Мужчина усмехнулся:
— Слово «тоже» — главное в вашем лексиконе?
— Да, наверное. Хотя раньше я этого не замечала.
Он поднялся с кресла, слегка перегнулся через стол и протянул ей руку.
— Глеб Корсак.
— Что? — не поняла Настя.
— Мое имя, — пояснил он. — Глеб Корсак.
— Настя Новицкая.
Они пожали друг другу руки.
— Какой у вас диагноз? — поинтересовался Глеб.
— Маниакально-депрессивное расстройство.
— Круто, — одобрил он. — Звучит как музыка.
Настя хмыкнула:
— Да уж, музыка. Траурный марш Шопена. А у вас?
— Диссоциативная фуга.
— Тоже неплохо.
— Опять «тоже»? — иронично сказал он.
Настя слегка покраснела.
— Простите. Я не нарочно. А что значит диссоциативная фуга?
— Я помню то, чего не было.
— А то, что было, помните?
— Да.
— Значит, вы помните и то, что было, и то, чего не было?
— Ну, можно и так сказать.
Настя усмехнулась.
— «Круто», как сказала бы моя племянница. А откуда вы знаете, какое из ваших воспоминаний настоящее, а какое — нет?
— Ниоткуда. В этом вопросе я полностью доверяю моему доктору.
— Почему?
— У него есть железная логика, медицинское образование и великолепная терминология, которая может впечатлить кого угодно. А я всегда был впечатлительным.
Дверь за спиной у Насти распахнулась, и в кабинет вошел коренастый охранник с неприятным лицом.
— Какого хрена вы тут делаете? — грубым голосом проговорил он, хмуро взглянув на Корсака.
Тот поморщился. Потом посмотрел на женщину и сказал извиняющимся голосом:
— Прошу простить моего слугу, Настя. Он всегда отличался грубостью манер. Здесь женщина. Или ты не заметил, болван? Ну-ка быстро скажи тетеньке «здрасте».
Дюжий санитар смутился.
— Здрасте, — произнес он. Потом перевел взгляд на Корсака и произнес утрированным, сладким голосом, не предвещающим ничего хорошего: — Глеб Олегович, пожалуйте в палату!
— Прогрессируешь, — похвалил его Корсак. — Молодец. Анастасия, простите, но я вынужден откланяться. Приятно было с вами познакомиться.
— Мне тоже, — искренне сказала она.
— Если захотите со мной поговорить, звоните на номер приемного покоя, мне все передадут. Хотя… — Он вздохнул. — Единственный род свиданий, который здесь практикуют, это свидания с доктором. В моем случае они лишены всякого эротизма. Но, возможно, вам повезет больше. Всего доброго!
Темноволосый парень вышел из кабинета в сопровождении охранника, и почти тотчас же в кабинет вошел сам доктор Макарский.
— Добрый день! Прошу прощения, что заставил вас ждать, — проговорил он и прошел за стол.
Настя подождала, пока он усядется, и сказала:
— Здесь только что был парень. Глеб Корсак.
— А, Глеб. — Доктор Макарский улыбнулся. — Да, он очень оригинальный человек. И любит лезть туда, куда его не просят.
— Он актер?
Доктор посмотрел на нее с легким удивлением. Покачал головой:
— Нет. Журналист, специализируется на криминальной тематике. И еще пишет книги.
— О чем?
— О маньяках и убийцах. Но давайте поговорим о вас. Итак, что вас ко мне привело?
Настя немного помолчала, собираясь с мыслями.
— Мне приснился сон, — заговорила она, глядя на блестящие стеклышки очков, за которыми скрывались умные, внимательные глаза доктора Макарского. — Очень… реалистичный.
Последнее слово она выговорила с трудом. Доктор смотрел на нее спокойно и заинтересованно. Впрочем, как всегда. (Порою под его взглядом Настя чувствовала себя лабораторным зверьком.)
— И что именно вам приснилось? — спокойно уточнил доктор.
— Что мой муж — жив, — ответила Настя. — А я… родила ребенка.
Он кивнул. Подождал немного и, поскольку она молчала, осторожно уточнил:
— Вам тяжело об этом говорить?
— Да, — тихо обронила она.
— Если хотите, мы можем отложить этот разговор.
Настя несколько секунд размышляла, затем покачала головой:
— Нет. Я смогу. Смогу сейчас.
Доктор Макарский кивнул:
— Хорошо. Хотите, чтобы я задавал вам вопросы?
— Нет. Лучше я сама расскажу. Мне приснилось, что мы с мужем заходим в кафе. Так же, как в тот день. То же кафе, та же улица, те же звуки и запахи…
Настя говорила медленно, не потому что продумывала свои слова, а потому что ей требовалось время, чтобы преодолеть боль, волнение и страх, которые слипшимся комком стояли у нее в груди и горле, мешая говорить, мешая думать.
