Текст гласил: «БрекСтоН — УбиВеЦ».
— Когда это вы получили?
— Я нашел это здесь, сегодня утром. — И Гривз показал на телефонный столик. — Этот лист перевернутым лежал под книгой.
— Не знаю, что заставило меня обратить внимание на него, — продолжал инспектор. — Возможно, следы клея.
— Значит, это пришло не по почте?
— Нет. Просто положили на стол. Любой мог наткнуться. Очень странно.
— Есть какие-нибудь отпечатки пальцев?
Инспектор жалостливо посмотрел на меня.
— Со времен Диллинджера никто не оставляет отпечатков. Насмотрелись в кино. Теперь все совершается в перчатках.
— Интересно, почему в словах ошибки?
— Видимо, соответствующих букв не оказалось в заголовках статей. Мы еще не выяснили, из какой газеты это вырезано.
— И кто оставил это послание здесь, как вы считаете?
— Вы.
Инспектор спокойно посмотрел на меня.
Я невольно рассмеялся.
— Если бы я думал, что Брекстон — убийца, я бы сказал вам об этом.
Гривз пожал плечами.
— Не рассказывайте мне сказки. Это ваших рук дело, мистер Сарджент.
— Тогда объясните, зачем мне нужно держать в тайне это?
— Я не знаю. Пока еще…
Я был раздражен.
— Я не знаю ничего, что вам неизвестно.
— Возможно, но я убежден, убийца полагает, что вам что-то известно. Вот почему он пытается убрать вас с дороги. Поэтому, пока еще не слишком поздно, расскажите мне все, что вы видели, когда тонула Милдред Брекстон.
— Как же вы упрямы, — со вздохом произнес я. — Снова повторяю вам — я ничего не видел. Более того, могу сказать, что поскольку не я автор этой записки, значит, кто-то знает, что произошло или по каким-то своим соображениям пытается как-то бросить тень на Брекстона. Будь я на вашем месте, я бы последовал по пятам автора этой писульки.
А этот след, я был абсолютно уверен, рано или поздно приведет к мстительному Клейпулу.
Гривз же полностью был в плену своей собственной версии. Какой — мне не было известно, но он явно беспокоился за мою безопасность, и я ему был благодарен.
— Должен предупредить вас, мистер Сарджент, если вы не расскажете мне всю правду, все, что вам известно, я слагаю с себя ответственность за все, что может произойти.
— В случае моей смерти?
— Вот именно.
У меня было такое ощущение, что мне подписали приговор, притом окончательный.
Глава четвертая
1
К полуночи я прибыл на сборище, которое проходило в покосившемся невзрачном деревянном коттедже близ железнодорожной станции, расположенной совсем рядом с океаном. Здесь собралась богема Истхэмптона: человек тридцать обоего пола, более или менее связанных между собой сексом и интересом к искусству.
Все помещения дома освещались только свечами, установленными в бутылках.
Складывалось какое-то странное ощущение — будто ты в аду.
В одной комнате кто-то играл на гитаре, а все остальные сидели на полу и болтали, не обращая внимания на музыку.
Я разыскал Лиз. Цветом лица она уже соперничала с красным вином, которым, похоже, усердно накачивалась.
Она драматически обняла меня.
— Я чувствовала себя так уж-жасно!
Я произнес какие-то успокаивающие слова, а рядом проплыл бородатый толстяк, с увлечением игравший в йо-йо.
Она внимательно посмотрела мне в лицо, и я понял, что, несмотря на всю ее игру, она действительно встревожена.
— С тобой на самом деле все в порядке? — спросила она и стала ощупывать мою голову.
Ее глаза округлились, когда она дотронулась до шишки, которая теперь была с грецкий орех.
— Я чувствую себя вполне прилично. Ты что, правда полагаешь, что тебе следует пить эту дрянь?
Я указал на вино, которое наливали из бутылок без этикеток. Скорее всего, это был сидр.
— Да не пью я его, просто держу бокал. Пойдем, я представлю тебя хозяину.
Хозяином оказался дородный мужчина. Его жена, по всей видимости, индонезийка, одетая в сари, танкетки и с розовой сеткой на голове, весь вечер простояла за его спиной. Она не знала ни слова по-английски, что было, вероятно, неплохо. Наш хозяин, скульптор, настоял на том, чтобы показать мне свою последнюю работу, которая находилась в сарае позади дома.
С мощным фонарем мы обследовали в благоговейном молчании его шедевр. Это был кусок скалы размером с человека с кое-где выровненными углами.
