Вот, дорогой Марк Александрович, разрешите обратиться к Вам за советом. Я никакого еще «приглашения» не получал, не знаю, получу ли.
С Гринбергом у меня отношения скорей натянутые (были когда-то хорошие) после того, как он года два тому назад в Париже, пригласив меня обедать, стал мне читать нотации за участие в «Русск<их> новостях»[197].
Но если получу — соглашаться или нет? Только, пожалуйста, не отвечайте мне формально и не скрывайте от меня Вашего настоящего мнения. Мне некого, кроме Вас, спросить, и я Вам верю, как никому другому. На всякий случай даю Вам честное слово сохранить Ваш ответ в тайне.
Все дело, конечно, в Марье Самойловне. Я знаю, как она поступила по отношению к Вам и Ив<ану> Ал<ексееви>чу[198]. Считаете ли Вы, что журнал, ею издаваемый, — место неподходящее для Ваших и Ив<ана> Ал<ексееви>ча друзей?[199] Есть ли в согласии сотрудничать в таком журнале что-либо зазорное? Не скрою, что мне, конечно, хотелось бы сотрудничать, au moment[200], что в «Новом журнале» я не состою. Но стоит ли, надо ли?
Буду Вам крайне благодарен за ответ и еще раз обещаю твердо сохранить его в абсолютной тайне, если бы Вы этого желали.
Крепко жму Вашу руку и прошу передать низкий поклон Татьяне Марковне.
Ваш Г. Адамович
P.S. Я Вам говорил летом, что Пушкин выше всего ставил у Шекспира какую-то его сравнительно второстепенную драму: «Цимбелин»[201]. Хотел его перечесть, но здесь нет перевода, а в подлиннике мне Шекспира читать трудно. «Он любил “Цимб<елин>” даже больше “Ромео и Дж<ульетты>”»[202].
46. М.А. АЛДАНОВ — Г.В. АДАМОВИЧУ 22 октября 1952 г. Ницца 22 октября 1952
Дорогой Георгий Викторович.
Только что получил Ваше письмо. Я очень ценю, что Вы, да еще со столь добрыми словами, обратились за советом именно ко мне. Отвечаю Вам тотчас и совершенно искренно.
Я не вижу ровно ничего «зазорного» в Вашем участии в этом журнале. То, что его издает Цетлина, по-моему, никак не может быть препятствием. Уже после ее письма к Бунину и его и моего ухода из «Н<ового> журнала» Карпович остался редактором (хотя был ею чрезвычайно недоволен, а нас упрашивал остаться сотрудниками), а он мой старый приятель. Остались и все сотрудники, хотя вынесли резолюцию о нежелательности нашего возвращения (Далину было даже поручено лично убеждать в этом меня, а через меня и Ивана Алексеевича, — он тогда по своим делам побывал в Ницце); между тем у меня среди них было (и осталось) много приятелей и друзей. Мне (не знаю, как Ивану Алексеевичу) и в голову не приходило на них сердиться за то, что они остались в «Новом журнале». Да я и сам, уже после нашей ссоры, числился с Цетлиной и в Правлении Лит<ературного> фонда, и в обществе «Надежда», пока ее оттуда не «ушли» (отнюдь не из-за нас, Бунина и меня, и не при моей помощи). Это никак, думаю, не может быть и препятствием для Вашего участия в ее журнале. Да и других причин не участвовать я не вижу. Не запросили ли бы Вы еще А.А. Полякова?[203] Ему на месте виднее.
Меня разве только удивляет, зачем это Вам? Собственно, все то, что Вы хотите писать, Вы могли бы печатать (с продолжениями) в «Н<овом> р<усском> слове», будь это критика или «за жизнь». Правда, для журнала можно писать и чуть иначе (именно чуть, так как и в газете появляются статьи, стоящие на уровне хороших журналов). Зато у «Н<ового> р<усского> слова» есть огромное преимущество: эту газету, верно, читает не менее 50 000 человек, а этот журнал едва ли будут читать пятьсот. Выходить же он будет, должно быть, не часто, вроде как «Новоселье»[204]. Карпович мне сказал в Ницце, что книга в 300 страниц теперь обходится не менее как в 1500 долларов. Цетлина бережлива, и боюсь, будет выпускать — много, если две книги в год. Я до этого Вашего письма думал, что Гринберг будет издателем (с ней). Но Вы теперь пишете, что он будет редактором. Значит, весь убыток должна будет покрывать она? Впрочем, не знаю. Во всяком случае, скажу еще раз: Вы, конечно, можете в этом издании писать. Имейте, кстати, в виду, что «Новый журнал» теперь платит два доллара за страницу. Все сотрудники нового издания могут настаивать по крайней мере на такой же плате.
