после обеда. Он любил раньше, откушав, подремать в закоулках покоев своей хозяйки. Да и сама госпожа отдыхала обычно в это время. Но в последнюю пару недель она словно с цепи сорвалась. После того, как громила дан бесследно пропал, она вставала чуть свет и долго смотрела в окно, потом мерила комнату шагами и снова смотрела в окно. А что такого можно увидеть, выглянув из окна дворца Буколеон? Только море, одно только опостылевшее море, и ничего больше. Зачем она это делала? Этого протовестиарий императрицы, невысокий рыхлый толстячок, понять решительно не мог. Тут была какая-то тайна.
— Почтенный Иона? — путь ему перегородил схоларий в алом плаще.
— Это я, — удивленно посмотрел на воина евнух. Странно, молоденький совсем, даже бороды нет. Но вид благообразный, и подстрижен красиво. Прямо так, как любят в этой игрушечной страже. Неужели в схоларии стали мальчишек брать?
— Передай госпоже, что к ней придут завтра в полдень, — негромко сказал воин. — Монах с Афона. Ты встретишь его у колонны Юстиниана и проведешь к ней. Если ты будешь не один, встреча не состоится. Скажешь госпоже, что она услышит пророчество князя Севера про нее и про ее детей.
— Да кто ты такой? — протовестиария пробил холодный пот. — Ты не схоларий!
— Я посланник, — спокойно ответил парень. — Остальное значения не имеет. Неужели ты думаешь, что сложно сделать подобное там, где все продается и все покупается. Даже плащ того, кто охраняет священные особы. Ты можешь поднять крик, Иона, и меня возьмут на пытку, но тогда ты тоже умрешь. Остаток жизни ты проведешь, пугаясь каждой статуи в этом дворце. Беги к госпоже, слуга императора. От тебя сейчас зависит судьба этого мира.
Иона проглотил слюну, глядя в спокойные, уверенные глаза совсем молодого еще парня и поверил ему. Поверил каждому его слову. Он знал про первое пророчество, когда императрица Мартина вознеслась на вершину власти. Ведь сказал тот колдун: император будет победоносен, пока его жена рядом с ним. Так оно и вышло. И вот опять империя на краю гибели. Неужели проклятый дикарь снова спасет ее? И полный, страдающий одышкой человечек, изуродованный в раннем детстве, побежал в покои госпожи, едва не путаясь в полах длинных одежд. Он принесет ей долгожданную весть.
На следующий день он стоял у колонны Юстиниана, крутя по сторонам головой. Не было здесь никакого монаха. Неужели его обманули? Это будет скверно, ведь госпожа придет в неописуемую ярость. Она так ждала эту встречу…
— Эй, ты! За мной иди, — какой-то мальчишка лет десяти дернул его за полу расшитой далматики.
— Но мне сказали тут ждать, — растерялся евнух.
— Размечтался, — ухмыльнулся пацан. — Вдруг ты хвост привел. Пройдемся немного, а умелые люди за нами присмотрят. Если за тобой следят, ты покойник, кастрат.
Они сделали немалый круг по площади, от городских терм до Консистория и от Ипподрома до Большого Дворца. Иона, поминая всех святых, бродил в толпе праздной черни, опасаясь потерять спину юркого мальчишки, что вел его к цели. Целью оказался худой, словно палка, молодой мужчина с едва наметившейся бородкой, в скромном монашеском облачении. Он рассеянно благословлял людей, которые подходили к нему, и его совсем не смиренный, очень острый взгляд впился в Иону, когда тот появился в поле зрения.
— Ну и зачем это все? — укоризненно спросил Иона у монаха. — Не стыдно гонять меня по всей площади, словно мальчишку. Если будет нужно, тебя схватят во дворце.
— Береженого бог бережет. Веди, — ответил монах, и не произнес больше ни слова, пока они шли по блистающим немыслимой роскошью коридорам малого дворца, где обычно жила императорская семья. Никто не обратил внимания на еще одного монаха. Божьи люди были частыми гостями во дворцах императоров.
* * *
Коста стоял, склонив голову, перед самой могущественной женщиной мира. Он много раз видел ее издалека, стоя в толпе ликующего простонародья. Но сегодня он впервые увидел ее как человека, как обычную женщину, измученную постоянным страхом. Даже ногти на ухоженных, не знавших труда руках были обкусаны до мяса. Немыслимо для любой знатной дамы Империи. Ей было около сорока, но лицо ее уже пробороздили морщины, а фигура стала грузной, что вовсе неудивительно для матери десяти детей.
— Говори, — негромко произнес протовестиарий. — Госпожа ждет. Здесь больше никого нет, а стража далеко.
— У меня две вести, благочестивая августа, — собрался, наконец, с духом Коста. — Первая касается вашей судьбы и судьбы ваших сыновей. Предсказанное случится тогда, когда рухнет могучий дуб.
— Его срубит человек? — жадно впилась в него взглядом императрица. Неслыханное нарушение протокола, от которого стоявший рядом Иона даже поежился. Не разговаривают венценосные особы с простыми людьми, кроме самых близких.
— Дуб рухнет под гнетом лет, — покачал головой Коста. — Люди не посмеют срубить его. Ведь он держит своими ветвями весь мир.
— Иона, оставь нас! — резко сказала императрица, а на лице евнуха расплылась блаженная улыбка. Меньше всего на свете ему хотелось услышать то, что сейчас будет сказано, ведь остаться в живых после такого ему будет не суждено.
— Когда? — сжав губы, спросила Мартина, как только счастливый слуга, пятясь задом, выкатился из ее покоев и плотно прикрыл за собой двери. Она понимала, что ее муж умрет существенно раньше нее самой. Ведь он уже был довольно стар, и постоянно болел. — Когда это случится?
— Не менее трех, и не более пяти лет, — ответил Коста. — И именно тогда начнется самое страшное.
— Рассказывай, — махнула рукой эта несчастная, измученная женщина. — Это все равно не страшнее моих кошмаров. Ты думаешь, мы сами не понимаем, что будет с нашей царственностью, когда мир лишится своей опоры.
— Тогда слушайте, госпожа, — склонился Коста в поклоне. — Я выучил пророчество своего господина наизусть.
* * *
14 сентября 641 года. Константинополь. Реальная история.
Ее муж умер в феврале. Могучий воин, мудрый правитель, величайший из императоров. Он один держал на своих плечах римский мир. И вот его не стало…
Мартина крутилась, как белка в колесе, присвоив себе верховную власть. Именно она, в нарушение всех традиций, зачитала на Ипподроме завещание Ираклия, которое давало ей право на регентство. Но народ отверг ее. Чернь вопила и улюлюкала, выкрикивая имена ее пасынка Константина и сына Ираклия. Она тогда
