Много лет спустя Баби рассказала мне, как все было. Когда бабушка приехала в Понсе, она убедила Кармиту, что та сможет воспитать второго ребенка гораздо лучше, когда первый – то есть я – немного подрастет и сможет ей помогать. Кармита послушалась бабушку Габриэлу и согласилась на аборт. А потом произошло непредвиденное. Мама уже любила это маленькое, пока еще безымянное и безликое тельце, которое жило в ее теплой утробе, и после всего случившегося впала в глубокую меланхолию.
Однажды Баби обнаружила, что все ножи из ящика кухонного стола исчезли, портновские ножницы не лежат в швейной машинке, а садовые ножницы пропали из сарая, так же как и бритвенные лезвия отца из шкафчика в ванной. Она, как безумная, бросилась искать Кармиту по всему дому и нашла ее в комнате для шитья; та сидела перед «Зингером» с ручным приводом, который папа подарил ей на последний день рождения – роскошная модель, инкрустированная позолоченными букетами роз. Кармита разложила все ножи, ножницы, бритвы рядами на столе, а также иголки и нитки. Она была как в столбняке и смотрела в одну точку.
– Я знаю, что всеми этими ножами и ножницами делают что-то важное, Баби, – сказала она, – но никак не могу вспомнить, что именно.
Баби пришла в ужас; она заперла на ключ все эти предметы и тщательно обыскала дом, дабы быть уверенной, что никакое холодное оружие не попадет в руки Кармиты.
После этого мама вновь погрузилась в прострацию – в черную пустоту, где всегда шел дождь. Она была словно окутана туманом. Ее одежда всегда оказывалась влажной и холодной, и каждый раз, когда я пыталась приласкаться к ней, она отталкивала меня, потому что вспоминала о своем неродившемся малыше.
10. Свадьба Аристидеса и Маделейне
Прадедушка Кинтина, дон Эстебан Росич, был по происхождению итальянец. Он родился в Бергамо, маленьком городке на севере Италии, но много лет прожил в Бостоне и получил американское гражданство в 1899 году. Однажды (должно быть, это произошло году в 1879-м) он вошел в магазин модных товаров «Травиата» в Сан-Хуане сделать вместе с дочерью кое-какие покупки. На прилавке полированного красного дерева лежали штуки разных дорогих тканей: шелковистый муар из Франции, кружева из Бельгии, полотно ярких оттенков из Ирландии. Аристидес Арриготия, дедушка Кинтина, работал в «Травиате» продавцом. Ему было двадцать лет, и жизнь его складывалась неважно. Дон Тито, хозяин магазина, был заносчивый старик, который терпеть не мог иностранцев; он хоть и нанимал их на работу, но платил гроши. Аристидес родился на Острове, но, поскольку его родители были испанцы, дон Тито считал его иностранцем. Каждый раз, когда дон Тито обнаруживал мышей в перьевых подушках, которые продавались в магазине, он давал Аристидесу нахлобучку и всячески оскорблял его.
Аристидес был всегда любезен и сумел даже на таком скромном поприще извлечь для себя пользу. Проработав всего несколько месяцев, он уже знал Добрую половину светского общества столицы и помнил вкусы всех дам, которые покупали у него кружева, камчатую ткань или атлас, чтобы заказать самым лучшим портнихам в городе платья по последней моде.
Дон Эстебан Росич был вдовцом. Он решил уехать и жить на Острове по соображениям здоровья, после того как сколотил состояние, продавая итальянскую обувь в Соединенных Штатах. Он также был владельцем пароходной компании «Таурус лайн», которая осуществляла активный обмен товарами между Сан-Хуаном, Бостоном и Нью-Йорком. Жить на Острове было удобно не только благодаря его здоровому климату, но и потому, что можно было руководить своей торговлей прямо на месте. Месяц назад он вдвоем с дочерью приехал в Сан-Хуан и только что купил шале в Розевиле, на голубых холмах Гуайнабо, где было немного прохладней, чем на побережье. Розевиль был первым населенным пунктом в американском стиле: в домах были камины из кирпича и наклонные крыши из шифера с огромными водостоками для таяния воображаемых тропических снегов.
Росич с дочерью пришли в «Травиату», чтобы купить ткань для простыней, наволочек и занавесок; чего только не надо было купить, чтобы обустроить новый дом!