— Вы чувствуете камень? — Скульптор смотрел на меня в нетерпеливом ожидании. «Похоже, — подумал я, — Лиз сказала ему, что я — искусствовед».
— Очень даже. Только камня многовато. Тяжеловат.
— Вот именно. Вы сразу уловили суть. Немногим это удается. Самое подходящее слово, хотя трудно описывать скульптуру словами. Но это именно тот самый эффект, к которому я стремился — тяжеловат, как камень… камень!
— Тяжелый камень, — добавил я, иронизируя. Он был в настоящем экстазе.
— Вы уловили это. Он понял, Лиз! Тяжелый камень. Вот как можно было бы это назвать!
— А мне казалось, что вы назвали ее «Дихотомия[10] Святой Анны».
— Ну, я использовал его в качестве подназвания. Но, боже, как это верно! Тяжелый камень!
В состоянии полного согласия и взаимного восхищения мы вернулись к собравшимся.
Лиз и я присоединились к группе молодых литераторов, очень чувствительных парней с шипящими голосами, напоминающими о разрываемой ткани. Они с полным знанием дела болтали о диссидентах нового поколения писателях, артистах и им подобных.
Пока они шипели друг на друга, мы с Лиз обсуждали наши собственные проблемы, точнее говоря, проблемы «Северных Дюн».
Я рассказал ей, что действительно думаю об утреннем происшествии.
— Вряд ли кто-то пытался убить меня. Скорее всего, неизвестный что-то искал в доме и не хотел, чтобы его видели. Когда же я вошел, он испугался, что я помешаю, поэтому и ударил меня по голове, чтобы иметь возможность исчезнуть. Если бы кто-то действительно хотел покончить со мной, я бы так легко не отделался.
— Какой кошмар! Никогда не думала, что мне придется столкнуться с человеком, замешанным в подобные дела. Интересно, какое бывает ощущение, когда живешь в доме с убийцей?
— Дискомфорта, но, тем не менее, интригующе.
— Ты бы только слышал, о чем говорят в клубе!
— И какова же общая версия?
— Считают, что Брекстон убил свою жену. Каждый при этом клянется, что был ее близким другом и чувствовал, что рано или поздно все плохо кончится.
— Боюсь, их ожидает сюрприз.
— Так ты считаешь, что это не он?
— Да, уверен в этом. Он бы на подобное не решился.
— Но что заставляет тебя так думать?
— Интуиция. Она меня, как правило, не обманывает.
Я уже устал от всего этого. Каждая ниточка, похоже, никуда не вела. Да и ниточек-то с самого начала было не так уж много.
Позднее, в тот же вечер, мы решали, куда бы отправиться. Поскольку я устал и чувствовал себя не особенно крепким после удара по голове, и поскольку мы оба пришли к выводу, что хотя песок чудесен и заниматься на нем любовью при лунном свете просто блаженство, он царапает и не слишком удобен — еще утром я заметил, что некоторые части моего тела побаливают, как будто их натерли наждачной бумагой. Мы решили перенести наше повторное свидание на следующий вечер. И хотя при этом мы от души смеялись, я почувствовал, что для меня Лиз стала еще более желанной, чем накануне. Со мной редко такое случается. Как правило, мой восторг при встрече с новым телом постепенно таял, но на сей раз все было наоборот. Однако я дал себе слово, что постараюсь далеко не заходить.
Самый разгар вечеринки был примерно в час ночи. Кто-то начал поливать грязью Т. С. Эллиот. Какая-то толстая блондинка стала сбрасывать с себя одежду, оставшись чуть ли не в том, в чем мать родила. Молодые парни, не обращая на нее никакого внимания, обсуждали счастливые дни своего внутриутробного развития. Ярые приверженцы «Партизан-ревью» в буквальном смысле лупили друг друга за нарушение долга.
Это была типично загородная вечеринка, столь характерная для курорта.
Мы же с Лиз разлеглись на полу и тихо беседовали друг с другом, совершенно не обращая внимания на происходящее вокруг.
Но наш разговор прервал Дик Рэндан.
— Не ожидал встретить вас здесь, — сказал он, с любопытством глядя на нас.
— Что?
Я сел и, прищурившись, в недоумении посмотрел на него. Я был так далеко отсюда, что совершенно забыл обо всем остальном. Меньше всего в этом месте я ожидал увидеть именно его. Я ему так и сказал.
Подобно журавлю, опустившемуся в свое гнездо, он сел рядом с нами.
— Я старый друг Эванса, — сказал он, махнув в сторону нашего хозяина, который показывал свои рисунки бородатому мужчине. Тот же, отложив свое йо-йо, тихо заснул в единственном кресле.
