Однако впечатленная Карин была далека от реальности, причем весьма зловещей, поскольку «восторженные крестоносцы» без колебаний ввязывались в драки на собраниях коммунистов или социалистов, а Геринг даже отправил своих коричневорубашечников в редакцию партийной газеты «Фёлькишер беобахтер», чтобы воспрепятствовать аресту ее главного редактора Дитриха Эккарта. Это было явной демонстрацией силы, попыткой помешать исполнению судебного предписания об аресте Эккарта и припугнуть власти. Но нацисты теперь чувствовали себя достаточно сильными, чтобы осмеливаться на подобные действия…
Следует признать, что события весны 1923 года играли им на руку. Франко-бельгийская оккупация Рура вызвала в Германии волну народного гнева, и население Рурской области по призыву правительства рейхсканцлера Куна стало оказывать оккупантам «пассивное сопротивление». В это время германское государство взяло на себя выплату заработной платы бастовавшим рабочим Рурского региона, но вскоре экономическая ситуация обострилась катастрофически из-за простоя производства и резкого обесценивания денег.
Когда коммунисты вошли в правящую коалицию земель Саксония и Тюрингия, инфляция нарастала скачкообразными темпами: если в феврале один доллар стоил 50 000 марок, то в марте уже 80 000, в апреле – 95 000, а в мае – 120 000. С этого момента все сбережения среднего класса начали таять, как снег на солнце, а рабочим, служащим и пенсионерам, не имевшим никаких средств на пропитание, приходилось буквально заботиться о выживании. В сложившейся ситуации значительно ослабли позиции правительства рейхсканцлера Куно и заметно выросла популярность экстремистов всех мастей, в том числе НСДАП. В конце весны 1923 года эта партия насчитывала в своих рядах уже 35 000 членов в Мюнхене и 150 000 в земле Бавария… Теперь уже Гитлеру хотелось как можно скорее перейти к действию, чтобы сбросить с постов «ноябрьских преступников»[32] и захватить власть в Берлине.
Очень сложная обстановка в Баварии способствовала ему: дело в том, что баварцы, в большинстве своем католики, стоявшие на позициях регионализации, в принципе были против ратовавших за централизм протестантов Берлина, где социалистические руководители страны вступили в союз с коммунистами, опустошившими Баварию в 1919 году. Именно поэтому власти Мюнхена с распростертыми объятиями встретили националистические движения, попросившие пристанища в этой земле. А премьер-министр Баварии Густав фон Кар видел в Адольфе Гитлере, несмотря на то что побаивался «этого нахального австрияка», потенциального союзника в своем противостоянии берлинским властям[33]. То же, что фон Кар был не только сепаратистом, но и монархистом[34], еще больше запутывало и без того сложную ситуацию… Что касается его преемника фон Книлинга, тот так боялся перехода власти в руки левых сил, что вообще отказывался предпринимать какие-либо действия против НСДАП. Одним из тех людей, кто поддерживал сепаратистскую программу фон Кара, был командующий военным округом рейхсвера в Баварии генерал Отто фон Лоссов; его преданность Веймарской республике периодически ослабевала, и в эти продолжительные периоды он планировал свергнуть социалистическое правительство в Берлине и установить в стране военную диктатуру. Так вот, генерал фон Лоссов, также видевший в Гитлере потенциального союзника, позволял рейхсверу поставлять оружие отрядам СА, а своему начальнику Хансу фон Зеекту представлял фюрера как «политического пророка». Если ко всему этому добавить, что добрая половина баварских функционеров, судейских и полицейских чиновников относились к Гитлеру весьма благожелательно, что три четверти мюнхенской тайной полиции поддерживали его, что министр юстиции Баварии Гюнтер был тайным сторонником фюрера и что содействие Эрнста Пенера, шефа городской полиции Мюнхена, помогало Гитлеру срывать все попытки министра внутренних дел Швейера арестовать его или выслать из земли, то становится понятно, почему фюрер решил, что может переходить от слов к делу без особого риска…
Демонстрация силы была намечена на 1 мая 1923 года. Гитлер хотел помешать социалистам провести их традиционную манифестацию на улицах Мюнхена и 30 апреля попросил у фон Лоссова разрешение провести парад отрядов СА и других военизированных подразделений НСДАП. Но командующий баварским округом рейхсвера категорически отказал ему в этой просьбе вместе с полковником фон Шайссером, начальником баварской полиции. Они дали фюреру понять, что прикажут стрелять по любому шествию, которое будет нарушать общественный порядок. Но Гитлер уже отдал сигнал сбора утром следующего дня, и в Мюнхен начали стекаться штурмовики со всей Баварии. Было поздно приказывать им возвращаться по домам, поскольку это грозило потерей авторитета… Поэтому утром 1 мая несколько тысяч членов СА с оружием, взятым Рёмом с воинских складов, собрались на учебном плацу в Обервизенфельде. Перед ними стояли фюрер в стальном шлеме и Геринг в сверкающей наградами парадной форме. Но около полудня появился Рём с двумя подразделениями армии и полиции, которые окружили учебный плац. Фон Лоссов рекомендовал Рёму передать Гитлеру требование отменить парад и незамедлительно сдать оружие, в противном случае «он ответит за последствия».
