А поскольку надличностных прав не существует, мы не можем говорить о каких-то «коллективных правах». Само это словосочетание — нонсенс. На земле живут конкретные люди, которые делают конкретную работу. Утверждать, что коллектив имеет больше прав, чем каждый из его членов в отдельности, — значит допускать, что кто-то имеет право присваивать плоды индивидуальной деятельности, что по само по себе является нарушением прав.
Поскольку права человека даются ему от рождения и реализуются через его деятельность, права одной личности не должны вступать в противоречие с правами другой. Каждый имеет право на одинаковую степень свободы. Исходя из этого, можно сказать, что каждый имеет право жить по собственному усмотрению. Если вы не хотите покупать у дилера машину по предлагаемой цене, никакого столкновения интересов не происходит: каждая из сторон имеет право заключить сделку или отказаться от нее. Если стороны не пришли к соглашению, они остаются при своих интересах. Но если вы крадете чужую машину, речь может идти только о правах пострадавшего, потому что вы их нарушили. Ваши права заканчиваются там, где начинаются права другого.
Люди могут спорить о правовых нюансах того или иного договора, обсуждать границы частной собственности, — но это детали. Мы не можем оспаривать фундаментальный принцип, который гласит: все разногласия должны решаться мирным путем, на основе уважения неотъемлемого права каждого на жизнь и имущество. Этот подход — в интересах каждого из нас, если мы хотим жить в цивилизованном обществе.
Наши права — наша защита в случае применения против нас силы. Но самая большая потенциальная опасность, от которой они нас защищают, — вмешательство государства. Наши права служат гарантией того, что если мы сами не будем применять силу, государство не будет вмешиваться в нашу жизнь.
Многие представляют дело так, будто имущественные права мы получаем от общества как подачку. Представитель одной крупной благотворительной организации заявил: «Возмутительно! Землевладельцы решили, что могут распоряжаться землей по своему усмотрению только на том основании, что они якобы ее купили. Им следовало бы знать, что они пользуются правами на землю только благодаря обществу, в котором живут»7. Некоторые идут еще дальше, утверждая, что все права нам дает государство, и что именно оно решает, какие из них нам предоставить, а какие нет. Значит, позволяя нам говорить то, что мы думаем, чиновники наделяют нас правом на свободу слова? А если они создают государственный оркестр или выделяют бюджетные средства для оплаты школьных завтраков, мы получаем право на самовыражение в искусстве и бесплатное школьное питание? При таком подходе право на бесплатное питание приравнивается к праву не быть убитым.
Здесь опять-таки ощущается влияние гегелевской теории коллективизма, — ведь философ считал государство высшим и непререкаемым моральным авторитетом. Авторы сравнительно недавно вышедшей книги (два профессора) пытаются втолковать нам, что права «предоставляются нам государством», что «право только тогда право, когда эффективная правовая система защищает его, используя для этого государственные ресурсы» и что, следовательно, «права, казалось бы, не связанные с социальной защитой [например, право не быть ограбленным, изнасилованным или убитым] также являются правами на социальную защиту»8.
Но если действия власти не опираются на принцип соблюдения прав человека, на что ориентируются политики? Если они трактуют понятие права, как им заблагорассудится, по какому принципу один закон принимают, а другой — отклоняют? На каком основании? Очень просто: без всякого основания, произвольно. Если государство не руководствуется объективными критериями полезности того или иного решения, оно становится неконтролируемым. Опираясь на субъективные представления о том, чтó именно является выражением пресловутой «коллективной воли», которую никто никогда в глаза не видел, политики одной рукой принимают какой-нибудь высосанный из пальца закон, а другой — нарушают наши важнейшие права.
Именно идея прав человека должна лежать в основе всех государственных решений, ограничивая произвол властей. Правильная власть — это власть ограниченная, и границы определяются неотъемлемыми правами личности.
«Права человека, — пишет Айн Рэнд, — являются продолжением нравственных принципов в сфере общественных отношений. Они ограничивают власть государства, защищают личность от грубой силы коллектива и подчиняют силу — праву»9.