Я не знал, что журнал будет аполитический. И еще меня удивляет, как в составе редакции нет Берберовой[205]. Где же все-таки они возьмут беллетристику? Я никак не думаю, чтобы Карпович поставил беллетристам, поэтам и критикам условие: либо у меня, либо там. Но ведь Зайцев печатает своего «Глеба» в «Новом журнале», и ничего другого у него нет[206]. Вероятно, из старых эмигрантов там будет только Ремизов, а остальные все — «молодежь» и в парижском 50-летнем возрасте, и ди-пи в более близком к этому слову смысле[207]. Что ж, я искренно рад, что будет еще одно издание. Иваска и Глинку я не знаю, а Гринберг очень милый человек. Сирин, хотя его друг, к ним, верно, не пойдет[208]: он и вообще по-русски не пишет, и люто ненавидит М<арию> С<амойлов>ну.
Кстати, уже после моего ответного письма к Вам я получил письмо от Яновского (он мне никогда не пишет). В<асилий> С<еменович> спрашивал Ваш адрес и тоже сообщал об этом журнале, — но его сообщение целиком совпадало с Вашим первым и было очень кратким.
Так Пушкин, правда, так восторгался Цимбелином?! Впрочем, помнится, и Виктор Гюго восторгался этой драмой, особенно ее развязкой. Но это вроде того, что Андре Жид говорил мне: лучшая вещь Достоевского — «Вечный муж»!
Мы оба шлем самый сердечный привет и лучшие пожелания. Не забывайте.
47. Г.В. АДАМОВИЧ — М.А. АЛДАНОВУ. 25 октября 1952 г. Манчестер
25/Х-52 с/о Mrs Davies 104, Ladybarn Road Manchester 14
Дорогой Марк Александрович
Спасибо большое за быстрый ответ. Буду, значит, считать, что участие в журнале приемлемо «в принципе», — ну, а там видно будет. Гринберг — кроме редакторства, наверно, будет и полу-издателем. Он — человек более чем состоятельный, и я не думаю, чтобы его могли пригласить редактором без денежной поддержки журнала.
Вы спрашиваете, «зачем это мне»? Особого рвения у меня и нет. Но я не согласен с Вами, что в газете можно писать то же, что в журнале. Нет, в газете и темы другие, и отношение к теме другое, — пожалуй, именно потому, что читают газету 50 000 человек. В газете я стараюсь все «разжевывать», а иногда это себе самому надоедает. (И, по-моему, надоедает какому-то маленькому % читателей.)
Но пока все это — гадательно. Я не уверен, что журнал будет, не уверен, что в нем буду я. Хотел только знать Ваше мнение и еще раз очень за него благодарю.
На днях я читал Чаадаева и нашел у него неожиданный отзыв о «Переписке» Гоголя, — которого, как Вы, конечно, знаете, он терпеть не мог: в книге Гоголя есть «des pages d’une etourdissante beaute, des pages telles que celui qui les lit se sent heu-reux et fier de parler lalangue dans laquelle de pareilles choses sont ecrites»[209].
Это — из письма к Вяземскому. Я до сих пор знал только презрительные отзывы Ч<аадаева> о Гоголе и потому был удивлен. Но сразу вспомнил Вас, — потому что Вы никаких «beautes[210]» в «Переписке» не находите. Я согласен, что книга противная. Но написана она местами так, как никто другой не написал бы. Еще, тоже на днях, нашел в той же «Переписке» фразу, которая ни у кого, кроме Гоголя, в те времена немыслима:
«Если и музыка нас покинет, что будет с нашим миром?»
По-моему, сказано удивительно по интонации, по предчувствию всего того, что потом стали говорить Мережковский и К°, но гораздо хуже. Простите, дорогой Марк Александрович, за эту литературную интермедию. Кстати, мне писала Mme Терентьева, чтобы я прислал пробную часть предполагаемой книги «в ближайшие дни». Я ответил с просьбой о сроке в 2 недели — и пошлю ей на днях страниц 30–35, где две статьи — о Мережковском и о Шмелеве[211]. Остальное — потом, если эти листы будут приняты. Не понимаю, почему нужно торопиться, я думал послать больше, а теперь не знаю — писать ли дальше, до получения ответа.