Некоторые из руководителей СА, в частности Грегор Штрассер и подполковник Крибель, предложили применить силу и обезоружить окруживший их малочисленный отряд. Но разочарованный Гитлер внезапно отказался от выступления, и после обеда штурмовики сдали оружие на военные склады и разошлись. Это стало поражением без боя, настоящим публичным унижением, и многие обозреватели принялись предсказывать, что НСДАП от этого удара больше не оправится. Да и сам Гитлер, казалось, подтверждал это предположение: в течение последовавших месяцев он сел себя очень сдержанно, а на лето уехал в горы в Берхтесгаден. Его помощники продолжали периодически собираться на вилле Геринга в Оберменцинге, где перекраивали мир в ожидании наступления лучших времен… Для Геринга конец того лета был омрачен дважды: 28 августа в возрасте пятидесяти семи лет внезапно умерла его мать Франциска, а Карин, настоявшая на своем присутствии на похоронах, сильно простудилась и слегла с воспалением легких.
Тринадцатого августа в Берлине на посту рейхсканцлера Куно сменил лидер Немецкой народной партии Густав Штреземан[35]. Никто не ставил и девальвированной марки на то, что новое правительство протянет долго в стране, где «пассивное сопротивление» разрушило экономику и вызвало беспрецедентное падение стоимости национальной валюты: в августе доллар стоил 4 620 455 марок, а в сентябре уже 98 860 000 марок… Недовольство было всеобщим, участились призывы к забастовкам, коммунисты грозили захватом власти в Саксонии и в Тюрингии, а французы поощряли сепаратистское движение в Рейнской области. Гитлеру все происходящее снова позволило выйти на политическую авансцену: в течение лета он заручился активной поддержкой генерала Людендорфа, его партия получила значительную финансовую поддержку от ряда немецких промышленников и некоторых богатых поклонниц[36], а также от многочисленных симпатизировавших ему швейцарцев и чехов. А сам фюрер, охваченный неким приступом мессианства, стал с тех пор говорить своему окружению, что он «войдет в Берлин, как Христос вошел в храм Иерусалима, и изгонит оттуда всех торгашей». Второго сентября в ходе большого митинга националистов в Нюрнберге, посвященного «Немецкому дню», Гитлер присутствовал на параде вместе с генералом Людендорфом и принцем Людвигом Фердинандом Баварским. Там он произнес весьма выразительную речь, желая сгладить ужасное впечатление от неудачи 1 мая. По окончании митинга НСДАП договорилась о союзе с тремя полувоенными организациями: «Союз Родины», группа Россбаха (одно из формирований «Добровольческого корпуса») и «Знамя рейха». Так образовался «Немецкий союз борьбы». Общее военное руководство должен был отныне осуществлять подполковник Крибель, но спустя три недели Адольф Гитлер по наущению Рёма принял на себя «политическое руководство». В результате его влияние значительно усилилось, а последовавшие вслед за этим политические события очень скоро дали ему возможность это продемонстрировать…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
