Строгость жизни Сито поражала и пугала современников. Одежда монахов отличалась крайнею простотой: цистерцианцы не хотели знать отступлений от устава Бенедикта. Узкая, довольно короткая льняная туника без рукавов и с капюшоном, открытые, напоминающие сандалии башмаки и грубые чулки составляли весь наряд брата. Мясо, рыбы, молочные продукты и даже белый хлеб были изгнаны. Вино же если употреблялось, то в самом ограниченном размере: «…пить его не подобает монаху». Стол ограничивался овощами, маслом, солью и водой с хлебом. Ели по уставу Бенедикта два раза в день: около полудня и в 5–6 часов; зимою и постом – один раз: в 2–3 часа или при закате солнца. Отдельных келий у монахов не было: спали в общей комнате, освещаемой одинокою свечой, на соломенных матрасах, положенных на доски, под покровом плаща. Спали в одежде, даже не распуская пояса, всегда готовые подняться и идти в капеллу по знаку аббата. «Сон – потеря времени», – говаривал святой Бернард, – и не лучшие ли средства «отсечения вожделений плоти» – бодрствование и пост?
День проходил по уставу Бенедикта: молитва и труд. На первую в общей сложности уходило около шести часов в сутки, остальное время за вычетом недолгого сна посвящалось труду. На утреннем капитуле каждому монаху указывались его дневные задачи. Труд прежде всего, как предписывает Бенедикт, был трудом физическим. Его было много особенно в период создания монастыря, когда приходилось рубить и расчищать лес, отстраивать монастырь, налаживать земледельческое хозяйство и так далее. Иногда монахам некогда было даже присутствовать на мессе: в страдную пору для неё не хватало времени, и она опускалась. Биограф святого Бернарда рассказывает нам эпизод из его жизни, чрезвычайно характерный для отношения цистерцианцев к труду. Бернард был слабосилен. Ему и поручали поэтому работы, не требовавшие особенного напряжения: уход за огородом, рубку дров, чистку монастырских помещений и тому подобное. Однажды собственная неспособность извлекла у святого слёзы: он не умел жать, и аббат Стефан, сжалившись, приказал ему отдохнуть. Верный долгу монашеского послушания, Бернард повиновался, но, огорчённый своею бесполезностью и бессилием послужить своему монастырю в горячую страдную пору, обратился с молитвою к Богу, прося научить его жать. Господь услышал молитву, и с тех пор Бернард сделался одним из лучших жнецов, наивно и умиленно гордясь этим Божьим даром.
Наряду с физическим трудом стоял умственный, интенсивность которого увеличивалась в более свободное зимнее время: летом монах не успевал посвятить ему более двух часов в сутки, зимою он мог заниматься им более пяти. Умственный труд состоял в чтении Священного Писания и других религиозных книг, в переписке их. При Стефане (никогда, впрочем, не отличавшиеся особенною учёностью) цистерцианцы даже произвели общими усилиями под руководством своего аббата рецензию Священного Писания, сверив его текст по лучшим доступным им кодексам. Благодаря труду усердных монахов в Сито, а потом и в других основанных им монастырях, составились обширные библиотеки.
Строгость жизни Сито стяжала ему сочувствие многих. Но она же и отпугивала других. До 1112 года увеличение монастыря шло медленно, а между тем болезни производили своё безжалостное опустошение, и только что возникшее аббатство грозило погибнуть. Стефану оставалось надеяться лишь на Бога, и в 1112 году в Сито вступил со своими товарищами Бернард. В следующем же 1113 году Сито уже мог основать новый монастырь в шалонском епископстве, которому дали многозначительное название «Твёрдости» (Firmitas, La Ferté). В 1114 году основано Понтиньи (Pontiniacum, Pontigny), в 1115 году – Клерво (в лангрском епископстве) и Моримонд. В 1134 году в год смерти Стефана Сито уже насчитывало около 80 общежитии.
В 1111 году, когда Сито, казалось, было на дороге к медленному вымиранию, Бернард со своими товарищами готовился в «Шатильоне на сене» к тяжёлой жизни цистерцианского монаха. Недалеко от церковки святого Ворля жил он с увлеченными им своими братьями и товарищами, привлекая всё новых членов в своё общежитие – «став страшилищем для матерей и юных жён». Только двое, напуганные слухами о строгости Сито, «вернулись в мир», остальные в числе тридцати вступили в монастырь в апреле 1112 года. Аскеза и одушевление юного Бернарда уже в 1115 году поставили его во главе двенадцати других монахов, отправленных Стефаном для основания нового цистерцианского монастыря. В долине Обы (Aubes), на левом берегу её, в лощине, опоясанной тихими лесами, Бернард заложил Клерво (Clairvaux). Братья означили место своего кладбища, поставили алтарь, наскоро сколотили себе шалаши и принялись за медленное дело создания монастыря, посвящённого Святой Деве. Скромны были начала нового аббатства: они не позволяли ещё предугадывать его будущего великолепия. Маленькая четырехугольная капелла с тремя алтарями, деревянным крестом и бедною утварью, лишённая украшений и скудно освещаемая узкими окнами или лампой, являлась центром. Рядом с нею братья построили двухэтажный дом, в нижнем этаже которого находились столовая и кухня, в верхнем – общая спальня, в которой стояли отгороженные друг от друга досками и образующие таким образом подобия гробов кровати братьев. Перед входом в спальню были отделены две маленькие кельи. Одна, над лестницей, в которой нельзя было ходить иначе, как согнувшись, была предназначена Бернардом для себя, другая побольше и поудобнее – для гостей. Если сюда присоединить ещё несколько зданий, не оставивших следов в источниках, перед нами встанет весь «старый монастырь» Клерво.
