и написала в своих путевых заметках.
«Выкупленная, ценой многочисленных жертвоприношений, где золотом, а чаще человеческими жизнями, узкая полоска воды позволяет кораблям без помех двигаться по этому чужому миру, не опасаясь местных демонов. Представляясь одинокими путниками, демоны беспомощно взирают на проходящие корабли, но не в силах повредить ни самим кораблям, ни людям на них. Что заставляет людей подвергать себя опасности и идти через чужой мир? Как ни странно, имя этому подвигу — жажда наживы! Сократить путь — значит повысить цену своего товара. Как обидно, что победа над демонами и их мирами потребовалась только для того, чтобы набить чей-то карман.»
Кроме того, Тереза вдруг ощутила значимость своего путешествия. Не для кого-то, а именно для себя. Может быть, потому что она поняла, что вряд ли когда-нибудь побывает здесь вновь, а все увиденное будет, через какое-то время, казаться ей сном. Она стала жадно вглядываться во все, что неспешно проплывало за бортом. Пыльные селения, крохотные города, неулыбчивые местные жители в длинных белых одеждах, берега соленых озер, вновь наполненных рукой человека — все занимало ее, и все тут же переносилось на бумагу, так она хотела поделиться своим «сном» и с другими, а еще тем самым сказать: «Да, я здесь была. Я все это видела. Мне все это не приснилось».
Каждый вечер, утомленная увиденным и работой над репортажами, она засыпала, как убитая, но в последний момент, перед тем, как ее веки смыкались до самого утра, к ней протягивалась веточка из недавнего прошлого.
— Энтони, — шептала она, но сон уже накрывал ее с головой, избавляя от душевных страданий.
Сцена 19
Толстого турка звали Сулейман. Разные люди, в зависимости от той социальной ступеньки, на которой они находились, могли добавлять «достопочтенный», «многоуважаемый», «мудрейший». Его любимая жена, маленькая Генюль шептала ему на ухо в ночи любви «солнцеликий», а его благодетель, первый визирь султана Османской империи, достопочтенный, да продлятся бесконечно его сладостные годы, Хамир-паша говорил ему «ты», «Сулик» или «толстозадый осел». Но слова такого большого человека, каким был Хамир-паша, ничуть не обижали толстого турка. Как может обидеть солнце, которое взошло над тобой и согревает твое тело даже сильнее, чем жаркая Генюль.
Мысли о своей младшей жене на секунду отогнали мигрень, которая уже несколько дней плавания по Красному морю мучала Сулеймана. Но мысли пришли и ушли, а головная боль осталась.
— Эркан, — простонал он. — Сделай что-нибудь.
Стонал Сулейман все же больше для вида. Его стон должен был показать, как беспечно ведет себя его помощник, в то время как его хозяин мучится.
— Если хотите, высоколобый и превосходный, Сулейман-эфенди, — склонился слуга в поклоне, — Я могу почитать вам новый французский роман. В нем много описаний встреч мужчин с молодыми женщинами.
— О-о-о! — снова простонал Сулейман. — Твоя трескотня делает головную боль еще сильнее. Принеси мне настойки.
В Бомбее «Гайрет» взял хороший груз опия, а также маковой соломки. Трогать опий Сулейман боялся, так как видел, что делает с человеком пристрастие к этому порошку. Кроме того, это был не его груз. Сулейману надо было только сопроводить его и доставить в нужное место в полной сохранности. Другое дело — маковая соломка. Эркан заливал ее кипятком, процеживал и приносил напиток в хрустальном бокале своему господину. Целительная жидкость изгоняла головную боль, а на душе становилось легко и спокойно. При этом, как казалось Сулейману, его разум ничуть не затуманивался.
— Могу ли я, многоуважаемый и достойнейший, Сулеман-эфенди, — вновь заговорил Эркан. — Напомнить вам, что достопочтенный Хусейн ибн Гори не советовал наслаждаться этим напитком чаще одного раза в день.
— О-о-о! — только и смог, теперь уже по-настоящему, простонать его хозяин.
— Достопочтенный Хусейн ибн Гори советовал в таких случаях отвлечься, посетить гарем.
— Где ты видишь здесь гарем? — возмутился толстяк. Он хотел сказать еще что-то в адрес своего глупого слуги, но боль кольнула его виски, и Сулейман беспомощно откинулся на подушки.
Эркан дождался пока его хозяин успокоится и продолжил.
— Можно понаблюдать за другими женщинами, — сказал он. — У нас на борту находится такая красотка. — Сказав это, Эркан причмокнул губами.
— Да, я с подушек подняться не могу, глупый ишак, — проговорил в ответ Сулейман.
«О, небесный владыка!» — мысленно посетовал Эркан. — «Ну и хозяина ты мне послал!» — но вслух сказал другое:
— Я могу рассказать вам о ней.
Лежащий на кровати турок без слов махнул рукой.
— Она высока и стройна, вам будет приятно и удобно возлечь рядом с ней. У нее большие глаза. Ими она будет с любовью смотреть на вас, снизу-вверх, когда вы скажете ей встать на колени. Ее губы полны и яркого цвета, который только усилится, если она, по вашему приказу, проведет по ним своим сладким язычком…
Эркан плел узорчатый занавес из слов. Слово за словом, предложение за предложением. Занавес рос и наконец, отпущенный ловкой рукой, с легким шумом опустился и отсек боль от его господина, точно также, как настоящий занавес отсекает тьму от света уютного жилища.
— М-м-м, — только и смог выдавить из себя Сулейман. — У тебя язык нечистого.
Его глаза закрылись, и Эркан подумал, что его господин задремал.
— Расскажи, — не открывая глаз, спросил толстый турок. — Кто она?
— Она журналистка, — начал Эркан, чем вызвал легкое цоканье языком своего господина. Это означало небольшое раздражение.
— Совершает по приказу своего журнала кругосветное путешествие, — продолжил слуга. Он давно собрал всю информацию об этих пассажирах «Гайрет», но ждал, когда господин проявит интерес. Никогда не делай того, о чем не просят. Это правило давно разъяснил ему отец. «Сделаешь без просьбы, все равно не оценят,» — говорил он.
Эркан рассчитывал рассказать своему господину о докторе из Милана, когда у него вновь начнутся приступы мигрени. Но вышло по-другому. Но тоже неплохо. Он и в этом случае может показать свои способности и всезнание.
— Плывет из Северной Америки. Посетила Гонконг, Сингапур…, - перечислял Сулейман. — Сейчас направляется в Бриндизи, а оттуда в Париж.
Его господин молча слушал. Казалось, что он думал о своем.
— Она девственница? — наконец спросил Сулейман.
— Я не знаю, о, высоко достопочтимый.
— Вот, Эркан, ты многого еще не знаешь, — толстый турок открыл глаза и посмотрел на своего слугу.
— Я не знаю, — спокойно повторил Эркан. — Но я думаю, что она девственница. И у вас есть только один способ проверить это.
Сулейман посмотрел на него и расхохотался. Для этого было две причины. Прошла головная боль и у него появилось предвкушение чего-то приятного.
— Давай проверим, — сказал он слуге.
Сцена 20
«Гайрет» продолжал двигаться
