На снимках, сделанных в одном и том же месте, почти с одного и того же ракурса, но с интервалом в семь дней, были изображены две совершенно разные статуи…
* * *
«Так, – в сотый раз твердил своему невидимому оппоненту Евгений. – Отбросим эмоции…»
Предположим, что виноват угол съемки, высота солнца, падающие тени, еще миллион различных факторов, но не может же каменная, по определению неподвижная статуя приподнять руку?! Никак не может каменная голова повернуться на другой градус по отношению к каменному плечу, не может каменная нога, попирающая поверженного орла (вероятно, по замыслу художника, герб Французской Империи Наполеона Третьего), сделать чуть более широкий шаг…
Проклиная себя за то, что не приобрел перед поездкой цифровой фотоаппарат, Князев извел еще две пленки на чудесную статую, в ожидании готовых снимков испортил полпачки бумаги, покрыв ее чертежами площади и исчеркав всевозможными векторами съемки, но факты упрямо говорили сами за себя. Необъяснимым, не укладывающимся в сознании образом памятник давно почившего канцлера жил!
Новая «фотосессия» принесла еще более огорошивший исследователя результат: каменный Бисмарк снова чуть-чуть сменил позу! Фантастическое предположение, что некие шутники поворачивают каждую ночь постамент вместе со статуей или, что еще более неправдоподобно, существуют две похожие статуи, регулярно меняемые местами, развеялось, словно дым.
Евгений впал в отчаяние: неужели статуй целых три?! Почему же тогда на постаменте нет никаких следов регулярного снятия тяжеленной скульптуры и водворения на ее место другой? Да и каким образом ворочают с места на место такую тяжесть? Автокраном? Ерунда. В ту площадь, где стоит Бисмарк, ни один кран с длинной стрелой не впишется, разве что с изогнутой под углом, что вообще ни в какие ворота не лезет…
Ни одной разумной гипотезы в голову не шло, и Князев решил позабыть о проклятом канцлере хотя бы на время, сосредоточившись на других объектах.
Но тут его ждало еще большее открытие.
Если отбросить процентов семьдесят спорных снимков, сделанных с разных ракурсов и при разном освещении, выяснялось, что как минимум полтора десятка каменных изваяний непостижимым образом меняют свои позы, а штук пять или одновременно находятся в двух разных местах, или перебираются с места на место!
Поверить в это мог только абсолютно сумасшедший человек. Но еще более сумасшедшими выглядели потайные склады с десятками похожих, но чем-то отличающихся друг от друга скульптур, которые самоотверженные бригады неведомых шутников постоянно меняют местами, а устав просто бросают в совершенно не предназначенном для них месте вроде середины проезжей части улицы, сделав ее таким образом вовсе даже не проезжей. Молодой ученый дошел до того, что закупил в местном магазине «Балтика», торгующем всякой всячиной, в том числе и канцтоварами, весь наличный запас детского пластилина и вдобавок к чертежам принялся моделировать ту или иную ситуацию.
Лепить он умел с детства, но давненько уже не брал пластилин в руки. Вернее, детский пластилин, так как пластилин скульптурный, не говоря уже о глине, которыми приходилось пользоваться уже взрослым, в институте и на работе, почти ничего не имеют общего. К тому же далеко не все яркие кусочки по качеству подходили для создания чего-нибудь более массивного, чем детсадовские грибочки и зайчики. Приходилось перемешивать разные сорта, превращая брусочки всех цветов радуги, всевозможной консистенции и липкости в однородную темно-серую массу, добавлять наполнители вроде толченого мела… Попробуйте сами – это вам не тесто месить! После нескольких часов «упражнений» болели пальцы, запястья и даже плечи, а темные каемки из-под ногтей невозможно было вычистить даже щеткой…
Зато через пару дней в углу комнаты возвышалась практически точная копия того же Бисмарка в одну пятую натуральной величины, изваянная вместе с постаментом. Преподаватели школы искусств, которой маленький Женя отдал порядочный кусок своего детства, и институтские преподаватели могли гордиться учеником.
И пластилиновый канцлер убедил искусствоведа в невозможном.
Живи Евгений в том же девятнадцатом веке, он мог бы предположить настоящую чертовщину: статуи на самом деле живые и движутся самостоятельно, вроде сказочного глиняного Голема, созданного кудесником Бен-Бецалелем…[9] Но на дворе шел век двадцать первый, и никакой фантасмагории, присущей эпохе романтизма, в нем не было места…
* * *
– Эй! Что ты там делаешь? А ну слезай сейчас же!..
Женя в детстве никогда не лазал за яблоками в соседские сады. Не имея деревенских бабушек и дедушек, лет до тринадцати он вообще никогда не был в селе и оставался в твердой уверенности, что молоко получают не от коров, а делают на фабрике, в чем, кстати, не слишком сильно заблуждался. Кроме того, он обладал природной рассудительностью и тем статусом, который все педагоги называют «спокойный ребенок». Теперь же он чувствовал себя подростком, застигнутым на чужом заборе с карманами, полными ворованных плодов.
– Спускайся, а то стрелять буду!
Тон милиционера, стоявшего с задранной головой, не допускал иных толкований. Поэтому Князев, понурившись, принялся спускаться с постамента, на который только что забрался, дабы совершить святотатство.
Да-да! Самое настоящее святотатство с точки зрения ученого: он собирался взять пробы камня, из которого был изваян Бисмарк, чтобы раз и навсегда развеять свои сомнения. Короче говоря, отколоть кусочек в каком-нибудь незаметном месте вроде подмышки. Маленький кусочек, совсем крохотный… Что дал бы анализ материала, он не представлял, но все же, не в силах бороться с разрывающими череп загадками, вооружился молотком и зубилом, купленными в ближайшем магазине, и…
– Помочь, что ли? – милиционер заметно нервничал и постоянно озирался, словно сам занимался каким-нибудь непристойным для служителя занятием, вроде ловли светлячков или сбора дождевых червей; по крайней мере, фонарик у него в руке так и плясал.
Кто бы знал, что спускаться с цилиндрической тумбы, украшенной вычурными лепными украшениями, так трудно! Рискуя оставить часть брюк на каком-нибудь остром завитке и мучительно нащупывая дрожащей ступней очередную опору, Евгений полз вниз, словно альпинист, спускающийся с Эвереста несколько нетрадиционным способом. Едва его ноги оказались в сфере досягаемости стража порядка, тот решительно вцепился в них и уже не выпускал до самого приземления.
– Кто такой? Документики предъявите!
Грозные, почти что ритуальные слова в устах нервного милиционера звучали странновато. Более того, получив вожделенный паспорт Князева, он лишь рассеяно перелистал странички и, вопреки опасениям «вандала», тут же вернул обратно. Но ритуал есть ритуал…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
