцам серебряные медали и некие «грамоты». Вполне возможно, что и они полагали, будто индейцы признали себя подданными христианнейшего короля Испании. Сами индейцы опять-таки так не считали: дарят белые люди какие-то кругляшки, и ладно, будет что в ухо продеть… Шелиховцы, прослышав об этаких международных контактах, поступили просто и эффективно: выменяли у индейцев испанские медали все до одной и выкинули в море (ну а «грамотки» индейцы и сами быстренько истрепали).
Заглянули в поисках выгоды и некие англичане — но этим не повезло категорически, эскимосы-чугачи без малейшего подстрекательства со стороны русских по своему почину захватили судно, ограбили, а всю команду перебили (гораздо позже американский историк Хауэй установил, что это был бриг «Си Оттер» капитана Типпинга).
Русские тем временем обживались. Баранов достраивал Павловскую крепость. Первым помощником себе к тому времени он взял Ивана Александровича Кускова — человека весьма заметного в истории Русской Америки, будущего основателя Форт Росс в Калифорнии.
Колоши пока что присмирели, но на Баранова навалилась новая напасть — со стороны уже не воинственных индейцев, а своих. В Русской Америке активизировались главные конкуренты Шелихова — «лебедевцы», люди якутского купца Лебедева-Ласточкина. «Лебедевцы», в отличие от всех прочих многочисленных компаний, стремились к тому же, что и Шелихов — обосноваться в Америке на постоянное жительство.
Промыслы пушного зверя, как я уже говорил, к тому времени стали истощаться. Крупный отряд «лебедевцев» захватил один из тамошних «стратегических пунктов» — поселения эскимосов-чугачей в заливе Принца Уильяма. Именно что стратегический пункт! Именно чугачи, нанятые в работники, добывали основную массу пушнины, снабжали русских продовольствием, шили теплую одежду, участвовали в перевозке грузов и строительстве укреплений.
Баранов, склонный действовать по справедливости, заключил с предводителем «лебедевских» Коломиным соглашение о разделе сфер влияния. «Лебедевцы» его моментально нарушили, засыпая Баранова угрозами, сводившимися все к тому же бессмертному ультиматуму: шли бы вы, отсюды, ребята, это наша корова, и мы ее доим…
Вскоре «лебедевские» перешли к «активным мероприятиям» — они, прихватив в подмогу индейский отряд, обосновались возле одной из крепостей Баранова, Александровской, стали перехватывать туземцев, шедших к Баранову продавать меха, избивали их и отнимали шкуры. По всем меркам это был форменный беспредел. «Лебедевские» были не прочь захватить и саму крепость, но не решались устраивать открытый бой. Все попытки Баранова договориться с ними по-хорошему отвергались… В заливе Бристоль «лебедевцы» разграбили четыре эскимосских селения, «приведенные под российскую руку» еще Шелиховым, жителей увели в плен, а медный российский герб, подаренный вождю Барановым, разломали на кусочки (что, между прочим, по тогдашним законам Российской империи считалось серьезнейшим государственным преступлением и подлежало суровой каре). А чуть позже «лебедевцы» организовали среди шелиховских строителей в Воскресенской бухте самый настоящий заговор, и Баранов буквально в последнюю минуту предупредил готовившийся бунт — не оружием, а красноречием и убеждением.
