Защищая свою точку зрения, Грабин говорил на совещании:
— Да, всем известно, что США занимаются разработкой дивизионной универсальной пушки. Но мы не знаем, приняли ли они на вооружение хотя бы одну из трех своих универсальных пушек: T-1, T-2 или T-3. Полагаю, что у них поисковые работы. Трудно допустить, что после всестороннего анализа универсальной дивизионной пушки они откажутся от нее. А мы гонимся за ними, американская идея универсализма стала у нас модной.
За Грабина выступил директор его завода Радкевич и заместитель начальника военно-мобилизационного управления Артамонов. Грабин вспоминал: «Он напомнил, что в первую мировую войну трехдюймовые скорострельные пушки, легкие и мощные, показывали чудеса в бою. Батареи трехдюймовок появлялись там, где их трудно было даже ожидать, и наносили сокрушающие удары по живой силе и технике противника (...) все высказывались только за универсальную, а за нашу Ф-22 — лишь я, Радкевич да Артамонов».
Последнее слово было за Сталиным. И он решил, что универсальная пушка не может все вопросы решить одинаково хорошо. После этого Грабину поручили заниматься дивизионными пушками, а Маханову — зенитными.
Пушку Грабина начали испытывать — и, надо заметить, на полигоне не все пошло гладко. Кучность была невелика, два раза отказал полуавтомат — но самое страшное случилось после последнего выстрела.
«И вдруг я вижу, как взметнулось кверху дуло ствола. Так уже было несколько раз, потому что некоторые детали подъемного механизма оказались сделанными плохо, но раньше, дойдя до какого-то предела, ствол останавливался, и потом его возвращали в исходное положение. В этот раз он не остановился: дошел до зенита и грохнулся навзничь, к хоботовой части станин. Я буквально застыл на месте. А когда пришел в себя, увидел, что вращающаяся часть оторвалась от лобовой коробки и лежит между станинами. Ствол дымится, горит — догорает краска, орудие исполнило все положенное по программе и больше уже не могло сделать и выстрела. Оно вышло из строя».
Пушка развалилась. Было и такое в конструкторской биографии Грабина. Проблемы были у обоих конструкторов — и у Грабина, и у Маханова, были трудности у них обоих и в дальнейшем.
Тем не менее, после доработок, выпуск пушки Грабина начался.
Здесь придется сделать одно небольшое отступление. Хотя Грабин в своих мемуарах и называет свою пушку Ф-22 дивизионной, но, чтобы ему дали возможность создать пушку при существующих тогда взглядах, ему пришлось пойти на то, чтобы снабдить ее свойством вести заградительный огонь — то есть фактически пушка была полууниверсальной. А это означало несколько больший, чем нужно для дивизионной пушки, вес. Кроме того, в руководстве в то время не хотели видеть на орудиях дульный тормоз из-за его демаскирующего эффекта и мешающего целиться дыма. Грабину пришлось сделать длиннее ствол, то есть пушка стала тяжелее, что тоже не повышало маневренность. Наконец, поскольку руководству хотелось использовать накопленные старые снаряды, грабинскую пушку разработали под старый, относительно слабый патрон. Надо признать, что здесь был свой резон — новых выстрелов действительно было накоплено еще немного, а тяжелобронированных целей в середине 1930-х не предвиделось.
Но после прихода к власти в Германии Гитлера во французском танкостроении в 1935—1936 годах началась своего рода революция — танки резко увеличили бронирование, причем даже легкие. Наступала эра «противоснарядного» бронирования. Потому пушки уже не могли одинаково хорошо выполнять две функции (кроме длинноствольных зениток крупного калибра) — стрелять по самолетам и поражать танки. И, видимо, потому от принципа универсализации полностью отказались. Задание на новую пушку — чисто дивизионную, без зенитных свойств — получил Маханов, в марте 1937 года. И такая пушка была разработана, причем сравнительно быстро, за полтора года. Когда Грабин услышал на одном из совещаний в Кремле, что будет обсуждаться пушка Маханова, его эта новость буквально ошеломила. О создании этой пушки и о самом заказе этой пушки он не знал. Однако представитель ГАУ на совещании перечислил столько выявленных недостатков, что прием пушки на вооружение отложили, предложив КБ Кировского завода ее доработать. И тут Грабин предпринял смелый шаг — он предложил в тот срок, в который Маханов будет дорабатывать пушку, создать свою. Основания для столь дерзкого поступка у него были: он прекрасно знал недостатки своей полууниверсальной Ф-22 и знал, как из нее быстро сделать нормальную дивизионную. И такая пушка была создана, она получила название Ф-22 УСВ. Это была легендарная пушка; после сражения под Москвой Сталин скажет о ней Грабину: «Ваша пушка спасла Россию».
