Сбитые с толку, они смотрели друг на друга. Но это было правдой. Я пришел в их орден не для того, чтобы узнать истину; я ее уже познал. Тогда почему я пришел? Просто, чтобы была хорошая компания для споров.
Дискуссия была моей забавой с. самого детства. Я сделаю все только для того, чтобы иметь хорошую дискуссию; но так редко находится действительно хорошая компания для спора. Я вступил в суфийский орден - в этом я признаюсь впервые — и позволил тем дуракам всего лишь сделать мне обрезание; и они сделали его такими примитивными методами, что мне пришлось страдать, по крайней мере, шесть месяцев. По меня не интересовало это; весь мой интерес состоял в том, чтобы узнать суфизм изнутри. Увы! Я не смог найти настоящего суфия за всю свою жизнь. Но это относится не только к суфиям, я не смог найти настоящего христианина или настоящего хасида.
Дж. Кришнамурти пригласил меня встретиться с ним в Бомбее. Человек, принесший письмо, был общим другом, его звали Пармананда. Я сказал ему: «Пармананда, возвращайся назад и скажи Кришнамурти, что если он хочет встретиться со мной, он должен приехать сам - это будет правильно - правильнее, чем просить меня приехать к нему».
Пармананда сказал: «Но он намного старше вас».
Я сказал: «Ты езжай к нему. Не говори от его имени. Если он скажет, что он старше меня, тогда и ехать не стоит, потому что пробуждение не может быть младше или старше; оно всегда одинаковое - просто свежее, вечно свежее».
Он уехал и никогда не возвращался, потому что как мог Кришнамурти, старик, приехать, чтобы повидаться со мной? Все-таки он хотел встретиться со мной. Это интересно, не правда ли? Я никогда не хотел встречаться с ним, иначе я бы поехал к нему. Он хотел встретиться со мной, и все же хотел, чтобы я приехал к нему. Вы должны признать, что это немного уже слишком. Пармананда вернулся без ответа. Я спросил: «Что случилось?»
Он сказал: «Кришнамурти так рассердился, так рассердился, что я не посмел спросить его снова».
Сейчас он хочет видеть меня; я с любовью встречусь с ним, но я никогда не желал этой встречи по той простой причине, что я не люблю ездить к людям, даже к Дж. Кришнамурти. Я люблю то, что он говорит, я люблю то, что он есть, но я никогда не имел желания — по крайней мере, не говорил никому — что я хочу увидеть его, потому что тогда я должен был бы ехать к нему. Он хотел, хотел увидеть меня, и все же он хотел, чтобы я приехал к нему. Мне это не нравится, и я никогда не хотел это делать.
Это создало, по крайней мере с его стороны, антагонизм в отношении меня. С тех пор он высказывается плохо обо мне. Когда он видит одного из моих саньясинов, он ведет себя точно как бык. Если вы помашете быку красным флагом, то вы знаете, что будет. Вот это и происходит, когда он видит одного из моих саньясинов, одетого в красное; внезапно он впадает в бешенство. Я скажу, что он, должно быть, был быком в его прошлой жизни; он не забыл своей ненависти к красному цвету.
Это началось только с того момента, когда я отказал ему, до тех пор он не говорил обо мне плохо. Насколько я знаю, я свободный человек. Я могу говорить хорошо о ком-либо, а могу говорить плохо о нем же безо всяких проблем для себя. Я люблю все виды противоречий и несоответствий.
Дж. Кришнамурти против меня, но я говорю, что я не против него. Я все еще люблю его. Он один из самых прекрасных людей двадцатого века. Я не думаю, что найдется еще кто-нибудь, кого я бы мог сравнить с ним — но он имеет ограничение, и это ограничение стало его гибелью. Ограничение состоит в том, что он пытается быть абсолютно интеллектуальным, а это невозможно, если вы хотите подняться ввысь, если вы хотите пойти за пределы слов и чисел.
Кришнамурти был за пределами этого, просто выше, но он привязан к викторианской интеллектуальности. Его интеллектуальность даже не современная, а викторианская, почти вековой давности. Он говорит, что счастлив, потому что не читал Упанишады, Гиту или Коран. А что же он делал и продолжает делать? Я скажу вам. Он читает третьесортные детективные романы!
Пожалуйста, не говорите этого никому, иначе он будет биться своей головой об стенку. Я не боюсь за его голову, я боюсь за стенку. Что касается его головы, то он страдает от мигрени больше пятидесяти лет — это больше, чем вся моя жизнь так сильно, что в своем дневнике он говорил несколько раз, что хочет биться своей головой об стенку… Да, я беспокоюсь о стенке.
