Пьеса В. Мережко «Я – женщина» посвящена современному «женскому вопросу». Жила-была Маша, молодая, симпатичная, семейная, работающая. Узнав об измене мужа, выгнала его. Пустившись в странствия, полные случайных встреч и знакомств, повидала разных мужчин, но ничего подходящего не нашла. Оказавшись случайно глубокой ночью в незнакомом районе, подверглась варварскому нападению компании подростков, после чего вернулась домой, где ее ожидали встревоженная дочь и очевидно раскаявшийся муж.
Надо сказать, если бы в финале пьесы был избит Машин муж, это выглядело бы справедливым возмездием. Но за что наказал драматург бедную женщину? Ведь с умыслом? С каким?
Пьеса Мережко идет на сцене Академического театра имени Ленсовета. Она же – в основе сценария фильма «Прости». Рассмотрим два ответа на этот вопрос.
На развалинах «Феличиты»
Не Маша, нет – Мария! Прекрасная, женственная, безусловно правая вечной правотой прекрасной женщины – вот отношение молодого режиссера С. Спивака, поставившего спектакль. Вот она стоит, белокурая, в алом платье, а вокруг нее в этот злосчастный вечер начинается кружение – трусливые, коварные, лживые, агрессивные или совсем пропащие мужчины наперебой стараются завладеть ее вниманием. Е. Соловей играет «женщину вообще» – это немыслимо трудно. Но подробности душевной жизни Марии не занимают режиссера. Он хочет сообщить пьесе энергию и остроту собственного отношения к жизни. Ему важно передать общий строй, общий вид и звучание обыденной жизни, с одной стороны – печальной, бедноватой, но, с другой, бодро рядящейся в цветные одежды, наигранно-оптимистично мурлыкающей сладкозвучную итальянскую «Феличиту».
Итак, Мария была счастлива, то есть не счастье у нее было, а так, «феличита» из модной недавно песенки, комфортный набор из примет благополучия, которые она носила как парадный костюм. Гордо держится Мария-Соловей, на работе потряхивая колбу с жидкостью, а дома, под звуки той же «Феличиты», исполняя дела по хозяйству, в лихие ритмы запрятав тоску.
На вечеринке у подруги Наташи (Н. Леонова), куда Мария приходит тоску развеять, опять вовсю гремят итальянцы («Мама-мария!»), кавалеры, схватив метлу и ракетку, изображают игру на гитарах, смешная «пышка» Наташа солирует, а Мария пробегает верхом на швабре, точно ведьма на помеле, мчащаяся на бесовский шабаш. Однако какой там шабаш, это просто свою бедность, неприкаянность да одиночество так отчаянно прикрывают несчастливые люди. И в этом сочетании натуральной бедности и наигранной бодрости, которое проводит режиссер по спектаклю, действительно есть что-то похожее на многое в жизни, в женщине. Мигает в холодной, железной пустоте сцены красный сигнал опасности (художник В. Кравцев); движется веселый, тоже ярко-красный диван, появляется во всех домах, куда забредает Мария, – он уютный, неопасный, только и опоры в нем не сыщешь: раз – и уехал, и оставил в пустоте.
Нет ни в чем опоры прекрасной женщине, «звезде» Марии в этой жизни. Мужчины в спектакле однозначны – и опереточный муж, и философствующий алкоголик Саша, и якобы интеллигентный искатель приключений Владимир Юрьевич, и дутый супермен с Севера, и беспомощный, хоть и модерново-пластичный Барашек. «Вечно женственное» – в помойной яме. Так, преувеличив, конечно, можно определить замысел режиссера. Если разрушить свою маленькую, удобную «феличиту», испортить фасад видимого благополучия – выйдешь на просторы грозной и некрасивой жизни, и сколь ни тверди ей «я – женщина», пощады не будет.
Образом этой жизни становятся четыре парня, вначале столь невинные, даже приветливые, они пригласят Марию посидеть с ними, песенку спеть. А потом повернутся к залу, и по их бессмысленно цепенеющим лицам, только что таким невинным, мы поймем, что произойдет. Дикий, немотивированный переход от инфантильного добродушия к злобе поставлен и сыгран впечатляюще. В целом замысленный сильно, спектакль подробно не разработан, не прожит, отчасти и из-за пьесы, не дающей простора для развития человеческих взаимоотношений. Однако ясно: Мария не виновата. Жизненные пустоты производят мелочные, смешные мужские характеры, которые и права не имеют претендовать на обладание «вечно женственным». Да и где тут ему найти пристанище, среди суетливой обыденки, изо всех сил старающейся принять позу элегантно-европейского стандарта.
«Маша, прости!»
Мне трудно понять, как можно смотреть фильм «Прости» с каким-либо другим чувством, кроме удовольствия.
Увы, нечасто зритель столько получает за свои пятьдесят копеек. Целую житейскую историю увлеченно и подробно разыгрывают перед нами заслуженно известные артисты.
