— Я не правильно выразился, — черноволосый парень, еще немного помялся, — я вам заплачу за каждую вашу песню по сто рублей.
Вся музыкальная команда вопросительно посмотрела на меня. Сколько будет стоить такой пласт у фарци, подумал я. Ну минимум рублей сто. При нормальном подходе к делу таких пластинок только за месяц можно продать около тысячи, а возможно и больше.
— Сколько песен можно записать на одну сторону пластинки, если каждая будет по три минуты? — спросил я шустряка.
— Шесть песен, если сократить их продолжительность до двух с половиной минуты, — черноволосый, наконец, догадался с кем нужно вести диалог, и к Саньке потерял всякий интерес, — тысяча двести рублей не плохая сумма, — улыбнулся он.
— Я так понимаю, вы у себя на студии можете сделать лишь матрицу, а сами пласты, где будут печататься? — я немного представлял процесс производства грампластинок.
— Да, — махнул рукой новоявленный бизнесмен, — тут под Москвой в Апрелевке. Там сейчас новую технику закупили, качество звучания будет, закачаешься.
— Хорошо, — я протянул руку шустряку, он тут же в нее вцепился мертвой хваткой, — пятнадцать тысяч с тебя за наш музыкальный материал, десять готовых пластинок и одну матрицу нужно сделать специально для нашей группы, зато мы предоставим вам эскиз обложки для конверта.
Черноволосый шустрый паренек тут же попытался выдернуть свою руку обратно, но хватка моя была по-настоящему стальной.
— Мы так не договаривались! — запищал он, безбожно картавя от волнения.
— Хорошо, — я отпустил руку коммерсанта подпольной музыкальной индустрии, — тогда давайте прощаться, тем более нам давно пора на сцену.
— До свидания, — пробурчал обиженный на нас шустряк.
Во втором отделении дискотеки, Толик периодически спрашивал меня, не слишком ли я загнул цену, ведь мы сами готовы были платить за пластинку. А тут такая удача. Я ему отвечал, все путем. Сейчас этот бизнесмен все просчитает и согласится.
— И последняя композиция сегодняшней дискотеки! — лихо крикнул толик в микрофон, — «Смертный медальон», исполняет автор.
У нас уже появились свои фанатки и фанаты, поэтому каждую нашу песню они встречали дружными аплодисментами, свистом и визгами восторга. Кстати практически каждый такой музыкальный вечер собирал примерно по полторы тысячи человек. Вся Москва полнилась слухами, что где-то в Измайлово играют отрывную музыку. И мы уже с директрисой советовались, как увеличить вместимость нашей танцевальной площадки. Однако к общему решению пока не пришли.
После концерта мы решили больше не оставлять инструменты в доме культуры. Тем более у нас появилось свое транспортное средство, и сегодня в первый раз я должен был развести всех по домам. Выходила хорошая экономия на такси. И пока все раскладывали по чехлам, в дверь вновь просунулся черноволосый представитель нарождающегося шоу-бизнеса.
— Отличная была дискотека! — выпалил он, как будто и не было нашего непростого диалога.
— Есть что сказать по существу? — я лишь бросил на него мимолетный взгляд, намекая на то, что мы устали и хотим уже баиньки.
— Да, — тяжело вздохнул коммерсант, — я согласен. Но условие, записываться будем ночью. Днем сами понимаете лучше начальству глаза не мозолить.
— А стукачей не боишься? — спросил я.
— Это зависит от того, как их подмазать, — грустно улыбнулся парень.
Я вновь протянул ему руку, для заключения договора он осторожно пожал ее.
— Да, забыл сказать, — я улыбнулся, — деньги вперед, отдашь перед записью.
— А вдруг ваши пластинки не будут продаваться, — задумался бизнесмен, — я же прогорю.
— Шутишь? — засмеялся Зёма, — наши песни улетят, как горячие пирожки в голодную годину.
— А вдруг нет, — опять опасливо посмотрел на нас черноволосый парень.
— Не плачь, — вдруг пробасил Вадька, — Родина тебя не забудет.