Почему он страдает от мигрени? — это от слишком большой интеллектуальности, и ни от чего более. Это не то же самое, что происходит с бедным Ашишем, моим плотником. Он также страдает от мигрени, но его мигрень физическая. Мигрень Дж. Кришнамурти духовная. Он слишком интеллектуален. Достаточно только просто послушать его, чтобы получить мигрень. Если вы не получите мигрени после лекции Дж. Кришнамурти, то это значит, что вы уже просветленный - или то, что вы не слушали. Второе более вероятно. Первое немного трудно.
Мигрень Ашиша можно вылечить, но мигрень Кришнамурти бесконечна. Он неизлечим. И сейчас уже нет нужды лечить его, потому что он так стар и так привык к жизни с мигренью. Она стала почти как жена. Если вы уберете его мигрень, то он останется один, вдовцом. Не делайте этого. Он и его мигрень женаты, и они собираются умереть вместе.
Я говорил, что мое первое столкновение с голым джайнским монахом стало началом длинной, очень длинной серии столкновений с так называемыми монахами дерьмо собачье. Все они страдают от интеллектуальности, а я рожден, чтобы спустить их обратно на землю. Но почти невозможно привести их к их же чувствам. Возможно, они не хотят, потому что боятся. Возможно, не иметь чувствительности или интеллигентности очень выгодно для них.
К ним относятся как к святым; для меня они только коровий навоз. Одно хорошо в коровьем навозе, он не воняет. Я напомнил вам об этом, потому что у меня аллергия на запахи. Коровий навоз имеет это хорошее качество, он не аллергийный. Как правильно сказать, Деварадж?
«Не вызывающий аллергии, Ошо».
Правильно, не вызывающий аллергии.
Моя Нани была в действительности не индийской женщиной; даже запад был бы немного чужим для нее. И помните, она была абсолютно необразованной — возможно, поэтому она была так дальновидна. Возможно, она увидела что-то во мне, что я не сознавал в те дни. Возможно, по этой причине она так меня любила… я не могу сказать. Ее больше нет. Одно я знаю: после того, как ее муж умер, она никогда больше не возвращалась в свою деревню; она осталась в деревне моего отца. Мне пришлось оставить се там, но когда я возвращался снова и снова, я спрашивал ее: «Нани, можем ли мы возвратиться в деревню?»
Она каждый раз отвечала: «Для чего? Ты ведь здесь». Те простые слова звучат во мне как музыка, как эхо, повторяющее: «Ты ведь здесь». Я тоже говорю вам то же самое. Она любила меня; и вы знаете, что никто не может любить вас больше, чем я.
Это прекрасно… Вы никогда не были здесь… Увы, если бы я только мог пригласить вас в это пространство Гималаев! «Сейчас» — это такое прекрасное пространство. И бедный Девагит — я все еще слышу его хихиканье. Боже мой! Может ли какая-нибудь химия сделать так, чтобы я не слышал его хихиканья?
Не думайте, что я схожу с ума — я уже сумасшедший. Вы видите это? ваше сумасшествие и мое сумасшествие, они полностью различны. Шила, отметь это. Даже Распутин, если бы он был жив, был бы саньяси-ном… я имею в виду, если бы он был жив. Никто без исключения не сможет обмануть меня.
Я являюсь тем типом людей, которые, даже умирая, скажут: «Достаточно, достаточно на сегодня…»
БЕСЕДА ДЕСЯТАЯ
Я смотрел на фотографии свадебной процессии принцессы Анны, и странно, единственное в этой чепухе, что произвело на меня впечатление это прекрасные лошади, их радостный танец. Когда я смотрел на тех лошадей, я вспоминал мою лошадь. Я никому не рассказывал о ней, даже Гудие, которая любит лошадей. Но сейчас у меня нет секретов, можно рассказать даже об этом.
У меня была не одна лошадь, на самом деле у меня было четыре пощади. Одна была моей собственной — а вы знаете, какой я собственник… даже сегодня никто другой не может скакать в ролс-ройсе. Это просто нервность. Я был таким же в то время. Никому, даже моему дедушке, не было позволено ездить на моей лошади. Конечно, мне было можно ездить на всех лошадях, принадлежащих остальным. И у моего дедушки, и у моей бабушки была лошадь. Это было странным, в индийской деревне женщина ездит на лошади но она была странной женщиной, что поделаешь? Четвертая лошадь была для Бхуры, слуги, который всегда ходил за мной с ружьем - конечно, на расстоянии.
Судьба странная штука. Я никогда в своей жизни никому не причинял зла, даже во сне. Я абсолютный вегетарианец. Но судьба так распорядилась, что с самого детства меня сопровождал страж, я не знаю почему. Но после Бхуры я никогда не был без охраны. Даже сегодня моя охрана или впереди, или позади, но всегда здесь. Бхура начал всю эту игру.