На сравнительных испытаниях пушка Маханова показала себя достаточно хорошо — но вот какая произошла случайность: обе пушки испытывались с французскими патронами времен Первой мировой (французский союзник в Первую мировую помогал России со снарядами). Гильзы были низкого качества. Грабин предусмотрел такую возможность — отжимы в его пушках выбрасывали и плохие стреляные гильзы, у пушек Маханова этого не было. Вот тут-то и сказалась «немецкая выучка» Грабина в КБ-2 с немецкими конструкторами, которые предусматривали все мелочи. Кроме того— и это самое важное — конструкторское бюро Грабина было гораздо мощнее, чем у Маханова, и у него имелся опытный цех. Опытное орудие Грабин заказывал в нескольких экземплярах и доводил различные узлы на них параллельно, что значительно ускоряло работу.
На вооружение была принята дивизионная пушка Грабина. Грабин выиграл этот раунд у конкурента. Но это был не последний в их поединке. Были и следующие.
Вот как Грабин вспоминает свой вызов к Кулику:
«Поздоровавшись, маршал взял меня под руку, подвел к столу для заседаний, столь же внушительному, как и все в этом кабинете, усадил, а сам достал из сейфа кипу папок, положил передо мной и, ничего больше мне не объясняя, сказал:
— Читайте, а мы подождем.
На титульном листе первой папки стояло: «Отчет об испытаниях 76-миллиметровой пушки Кировского завода для вооружения дотов». Папка была объемистая. Если читать подряд, уйдет много времени. А таких папок было несколько. Поэтому я решил читать только заключительную часть отчета.
Поначалу ничто не вызывало тревоги. Пушка имела дефекты, которые легко устранялись по ходу доработки. Должен сказать, что конструкцию этой пушки я знал хорошо, знал и ее недостатки. Если бы маршал сразу объяснил мне суть интересовавшего его дела, на чтение отчетов и времени не пришлось бы тратить. Я продолжал листать материалы и отмечать огрехи конструкторов. И наконец, в одном из отчетов появилось: при испытании пушки на определенном режиме огня при большом числе выстрелов цилиндр противооткатных устройств разорвало.
В следующем отчете — тот же результат. Значит, закономерность. И я прекратил дальнейший разбор материалов.
Этого и следовало ожидать от использованной конструкции противооткатных устройств: при интенсивной стрельбе происходит резкое повышение температуры тормозной жидкости и воздуха, которые не разделены специальной диафрагмой, в итоге давление резко повышается и цилиндр разрушается. Эта конструкция противооткатных устройств вообще непригодна для пушек, тем более для дотовского орудия, которое должно обеспечивать высокий темп огня и такой продолжительности, какая потребуется для отражения противника.
Сложив папки, я доложил маршалу, что материалы просмотрел и пришел к выводу, что разрушение цилиндра не случайно. Кулик спросил, что я могу по этому поводу сказать. Я ответил, что органический недостаток этой конструкции известен давно, пушка с таким противооткатным устройством непригодна.
Наступила напряженная тишина. В тот момент я еще не знал, что эта 76-миллиметровая дотовская пушка по приказу Кулика уже поставлена на валовое производство Кировским заводом, хотя она еще не была одобрена правительством. Желая сэкономить время, Кулик, таким образом, превысил власть и оказался в очень трудном положении. Поэтому моя уверенность в оценке пушки произвела на него неприятное и сильное впечатление».
Для исправления пушки Кулик попросил Грабина направиться на завод. Прибыв на место, Грабин предложил два варианта конструкции — один, очень простой «агрегат непрерывного охлаждения тормоза отката», позволял бы предотвратить разрывы цилиндра, второй, с совершенно иной конструкцией тормоза отката и накатника, кардинально излечивал орудие.
Надо заметить, что Грабин из соображений конкуренции мог этого и не делать — у него самого имелась казематная пушка Ф-38. Если казематное орудие Маханова, Л-17, было создано на базе 76-мм танковой пушки Л-11, то грабинская Ф-38 была создана на базе тоже танковой, но грабинской 76-мм танковой пушки Ф-32 длиной в 30 калибров, которую можно было легко заменить на более мощную Ф-34 длиной в 42 калибра.
