Ведь получается, она врала им всем. Своему капитану, командирам, товарищам по команде. И ее торжественная присяга королю Георгу тоже, получается, пустой звук.
На плечо ему легла ее рука:
— Дурачина ты, принц, стой!
Алек обернулся резким рывком, и они в тишине воззрились друг на друга. Его жалило это открытое созерцание ее резких, тонких черт — невыносимо было видеть то, насколько же он был одурачен.
— Ты мне лгала, — выдавил он наконец.
— А то нет. Какую еще банальность сморозишь?
Глаза у Алека округлились. У этой… девчонки хватает еще духа дерзить?
— Вот и вся цена твоим разглагольствованиям о воинском долге — ты вообще не солдат.
— Я солдат, и причем хороший! — огрызнулась она.
— Ты девчонка, одетая в мундир.
Алек видел, что его слова ее больно ранят, и снова отвернулся. Мелочное удовлетворение мешалось в нем с праведным гневом.
Он не верил вплоть до этого момента ни газетной писанине, ни ее россказням экипажу про своего отца, ни даже шепотку проницательного лори; все это его не убеждало. Но она так легко откликнулась на свое имя…
— А ну повтори, — процедила она у него за спиной.
Алек продолжал шагать. Этот абсурдный разговор был невыносим. Все, что ему хотелось, это добраться до своей каюты и запереть изнутри дверь.
И тут его внезапно толкнуло вперед. Ноги запутались, и он упал на четвереньки, изумленно глядя в пол.
— Меня что… ты толкнула? — обернувшись, спросил он, глядя снизу вверх.
— Да, я, — ответила она, дико сверкнув глазами. — А ну, повтори еще раз.
Алек поднялся на ноги:
— Повторить что?
— Что я не настоящий солдат.
— Пожалуйста. Ты не нас… Ай!
Алек шатнулся назад; от тычка в ребра занялось дыхание. От удара в живот он спиной ударился о каютную дверь. Ого, крепко.
Алек сжал кулаки, чувствуя, как кровь закипает от гнева. На миг он отметил, что кулаки она держит чуть низко, да еще и подволакивает ушибленную ногу. Но еще прежде чем замахнуться, он понял, что сдачи дать не сможет. Не потому, что она девчонка, а потому, что ей уж очень хотелось драться. Она была готова на что угодно, чтобы чувствовать себя настоящим мальчишкой.
Алек выпрямился:
— Ты предлагаешь, чтобы мы уладили вопрос на кулачках?
— Я предлагаю тебе сказать, что я настоящий солдат.
В полумраке он разглядел, что глаза у нее блестят от слез, и улыбнулся одними губами:
— Вот так ревут настоящие солдаты?
Дэрин забористо выругалась, большим пальцем смахнув со щеки слезу. Кулаки у нее были все еще сжаты:
— Это не слезы, это…
Она вдруг замолчала в тот момент, когда у Алека за спиной отворилась дверь. В проеме стоял заспанный доктор Баск в ночном халате.
— Что здесь происходит, Шарп? — спросил он с недовольным видом.
Руки Дэрин упали вдоль боков:
— Ничего, сэр. Нам показалось, что мы слышали шаги кого-то из русских. Может, шпик или кто-то просто заблудился.
Ученая шишка оглядел коридор в оба конца:
— Шпик, говорите? Ну-ну. Уж вы при встрече попросите его, юноша, не поднимать лишнего шума.
— Слушаю, сэр, — коротко кивнул Алек. — Приношу вам свои извинения.
Доктор Баск ответил поклоном:
— Не стоит, ваше высочество. Спокойной ночи.
Дверь закрылась, и глаза Алека и Дэрин снова встретились. Ее откровенный страх задел его душу. Она думала, что он все расскажет ученому. Ведь именно об этом она сейчас подумала?
Алек повернулся и снова зашагал к своей каюте.
Сзади слышались тихие шаги Дэрин, она шла словно по зову. Алек тяжело вздохнул, и гнев постепенно отступил, напоминая о себе разве что ноющей болью там, где она ткнула его в живот. Оставалось расставить все точки над «i».
Подойдя к двери, он открыл ее и вытянул перед собой руку:
— Дам пропускают вперед.
— Да пошел ты, — парировала она, но вошла первой как ни в чем не бывало.
Он зашел следом, закрыл тихонько дверь и сел за стол. За окном тихо плыла земля в пятнах снега, залитые лунным сиянием острова среди моря черноты. Дэрин стояла посередине комнаты, переминаясь с ноги на ногу, как будто все еще готовясь ринуться в драку. Никто из них двоих не свистнул светлякам зажечься; Алек вспомнил, что лори они оставили в мичманской столовой.
Секунду он размышлял над тем, что вот, даже кроха-зверок оказался проницательней, изобличив перед ним Дэрин.