Запись было решено делать в ночь с понедельника на вторник. Мы к этому времени обязались отобрать лучшие хиты, и четко отрепетировать свой репертуар, так как время в студии строго ограничено. Геннадий, именно так звали черноволосого паренька характерной еврейской наружности, сказал, что будет нас ждать ровно двадцать два часа по адресу Вознесенский переулок восемь дробь пять строение два. Короче, не ошибетесь, уверил нас он.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
После ДК я сначала завез парней в наш съемный дом, потом Ирину к родителям, а потом повез Наташу в Москву, на Большой Каретный переулок. Правда у самого подъезда, в машине, мы еще полчаса целовались, и говорили о всяких незначительных пустяках.
Так как до дня записи нашего первого альбома оставалось совсем ничего, выходной в воскресенье решено было отменить. Санька принес на репетицию трехлитровый бидон квасу, Ирина домашней выпечки, а Толик тысячи мелких упреков и свое плохое настроение.
— Давайте еще раз разберемся с репертуаром, — сказал он, нервно ходя по сцене туда и обратно.
В последнее время мы репетировали именно в актовом зале, который освобождали лишь к вечерним киносеансам.
— «Гитары» обязательно, — стал перечислять я, — «Летящую походку», «На тацпол выходи», «Снежная вьюга», «Звезды над Москвой», «И этот миг», «Ищу тебя», «40 лет спустя», «Дым над водой», «Смертный медальон», «Розовый вечер» и «Капризный май».
— А почему мы не включаем в нашу пластинку моих «Журавлей»? — по седьмому разу завелся Толик.
— Тогда уж давайте сбацаем «Дембельское лето»! — хохотнул Санька.
— Это не формат! — сказал я, как отрезал.
— А «Смертный медальон» — это формат, — возразил Маэстро.
— Да не о том нужно думать! — я тоже вышел из себя, — нам о качественном звуке нужно подумать. Для этого, нам на запись нужен более профессиональный барабанщик. Извини, Санька, — обратился я к другу, — далее нужна струнная группа и духовая.
— Чего? — не ожидал такого напора Толик.
— Струнная группа, — расшифровал я, — скрипка, виолончель и контрабас. Духовая — труба, тромбон и валторна. Вот тогда может получиться на самом деле качевый и богатый звук.
— И где мы их возьмём, — загрустил Маэстро, — завтра уже последний день перед записью.
— Хорошего барабанщика, я предлагаю взять из «Коктейль-холла», Петра, — напомнил я товарищам нашего первого ударника, — а остальных я, честно говоря, даже не представляю, где найти.
— Я знаю, — улыбнулась своей белоснежной улыбкой Ирина, — я же оканчивала музыкальную школу, поэтому скрипку, виолончель, трубу и тромбон, я вам найду.
— Так что ж мы здесь сидим? — развел руки Санька, которому конечно было обидно, что запись будут делать без него, — у нас на все про все полдня!
— Поехали, — я махнул рукой, — карета подана.
Скрипку, виолончель, трубу и тромбон, как и обещала Ирина, мы нашли, благо ребята еще не успели никуда уехать из города. На скрипке и виолончели играли две девчонки из соседней школы и старше нас на год. А на трубе и тромбоне парни, этих ребят я видел в нашей школе, и учились они на год младше. Все типичные ботаны, как бы выразились в том моем мире. Однако подзаработать юные музыканты были не прочь. Осталось решить проблему с ударником. Где жил Петро я помнил отлично. За ним мы поехали вдвоем с Вадькой. Мало ли придется его брать силой, пошутил я. Дверь в обшарпанную коммуналку нам открыла недовольная толстая соседка барабанщика.
— Петя, Петя, — грубо она кинула нам, — надоели вы со своим Петей, тюрьма по нему, тунеядцу, плачет. Его давно пора отправить от двух до пяти лет в места не столь отдалённые.
— А вы гражданочка, случайно не в мартеновском цехе пашете? — решил приструнить я тетку.
— Нет, — с вызовом бросила она.
— И не в шахте? — наиграно удивился я.
— Еще чего, — соседке не понравились мои намеки.
— Вот когда побьёте стахановские рекорды, тогда возмущаться и будете, — мы с Вадькой прошли мимо рассерженной толстячки.
На двери ударника красовалась свежая, сделанная через трафарет надпись «Посторонним ход воспрещен». Ну, мы то не посторонние, поэтому я громко постучал.