Правами наделяет человека природа, а функция государства — не предоставление прав, а их защита. Ответственность государства в этой сфере включает два аспекта, которые альтруизм отвергает. Первый аспект — отказ от принуждения. Как мы знаем, альтруисты активно пропагандируют принуждение, требуя от государства отнимать у имущих в пользу «нуждающихся». Второй аспект — применение силы против насилия. Но и с этим альтруисты позволяют себе не соглашаться. «Дайте преступнику шанс. Проявите сочувствие, не осуждайте его. Не наказывайте человека, помогите ему исправиться. Дайте ему пряник вместо кнута, вините во всем общество, а не самого преступника». Всякий раз, когда кто-то совершает преступление, заслуживающее наказания, жертве предлагают подставить вторую щеку. Чужие проблемы важнее прав человека, не устают повторять альтруисты. Политическая система, отвергающая рабство
История человечества знает немало социальных систем, в которых личность подчинялась коллективу — племени, общине, государству. Для таких систем характерно применение силы в огромных масштабах, начиная от конфискации имущества и заканчивая геноцидом. Но есть одно исключение. Есть одна социально-политическая система, отрицающая рабство и защищающая права человека. Эта система — капитализм.
Капитализм базируется на следующих принципах. Ваша жизнь, как и ваша собственность, принадлежит только вам. Индивидуальные права абсолютны, и никакие рассуждения об интересах коллектива не могут их отменить. Если гражданин не прибегает к силе или обману, он не может быть ограничен в своих действиях, начиная от высказывания своего мнения и кончая получением трудовых доходов.
При капитализме ответ на вопрос о том, как должно функционировать государство, вытекает из ответа на другой принципиальный вопрос: а зачем вообще нужно государство? Хотя насилие и может быть использовано против насильника, недопустимо, чтобы граждане сами выступали судьями, присяжными и прокурорами, потому что анархия также означает нарушение прав человека. Если позволить каждому применять силу, могут пострадать невинные и люди будут жить в постоянном страхе. Они будут бояться стать жертвами «борьбы за справедливость». Начнется война всех против всех, и люди не будут знать покоя. Поэтому, хотя ответное применение силы и является оправданной формой защиты, оно должно быть поставлено под строгий контроль. Для этого нужен институт, обладающий исключительным правом на применение силы и действующий по четко сформулированным, общепризнанным и неукоснительно соблюдаемым правилам и не нарушающий прав личности. Таким институтом является государство. Чтобы не нарушать прав других и быть способным защитить собственные права, человек должен делегировать свое право на самозащиту государству.
Для выполнения возложенных на него функций государство нуждается в инструментах борьбы с нарушением прав граждан. Принимаются законы, запрещающие применение различных форм насилия и предусматривающие соответствующие меры наказания. Для поддержания порядка создаются правоохранительные органы: полиция (для борьбы с внутренней преступностью), суд (для толкования гражданских и уголовных законов и их применения) и армия (для защиты от внешнего нападения).
Этим и только этим должны ограничиваться функции государства. В случае насилия государство обязано вмешаться и положить ему конец. Если все тихо, государству делать нечего.
Отцы-основатели США считали, что капитализм способен эффективно развиваться только в условиях такой политической системы, как республика. В отличие от демократии, где все решает большинство, в республике на полномочия государства накладываются жесткие ограничения, прежде всего связанные с необходимостью соблюдения прав личности. Республика не живет по законам большинства. В Конституции четко прописаны пределы полномочий государства. При демократии большинство может приговорить к смерти мыслителя, развивающего непопулярные идеи (как это случилось с Сократом в Древней Греции). В республике это невозможно. При демократии большинство может проголосовать за отмену Конституции и привести к власти диктатора (как это произошло в фашистской Германии, когда Рейхстаг предоставил Гитлеру неограниченные полномочия). В республике это невозможно. Государственная система США с самого начала служила не переменчивой «воле народа», а неотъемлемым, вечным правам человека, не зависящим от мнения большинства.