— …Потом, когда мы только что позавтракали, поели блинчики, я села на диван и почувствовала… — Настя прервалась, чтобы облизнуть пересохшие губы. — Почувствовала, как у меня отошли воды.
Она сделала паузу. Доктор продолжал молчать с выражением вежливого внимания, давая ей возможность выговориться.
— Я чувствовала, как вода льется по моим ногам. И я почувствовала схватки. Настоящие!
Макарский снова кивнул.
— Вы принимаете препарат «Стиксовит», который я вам прописал? — уточнил он.
— Да. Регулярно.
— Хорошо. Этот препарат держит вас на плаву, не дает провалиться в мир фантазий.
— Да, вы об этом уже упоминали. В тот день, когда я рассказала вам о своих галлюцинациях. — Она грустно усмехнулась. — Спасибо, что называете их «фантазиями», доктор. Это не совсем верно, но зато очень тактично. А что касается лекарства, то оно работает. Мне с ним легче. Действительно легче. Депрессии почти нет. И оно помогает мне уснуть. Вы же помните, какие бессонницы меня мучили.
Макарский помолчал.
— Говоря по совести, — снова заговорил он, — вас угнетает не реалистичность сна, а необходимость пробуждения.
— Да. Наверное.
— Видите ли… — Он говорил медленно и раздумчиво. — Очень часто наши сны — порождение наших фантазий и ожиданий. Они — что-то вроде тени, которую отбрасывает реальность. Иногда эта тень черная, иногда — белая. А иногда, как в вашем случае, ее можно назвать «цветной».
— А возможен ли обратный фокус? — спросила вдруг Настя.
Макарский слегка опешил.
— Какой? — не понял он.
— Чтобы вещи из сна проникли в настоящую жизнь?
Доктор покачал головой:
— К счастью или к сожалению, нет. Все, что может оставить закончившийся сон, это послевкусие — иногда приятное, иногда нет. Сны не материальны. Это всего лишь образы. Как стихи, кино или романы. С той лишь разницей, что, когда вы спите, вы сами себе поэт, художник и сценарист.
— Андрей Петрович, я не верю в то, что сны — всего лишь перемешанные карты из колоды, которые нам раздает реальность, — заявила Настя. — Разве вам не доводилось испытывать во сне чувства, которых вы никогда не испытывали в реальной жизни?
— То есть вы хотите сказать, что сновидения — это не просто «эхо», а отдельная форма нашего существования?
— Да. Что-то вроде этого.
Макарский вздохнул.
— Подобные рассуждения могут вас слишком далеко увести.
— Далеко увести? — Настя чуть прищурилась. — Увести от чего?
— От выздоровления, — спокойно ответил доктор. — Если вам важно мое мнение, то я настаиваю на том, чтобы вы вернулись в клинику.
— Это исключено, — отчеканила Настя.
— Что ж… Тогда вы обрекаете себя на долгую и мучительную борьбу. Вы останетесь один на один со своими страхами.
— Я это понимаю. Но уговорить меня вам не удастся. Лучше подскажите, что мне делать, если это снова повторится?
Доктор снял очки и протер их платком.
— Если это снова повторится, — сказал он, — просто скажите себе: «Это сон. И он скоро закончится». Произнесите это несколько раз.
Он снова водрузил очки на нос. Настя вдруг почувствовала тошноту.
— Мне… надо подышать свежим воздухом, — сказала она и поднялась из-за стола.
Макарский тоже поднялся.
— Я провожу вас на улицу, — предложил он.
Настя мотнула головой:
— Нет. Я сама. Мне нужно побыть одной. Всего доброго!
И она быстро вышла из кабинета.
…На улице Настю вырвало. И она знала отчего. Причиной тошноты был страх. Страх, что теперь она безумна, и ничего уже не вернуть. Разум — вот единственное, что у нее осталось. Потерять его значило потерять жизнь. Нет, это было страшнее, чем потерять жизнь.
Она вытерла губы рукавом плаща и тихо пробормотала:
— Я не сумасшедшая. Не сумасшедшая. Все это пройдет. Обязательно пройдет.
2
В тот день с Настей приключилось странное происшествие. По дороге домой, когда она проходила рядом со сквером, мимо цепочки уличных тонаров, продающих горячую еду, к ней подскочила пожилая цыганка.
— Ай, молодая, красивая, дай тебе погадаю!
Настя скользнула по цыганке взглядом. Пестрая юбка, теплая кофта (и может, даже не одна), дурацкий платок на голове и темное, словно прокопченное дымом, лицо.