Хороши все, особенно женщины. Как разнообразно носит свою роскошную самоуверенность Н. Андрейченко (Маша). До чего смела и свободна в шикарном обаянии «испорченного ребенка» А. Яковлева (Наташа). Сколько мудрости, горького опыта в блистательно отточенных реакциях А. Фрейндлих. Крохотную эпизодическую роль играет О. Волкова (Свирская, сослуживица Маши), всего-то раза два «зыркнет» глазами – а ясна до точки в гордой злобе существа, всегда во всем уверенного и обо всех имеющего непререкаемое мнение.
И. Костолевский (Кирилл) всегда много значит для любого фильма. И наконец, как воплощенная судьба, в «Прости» разъезжает на автомобиле сам драматург В. Мережко.
Только смотрю и не могу понять: отчего же я все улыбаюсь да смеюсь? И кругом смеются, тактично умолкая лишь тогда, когда из ночи выплывают дегенеративные лица подростков, а затем экран погружается в короткую скорбную тьму.
Что такого смешного было в происходящем?
Выбор И. Костолевского на роль мужа Маши решил дело. Такие мужья на дороге не валяются. Требовать от них верности – смехотворно. На таких молиться надо. Вот каждое утро просыпаться и плакать от счастья, что этакое привалило. Выгнать такого мужчину имеет право разве только Н. Андрейченко, да еще, может, И. Алферова… А просто так – глупость непростительная, легкомыслие непостижимое. За подобные глупости судьба имеет право покарать жестоко! А для тех, кто еще не понял, в чем виновата Мария, специально показано, как долго она бьет по щекам ни в чем не повинную дочь. И не в состоянии аффекта, а в истерике средней силы.
Режиссерский почерк у Эрнеста Ясана, поставившего фильм, – легкий, приятный. Самые крутые жизненные конфликты и тяжкие столкновения почти всегда выглядят в его фильмах забавно (вспомним: «В моей смерти прошу винить Клаву К.», «Придут страсти-мордасти», «Дублер начинает действовать»). С милотой и приятностью хорошего водевиля идет и «Прости». Но водевиль заканчивается почему-то уголовщиной.
Вот Маша увидела изменщика-мужа, будто напоказ, на авансцене разгуливающего с полюбовницей (да так, что никаких сомнений не остается. Вроде бы в жизни люди ведут себя иначе, ведь даже Ленинград «город маленький», как говорится в «Осеннем марафоне»). Поплакала. Покапризничала. Рассмеялась. Придя домой, пустилась в пляс энергично-исступленно, но вряд ли в трагическом отчаянье. Без труда выгнала мужа, очевидно что нелюбимого. Взглянула в зеркало с ясной мыслью на лице: а ну, что стоит моя красота? Пошла веселая, самоуверенная.
Стоит, стоит ее красота! Не случись дома жены у Владимира Юрьевича, не вцепись так отчаянно подруга в своего северного жениха, не будь Барашек столь инфантилен – успокоила бы Маша свое самолюбие. А речь только о нем.
Да, сильнодействующими средствами вернули, загнали Машу в лоно семьи! Нет, мол, Маша, сиди дома, не гуляй. Лучше прости нас. Мы не ангелы, но и ты не идеал. Не зазнавайся, ведь у судьбы есть способы напомнить тебе, что ты всего лишь слабая женщина. Финал «Прости» не просто несчастный случай, который ведь мог бы случиться и с самой верной и преданной супругой, не показатель драматической участи прекрасного в наше время, как в спектакле «Я – женщина», это – расплата за самоуверенность.
Я бы предпочла водевиль без уголовщины. Как-то это странно, на розыгрыш похоже, да и по отношению к женщине не по-джентльменски…
Самое время напомнить, что подобные задачи в общем виде не решаются. Жениться – не жениться, изменять – не изменять, расходиться – не расходиться решает каждый на свой лад и по-своему за свое решение платит. Любовь, конечно, вольна, как птица. Но ни в пьесе, ни в спектакле, а особенно в фильме – любви нет. Разве там кто-нибудь кого-нибудь любит? Речь идет не о любви, а об устройстве удобной, приемлемой жизни. Выстроить можно фасад, ширму, а жизнь в целом для счастья «мало оборудована» – как бы считает режиссер спектакля. Его позиция серьезна. Построить можно, что нужно, если женщины станут терпеливее к своим грешным, но в чем-то и прекрасным мужьям, – такой мне видится позиция режиссера фильма.
В поисках идеала семьи, идеального поведения замужней женщины, наверное, можно забраться далеко – к опыту прабабушки, к Домострою, к Евангелию, статьям Льва Толстого. Но как-то не по себе при мысли о том, что вдруг кто-то воспримет фильм «Прости» как назидательную притчу, способную чему-то научить.