Тяжелы были первые годы его: пост и изнуряющая работа, недостаток средств и милостыни, вызываемый неустроенностью и малоизвестностью нового аббатства. Около десяти лет, медленно улучшаясь, продолжалась такая жизнь. Но зато со второго десятилетия XII века процветание Клерво быстрыми шагами пошло вперёд, опережаемое только славою его аббата. Однако ещё ранее, с 1117 года, начались посадки Клерво, вызываемые необходимостью бороться со слишком быстрым притоком вступающих в монастырь. К 1118 году цистерцианские монастыри уже были рассеяны по всей Франции, и перед братьями всплыл вопрос об общей организации нового ордена, связь между многочисленными аббатствами которого не ослабела, несмотря на быстрый их рост. Аббаты четырёх первых и главных монастырей (La Ferté, Pontigny, Clairvaux и Morimond), под руководством аббата Сито Стефана составили свою знаменитую «Хартию любви» (Charta caritatis).
Переживавший в это время под управлением «учителя старцев» Петра Достопочтенного свой последний расцвет клюнизм тоже представлял собою соединение многих монастырей – обширную конгрегацию. Это достигалось благодаря почти абсолютной власти аббата Клюни. В цистерцианстве сильнее выражен принцип децентрализации. Аббату Сито были непосредственно подчинены только основанные самим Сито монастыри, исключая при этом четыре главных. Остальные общежития разбивались на группы, тянувшие к главным монастырям. Верховная власть находилась в руках общего Собора, на который собирались по возможности все аббаты и который протекал под председательством «великого аббата» – настоятеля Сито. Собор выслушивал доклады этого «всеобщего отца» (pater universalis) и визитаторов ордена и мог в случае, если будет достигнуто единогласное решение, сместить самого аббата Сито. Рядом с Собором высшею инстанциею являются четыре главных аббата, наблюдающие, каждый в отдельности, за жизнью своей группы и все вместе под председательством аббата Сито за жизнью всего ордена. Позднее путём привлечения новых лиц они превращаются в коллегию 25 дефиниторов. Функции, с одной стороны, Собора, а с другой – «четырёх» вместе с аббатом Сито не могут считаться строго разграниченными. Но и при той относительно несовершенной форме, в какую вылилась цистерцианская организация, ясно, какие преимущества в смысле возможности единообразия жизни в ордене ею достигаются. Недаром IV Латеранский Собор (1215 г.) предписал общие Соборы всем орденам, указав им, как на образец, на цистерцианскую организацию.
Благодаря такой организации иерархия ордена могла лучше, чем один человек, удерживать его на желаемой высоте, следить за ещё раз провозглашенным в «Хартии любви» соблюдением бенедиктинского устава «в его первоначальной чистоте», и в то же время легче, чем при личном режиме, устранялась возможность колебаний и уклонений от первоначальных задач. Но с течением времени соблюдение устава Бенедикта должно было встретиться с обычными в истории монашества затруднениями. Нищета и необеспеченность первых лет сменились быстрым ростом монастырского домена. Этот рост типичен для всего монашества, но лучше известен в применении к цистерцианству. Я позволю себе здесь несколько остановиться на истории домена Клерво.
2. Осев в долине Обы, цистерцианцы могли располагать лишь небольшим пространством с диаметром в несколько лье: земли вокруг находились не только во владении окрестных сеньоров, рука которых не оскудевала в дарениях, но в значительной степени были уже розданы этими же самыми сеньорами различным духовным собственникам, среди которых находилось и клюнийское аббатство. К приоратам и многочисленным окрестным церквям тянуло местное население, и положение Клерво на первых порах не могло быть блестящим. Тем не менее домен его рос. Граф Труа Гюг, виконт Дижона и другие магнаты пришли на помощь новому монастырю. Они дарили ему луга и пахотные земли, право пользования лесом для скота и построек, для ловли дичи и так далее, право ловли рыбы в реке и прочее. Иные аббаты и епископы отказывались от своих прав в пользу Клерво. Наконец, росту посадки Бернарда содействовали и средние и низшие классы населения – горожане, ремесленники, колоны и сервы, или, как говорили тогда, «люди тела». Уже в 1135 году владения Клерво были значительны; в 1145 году нельзя было по размерам аббатства судить о его скромных началах: луга, леса и воды, пашни и виноградники раскинулись далеко вокруг разросшегося и с 1135 года перестроенного и расширенного монастыря.