— Что ж, удар был неплохой, — признал наконец Алек.
— В смысле для девчонки?
— Хоть для кого. — В ребрах и животе в самом деле побаливало. Он повернулся к Дэрин: — Мне не надо было так говорить. Ты на самом деле хороший солдат — я бы сказал, даже очень. Но друг из тебя не особый.
— Откуда ты знаешь?
На щеке у нее блеснула слеза.
— Я тебе рассказал все, — Алек говорил медленно, взвешивая каждое слово. — Все мои секреты.
— Да. И я ни один из них не выболтала.
Он это проигнорировал, продолжая поочередно загибать пальцы.
— Ты была первым членом этого экипажа, узнавшим, кто мой отец. Ты единственная, кто знает о моем письме от папы римского. Ты знаешь про меня все. — Он отвернулся. — И ты не могла рассказать мне об этом? Ты мой лучший друг — в каком-то смысле, я бы сказал, единственный — и ты мне не доверяешь.
— Алек, дело не в этом.
— Поэтому ты лжешь для развлечения? Извините, доктор Баск, у нас, похоже, заблудился шпик. — Алек покачал головой. — Я вижу, для тебя это так же естественно, как дышать?
— Ты думаешь, я здесь для того, чтобы развлекаться? — Дэрин подошла поближе к окну, кулаки у нее снова были сжаты. — Странновато, не правда ли? Ведь когда ты думал, что я мальчик, то говорил, что с моей стороны это чертовски отважно служить на этом корабле.
Алек опустил голову, вспоминая ту ночь, когда Дэрин рассказала ему о том, что произошло с ее отцом. Она задавалась вопросом, не безумие ли это, служить на корабле, полном водорода, как будто бы подсознательно ей хочется разделить отцовскую участь и погибнуть, как он.
Быть может, это было и отвагой и безумством. Она же девчонка, что с нее взять.
— Да, все гладко получается, — вздохнул Алек. — Ты воздухоплаватель, потому что им был твой отец. То есть если он действительно был твоим отцом.
Дэрин обожгла его взглядом:
— Конечно, он им был, дурачина. Сослуживцы моего брата знали, что у Джасперта есть сестра, поэтому мы придумали еще одну ветвь семьи. Только и всего.
— В твоей лжи есть определенная логика. — Сейчас, когда Алек вновь стал об этом размышлять, гнев разгорелся в нем с новой силой.
— Так что обо мне ты думала, что я спесивый, изнеженный зануда-принц, который тебя непременно выдаст.
— Не дури.
— Я видел твое лицо, когда нас в коридоре застукал мистер Баск. Ты думала, что тебе конец. Ты мне не доверяешь!
— Опять ты рассуждаешь как думмкопф, — укорила она его. — Я всего лишь опасалась, что он услышит наш спор. Мы выболтали достаточно, чтобы он сделал соответствующие выводы.
Алек прикинул, что мог расслышать мистер Баск; лучше бы ничего.
Дэрин подтянула стул и села напротив:
— Я знаю, Алек, что мой секрет ты будешь держать в тайне.
— Как и ты мой, — холодно откликнулся он.
— Всегда.
— Так почему ты мне о нем не рассказала?
Она глубоко вздохнула и положила ладони на столешницу. Потом все время глядела на них, пока говорила.
— Я уже готова была сказать однажды, когда ты первый раз оказался на борту — когда ты подумал, что я могу получить на всю катушку за то, что тебя укрываю. Только, видишь ли, девчонку они бы повесить не смогли.
Алек кивнул, хотя и сомневался, что так бы и было. Измена есть измена, тем более государственная.
Невероятно, но придется признать, что эта девчонка ради него совершила измену. Она сражалась с ним бок о бок, учила его хлестко ругаться на английском, обучала метать ножи. Она спасла ему жизнь, но при этом неизменно лгала о том, кто она на самом деле.
— Когда мы были в Стамбуле, — продолжала Дэрин, — и я думала, что мы никогда уже больше не вернемся к своим, я много раз пыталась набраться смелости и признаться. И всего неделю назад в птичнике, после того как Ньюкирк упомянул моего дядьку, я чуть тебе все не выложила. Но я не хотела… между нами все рушить.
— Рушить, все? Что ты имеешь в виду?
Она невесело покачала головой:
— Да так, ничего.
— Нет, видно, что-то есть.
Она глотнула, сняв руки со столешницы, как будто резкость его тона могла ее напугать. А ведь Дилан Шарп не боялся ничего, кроме, пожалуй, огня.
— Скажи мне, Дэрин.
Произносить ее имя вслух было как-то непривычно.
— Я боялась, что тебе будет слишком тяжело.
— В смысле, что я неженка, принц на горошине? Что моя чувствительная гордость будет уязвлена тем, что какая-то там девчонка умеет вязать узлы лучше, чем я?
