Он был жив и невредим! Осознание этого отняло у Эндри всякую способность связно изъясняться.
– Пол... Акулы... Это было ужасно... Я хотела помочь... Дельфины... Я не верила глазам... Я... – бестолково бормотала она.
– Эндри, – назвал он ее по имени, и голос его был ласков, как и рука, бережно гладившая ее по спине.
Слезы прозрачными озерцами стояли в ее глазах, и, не стесняясь этого, она приподняла голову и встретила его взгляд. Лицо его, чудесно вылепленное великим ваятелем – Природой, излучало бесконечную нежность. И, странно контрастируя с этой мягкостью, в его глазах вдруг вспыхнула откровенная чувственность. Он склонил голову очень медленно, словно сопротивляясь собственному желанию. И из груди его вырвался глубокий, хриплый стон:
– О Эндри...
С осторожностью, подобной прикосновению пушинки, он дотронулся до ее губ. Его рот ничего не требовал. Он лишь дарил ей сладость, утешение и покой.
И Эндри вздохнула.
То ли неясный звук, то ли нечленораздельное слово, то ли невольный вздох сорвался с его губ, и они чуть плотнее прижались к ее мягкому рту. И все же в поцелуе чувствовалась намеренная сдержанность, он был едва ощутим. Руки же, напротив, без устали скользили по ее спине, горячие и беспокойные, в полном несоответствии с бесстрастностью поцелуя.
Сладость его губ, жадные движения неугомонных рук проникли в самую глубину ее естества. Душа ее воспарила, тело растаяло. Мозг полностью отключился. Всхлипнув, она разлепила губы и прижала их к его рту. И на короткое мгновение испытала райское блаженство. Но это мгновение быстро, слишком быстро кончилось, оставив ее разочарованной.
– Нет, Эндри, – прошептал Пол, поднимая голову. – Не так. Ты слишком обессилена и беззащитна теперь.
– Ты же мог погибнуть! – воскликнула она, содрогаясь при одном воспоминании о случившемся.
– Нет, – Пол улыбнулся и покачал головой. – Мне ничто не угрожало. – Улыбка его стала лукавой. – Я ведь тебе говорил, что бояться нечего.
– Нечего?! – с возмущением закричала Эндри, вырываясь из его объятий. – Это же были акулы! – нервно выдохнула она... как будто он сам этого не знал.
– Дельфины, – поправил ее Пол.
Ее натянутые до предела нервы начали сдавать.
– Пол, я прекрасно знаю, что я видела! – с жаром возразила она. – И я знаю, что это были акулы!
Он протянул руку и взял Эндри под локоть.
– Пойдем, – мягко сказал он. – Ты переутомилась. Я отведу тебя домой.
Пережитый ужас, облегчение от счастливой развязки, а теперь его заботливость – его заботливость в особенности – все это переполнило чашу ее терпения. Высвободив руку, она отступила в сторону и сухо проговорила:
– Я уже сказала тебе, что я не ребенок, Пол. И перестань обращаться со мной, как с ребенком.
– Перестать считать тебя ребенком? – В улыбке его была затаенная тоска. – Ах... Эндри, если бы ты только знала!
Потрясения дня не прошли даром, и теперь наступила реакция. И все свои расстроенные чувства она выплеснула на него.
– Если бы я знала? – начав, она не в силах уже была остановиться. – Я не понимаю тебя. Ты мне ничего не объясняешь, а только все время на что-то намекаешь! И я не желаю тебя понимать! Я...Я... пропади оно пропадом! Я ухожу домой!
И, обойдя его, она припустила прочь. От злости и полного расстройства чувств она совсем упустила из виду, что именно домой он и предлагал ее отвести.
Он мог взять ее совершенно свободно.
Эта мысль не раз посещала Эцдри с тех пор, как она убежала от Пола несколько часов назад.
В промежутке она успела принять душ, без аппетита съесть гренки, запив стаканом молока, но большую часть времени просто плакала. И более всего огорчал тот факт, что она и сама не знала, почему плачет.
Немного успокоившись, но все равно полная тревоги и мрачных раздумий, она свернулась калачиком в шезлонге и наблюдала, как солнце, медленно опускаясь за горизонт, постепенно окрашивало небо в фантастические краски заката.
В этот вечер ее особенно глубоко трогала эта изысканная смесь розового и красного, золотого и фиолетового цветов. Темная синева моря отливала медью. Природа вокруг казалась такой прекрасной. Почему же, вздыхая, думала Эндри, жизнь временами становится такой невыносимой?
Например, как в момент, когда Пол, возвращаясь с пляжа, зашел в дом. Сам факт, что он проторчал на море целый час после ее отчаянного бегства, глубоко обидел Эндри. Почему – она не могла или не хотела понять. И она скрыла душевную боль под маской холодной отчужденности.
Пола, однако, это вроде бы нисколько не смутило и не удивило.
– Ты забыла свои вещи, – улыбаясь, сказал он и протянул ей пляжную сумку и пакет с недоеденными булочками.
Не желая испытывать судьбу и переигрывать, Эндри мило улыбнулась в ответ и проговорила достаточно вежливо:
– Спасибо, что принес.
И начала было отходить от двери. Но он остановил ее, при этом не сделав ни движения и не повысив голоса:
– Ты нормально себя чувствуешь?
Эндри вздернула подбородок.
– Разумеется, – уверенно заявила она – и солгала самым наглым образом. На самом деле до нормального самочувствия ей было дальше, чем до звезд. – Я немного устала, только и всего, – добавила она, и это было бессовестным преуменьшением. – Мне не следовало спать на солнце... Это... э-э, всегда на меня плохо действует, – она импровизировала на ходу, причем весьма неубедительно.
– Понимаю.
Хотя интонация его голоса не изменилась, Эндри прочла по глазам, что он видит ее насквозь. И не верит ни одному ее слову. Однако продолжала в том же духе.
– И поэтому я думаю лечь пораньше. – Отступая в дом, она схватилась за дверь и начала ее закрывать. – В общем, еще увидимся.
– Нисколько в этом не сомневаюсь. – Пол без усилия освободил дверь из дрожащих пальцев Эндри. – Ты ведь будешь посещать мой курс. Помнишь?
И, не дожидаясь ответа, мягко притворил дверь.
Эндри простояла перед закрытой дверью целых полминуты. «Помню ли я? Помню ли я? – металась в ее голове мысль. – Да я только об этом и помню!»
И вот, уже не в первый раз с тех пор, как Пол ушел, оставив ее перед дверью, она заново переживала их встречу, едва сдерживая слезы смущения и огорчения.
Все еще не в силах усидеть на месте больше нескольких минут, она вскочила с шезлонга и пустилась бродить по дому. После четырех лет жизни в компании подруг в тесной, небольшой квартире дом Селии казался Эндри слишком просторным, слишком пустым.
Пусто, как у нее на душе.
Всеми силами отгоняя от себя эту мысль, Эндри прошла в свою спальню. Но мысль шла по пятам. Пустота. В этом суть ее жизни. Пустое существование. Пустые сны. Пустое тело. При этой последней мысли Эндри зажала рот рукой, чтобы не всхлипнуть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});