Я пригляделся. Действительно, поверх укупорки располагался скотч, чтобы дух водки не сбежал в щёлочку, если таковая вдруг откроется.
— А если сбудется?
— Что сбудется?
— Скоропостижная смерть по дороге в школу.
— На поминки пригодится.
Домой я вернулся трезвым и грустным. А ведь действительно, доведется ли увидеть водопад Виктория, о котором в детстве я прочитал целый роман, "Похитители бриллиантов"? А озеро Чад? Да ладно, что мне Чад, я Севан видел, замечательное озеро. Представлю пальмы на берегу, баньяны, мимозы, акации, а среди акаций и жирафу. А деньги зло, деньги человека губят, когда их нет. Николая Гумилёва, например, погубили. Гумилев переживал, что денег мало, а дома дочка плачет, кушать хочет. Вот потому и принял предложение: за вознаграждение написать листовку-воззвание, поднимающую народ на борьбу с большевиками. И деньги-то были небольшие, двести тысяч рублей, и сам Гумилёв при большевиках стал общепризнанным мэтром, что для поэта много важнее денег, но — бесы попутали, бесы Пушкина:
Бесконечны, безобразны,В мутной месяца игреЗакружились бесы разны,Будто листья в ноябре…
Как угадал Александр Сергеевич роковой месяц ноябрь (по григорианскому календарю)? Поэзия сродни магии. Или просто очередное совпадение?
Время было серьёзное, и для Гумилёва дело с листовкой кончилось нехорошо (для педантов: то, что Гумилёв по заказу Таганцева написал листовку-воззвание, есть факт известный, но не общепризнанный. С общепризнанными фактами у нас туго. Одни считают Ивана Грозного Бату-ханом, другие отрицают нашествие Наполеона, третьи настаивают на том, что Земля внутри пуста, как место для совести у политика).
Но не обязательно стремиться в Абиссинию. Алексей Прасолов всю жизнь колесил по городкам Воронежской области, из одной районной газеты в другую. В Москве бывал редко, а более нигде. Жил налегке, ни кола, ни двора — как у Гумилёва после революции ("Имущественное положение: никакого"). Ходил по пыльным сельским дорогам, смотрел, думал, искал своё. Устав, попросил квартиру в Воронеже. Дали (такие были времена). Но оседлая жизнь покоя не принесла, и потому он решил с жизнью разойтись. Тоска ли по недоступному озеру Чад (а хоть и Самарканду) тому причина, или бесы замучили, уже не пушкинские, а набоковские ("были они небольшие, но довольно жирные, величиной с раздобревшую жабу, мирные, вялые, чернокожие, в пупырках. Они больше ползали, чем ходили, но при всей своей напускной неуклюжести были неуловимы")? Или какие-то свои?
Прасолов мне ближе Гумилёва, быть может потому, что и я хожу теми же тропами, на которых порой встречаю странные следы. То ли жирафы гуляют окрест Гвазды, то ли бесы…
Ничего. Бог даст, разберёмся. Вместе со знакомым поэтом.
К оглавлению
Кафедра Ваннаха: Параллелизм в большом и малом мирах
Ваннах Михаил
Давным-давно авторы "Золотого теленка" отметили, что "Параллельно большому миру, в котором живут большие люди и большие вещи, существует маленький мир с маленькими людьми и маленькими вещами". К достижениям большого мира в индустриальную эпоху относился дизель-мотор и Днепровская ГЭС; мотивацией же его творцов было стремление облагодетельствовать человечество. Маленький же мир порождал кричащий пузырь «уйди-уйди», брюки фасона «полпред» и испытывал "стремление одно — как-нибудь прожить, не испытывая чувства голода".
Постиндустриальная наука многое переменила в мире большом. Основой могущества в нем стал не столько масштаб инженерных сооружений, дамб и домен (хотя здоровенная субмарина, способная испепелить полконтинента, и остается Ultima ratio regis), сколько сила разума, овеществлённая в информационных технологиях. А компьютерное железо — оно чем мельче, тем лучше, расцвет всяких там нанонаук. Ну а маленький мир живет по-прежнему. Лавочник, перепродающий в конце логистической цепочки тряпки в 4,5 раза дороже, чем они выходят со швейной фабрики, имеет в ассортименте костюмы моделей «дипломат» и «консул» (не какой-нибудь большевистский полномочный представитель!), предназначенные для счастливых женихов, покупающих костюм раз в жизни. Но, заметим, большой и малый мир существуют не только параллельно. И в том и в другом имеет место параллелизм. Но вот проявляется этот параллелизм по-разному и с совсем разными последствиями для общества.