– Чем могу вам служить? – улыбаясь, спросил их Арриготия, увидев, как дон Эстебан входит в магазин, опираясь на серебряную трость и держа Маделейне под руку. – Мы только что получили модные товары из Европы.
Он говорил на безупречном английском, и дона Эстебана это удивило. В то время в Сан-Хуане почти никто по-английски не говорил.
– Где вы жили в Соединенных Штатах, юноша? – спросил старик любезно, слегка дотронувшись до его плеча рукояткой трости.
Аристидес был такой белокурый и излучал такую уверенность в себе, что дон Эстебан принял его за американца.
– Я родился здесь, сеньор, – вежливо ответил он. – Я коренной пуэрториканец. Мои родители эмигрировали на Остров из Страны Басков незадолго до моего рождения. Меня зовут Аристидес Арриготия. Рад знакомству. – И он пододвинул стул для Маделейне.
Кинтин часто рассказывал мне об Аристидесе, это был его любимый дед, и он говорил о нем с нежностью. Его фотография в серебряной рамке всегда стояла на столе в библиотеке нашего дома. Кинтин не знал своего деда со стороны отца. Буэнавентура много раз рассказывал ему о героических подвигах своих далеких предков, которые скакали на лошадях по бескрайним просторам, вооруженные аркебузами и копьями, но все это были сказочные персонажи, а не люди во плоти и крови. Аристидес, напротив, был любимый дедушка с розовыми щеками и седыми усами и бородой.
Аристидес был высокий и сильный, он и в самом деле был похож на жителя Пиренейских гор. Он сразу же понравился дону Эстебану. Тот всегда симпатизировал людям, которые пробились в жизни, преодолевая трудности, неминуемые для бедняка.
– Я тоже рад, – ответил он по-итальянски, пожимая руку Аристидесу. И спросил, где тот научился так хорошо говорить по-английски.
– Монахини из американской миссии при монастыре Чудотворной Девы научили меня, сеньор, – почтительно ответил молодой человек. – Нас учили, что, когда мы попадем на небо и постучимся в небесные врата, святой Петр нас не впустит, если мы не будем знать английского языка.
Маделейне засмеялась. Она поняла, что Аристидес имеет в виду заявление губернатора, которое тот сделал в прессе. Истон, главный уполномоченный, только что издал распоряжение, согласно которому обучение должно вестись на английском языке, так что четыре тысячи экземпляров английского букваря уже разошлись по школам. Вынуждать пуэрто-риканских детей изучать историю, географию и даже математику на непонятном для них языке было нелепо.
– По крайней мере, дети могут ходить в школу, а то когда они попадут на небо, то не поймут, что им говорит святой Петр, – добавил Аристидес, подмигивая Маделейне.
Аристидес чувствовал, что произвел хорошее впечатление, и решил упрочить свой успех. Когда Маделейне сказала ему, что ей нужно несколько метров белой перкалевой ткани без рисунка, чтобы заказать дюжину простыней для нового дома, он принес штуку брабантского полотна.
– На Острове невозможно спать ни на чем другом, – сказал он ей. – Такая жара, что перкаль липнет к телу, будто ты облит ананасным сиропом. Даже если спать нагишом. Нет ничего приятнее, чем спать нагишом на брабантском полотне.
Маделейне смерила его взглядом.
– Это не важно, сплю я нагишом или нет, – за словом она в карман не лезла, – но на простынях будут вышиты мои инициалы. – И спросила у Аристидеса, не знает ли он, кому в Сан-Хуане можно заказать вышивку.
– Монахиням монастыря Чудотворной Девы, конечно, – любезно ответил Аристидес. – Если хотите, я завтра же отвезу вас туда.
Через год после визита в «Травиату» Маделейне прошла по центральному нефу церкви Чудотворной Девы под руку с доном Эстебаном. На ней была фата, в руках требник и огромный букет белых орхидей. Аристидес подарил ей алансонское кружево для свадебного платья в счет своей зарплаты у дона Тито за два года вперед. В шале Розевиля дон Эстебан обнял их и благословил. Ему нужен был именно такой юноша, который мог бы помогать ему в управлении компанией «Таурус лайн», а так как его зять знал множество людей в Сан-Хуане, то он мог помочь и с клиентурой. На следующий день дон Эстебан заплатил долг Аристидеса дону Тито, и его зять начал работать в «Таурус лайн».