Параллелизм большого мира — это параллелизм компьютерных и сетевых архитектур. Глобальная сеть так надёжно и дёшево доносит до нас информацию, поскольку она умеет находить параллельные пути для движения трафика, более свободные, более дешёвые. И это не говоря о тех драматических ситуациях, когда какой-то кусок просто намертво вылетает из общения — ведь любое железо всегда имеет конечную надёжность. И компьютеры тоже всё больше и больше становятся параллельными. Ещё недавно, где-то в 1980-е, таковыми были специализированные процессоры, векторные и матричные. Работая параллельно с основным процессором, они могли за один шаг выполнить операцию с плавающей запятой разом над целым массивом чисел. Массивом векторным, матричным, а то и вовсе с размерностью гиперкуба. Припоминаются изделия фирмы Floating Point Systems, проникавшие в СССР вопреки всем санкциям Запада и находившие применение в «девятке», как звались девять оборонно-промышленных министерств. Такая стойка превращала обычный VAX почти в суперкомпьютер. Правда, при одном условии — при наличии алгоритмов, допускающих распараллеливание, и реализующих их программ. Их разработка — задача нетривиальная и непростая. А скептики в те времена вообще предлагали грубо оценивать производительность параллельной системы как производительность одного процессора, умноженную на натуральный логарифм от числа процессоров.
Но с развитием технологий микроэлектроники параллелизм одерживал победу за победой в компьютерном мире. Нынешний суперкомпьютер — это массив микропроцессоров, находящихся в родстве с теми, что живут в обычных писюках. Да и в десктопе параллелизм прижился — сначала в графике, а затем и в многоядерных процессорах. И программ, умеющих реализовать его, становится всё больше и больше. Короче говоря, большой мир параллелизм научился использовать. Ну, конечно, не стремясь облагодетельствовать человечество — стремление облагодетельствовать даже не всё человечество, а пролетариев или чистых арийцев, приводит, как показал ХХ век, к ГУЛАГовским могилам в колымской глине, да к печам Аушвица. А вот стремясь к прибылям, и к немаленьким, большой мир дал в качестве побочного эффекта человечеству поразительно дешёвые и эффективные средства обработки информации. Как их использовать — это уж дело выбора каждого из нас. Шанс предоставлен!
А вот параллелизм в маленьком мире. Том мире, что мотивируется желанием как-нибудь прожить, не испытывая чувства голода… Простое такое желание. Очень традиционное. Века и века человеческой истории большинство людей ни о чем и не заботилось. И что интересно — сейчас в маленьком мире маленьких людей оно приводит к совсем другим последствиям для общества, даже там, где имеет место параллелизм.
Оптимисты-реформаторы 1990-х полагали почему-то (трудно сказать наверняка — текила из хороших кактусов, грибочки, или настоящий, импрессионистами любимый, абсент на полынном масле), — полагали, что факт появления большого количества агентов рынка, то есть мелких торговцев, приведёт к конкуренции между ними, снижению цен, развитию производства, а за ним и научно технического прогресса.
Ага… Ждите! Вот пройдем на ближайший рынок, в зеленной да фруктовый ряд. На нём наблюдаются ряды продрогших, несмотря на весеннее солнышко, торговок. Товар у всех у них одинаков. И по одинаковым ценам. И показывающий, что обилие мельчайшего предпринимателя к развитию производства не приводит — голландская морковка, израильский сельдерей, эквадорский банан. И цены у всех — одинаковы. Никакой конкуренции. И вот тут-то начинается самое забавное — несмотря на то, что сидят торговки на открытом рынке в тряпичных палатках (апостол Павел в бытность Савлом трудился палаточным мастером — ладя именно такие палатки) цены у них на треть выше, чем в ближайшем гипермаркете. (Который наивные бабушки полагают дорогим и не заходят туда.) Почему?
А дело в неэффективном использовании параллелизма. Знаете, какие рассказы чаще всего приходится слышать об одном шибко распиаренном отечественном суперкомпьютере? О том, как по соседству при включении чуда техники вылетает энергоснабжение. Те, у кого накрылся эксперимент, требующий длительного бесперебойного кормления электричеством, употребляют в повествовании на редкость эмоциональную обсценную лексику. Дело в том, что эффективность вычислений зависит от программ и алгоритмов, ну а потребление энергии — вещь неизменная. Электроны хомячит каждое из процессорных ядер, вне зависимости от того — трудится оно с пользой, или молотит впустую. Отсюда и огромное потребление энергии, сравнимое с гальваническим цехом.
