Тонга вынырнул и пропал, и внезапно оказалось, что мы взяли уже курс на Сидней. Мы летели со скоростью сто двадцать миль при встречном ветре, который по сравнению с только что преодоленным тайфуном казался не серьезнее нежного дуновения.
С нашей встречи па Таити Рейган и его следопыты еще не покидали своих кают, чтобы перекусить за своими дурацкими ширмами.
По крайней мере, кажется, собственная глупость сделала «Ронни» робким. Он знал, что в истории с парашютами хватил через край. Когда мы как-то раз столкнулись в коридоре, он опустил взгляд и не произнес ни слова, покуда мы не разминулись.
Но потом произошел тот самый случай, который и привел к последующим катастрофам.
В последний вечер перед нашим прибытием в Сидней вопли из столовой третьего класса долетели до рубки. Опять какие-то неприятности.
Я нехотя покинул рубку и направился к кают-компании. В углу возле двери в камбуз царило настоящее столпотворение. Стюарды в белых кителях, матросы в синих робах, мужчины в костюмах, девушки в коротких платьях — все теснились там, наскакивая на человека в хорошо всем известных шортах цвета хаки и зеленой рубашке юного мустангера. На краю свалки суетилось несколько перепуганных следопытов. Потом я увидел лицо Рейгана. Он обхватил обеими руками свой флагшток и нещадно бил им всякого, кто хотел его схватить. Взгляд его застыл, лицо залила пурпурная краска. Он выкрикивал бессвязные угрозы, и я понимал только одно отвратительное слово:
— Ниггер! Ниггер! Ниггер!
В стороне индийские государственные служащие переговаривались с молодым офицером, который и окликнул меня.
— Что все это значит, Муир? — осведомился я. Муир покачал головой.
— Насколько я уяснил, этот господин, — он указал на служащего, — спросил, не может ли он одолжить солонку со стола капитана Рейгана. На что мистер Рейган ударил его палкой, после чего набросился на друзей этого господина…
Только теперь я увидел, что на лбу индийца осталось красное пятно — след от удара.
Я взял себя в руки, насколько мне это удалось, и крикнул:
— Так, господа, довольно! Выпустите его! Не могли бы вы разойтись? Пожалуйста, разойдитесь!
Пассажиры и члены экипажа с благодарностью отступили от Рейгана. Тот остался стоять, задыхаясь, с сумасшедшим взором. Он был вне себя. Внезапно он подскочил к ближайшему столу и закрылся своим флагштоком, приняв боевую позицию.
Я пытался заговорить с ним разумно, отлично сознавая: мой долг — сохранить доброе имя нашей авиакомпании и сберечь мою репутацию. Нельзя дать мистеру Рейгану ни малейшей возможности пожаловаться на кого-либо или использовать свои политические связи нам во вред. Трудно было не забывать обо всем этом, особенно если учесть, как сильно ненавидел я этого типа. Я прилагал все усилия, чтобы выразить ему сочувствие и успокоить его.
— Все уже позади, капитан Рейган. Если вы извинитесь перед джентльменом, которого ударили…
— Я должен извиняться? Перед этими отбросами? Рыча, Рейган опустил свой флагшток на меня. Я схватил палку и выволок висящего на ней капитана из-за стола. Если мне придется ударить этого безумца, чтобы утихомирить его, никто не сможет потом меня попрекнуть. Но оказалось, что сумасшествие заразно.
Рейган поднял ко мне искаженное злобой лицо и заревел:
— Руки прочь от моей трости, вы, богом проклятая британская тряпка, подтирающая ниггерские задницы! И это было уже чересчур.
Я действительно не могу вспомнить, как нанес первый удар. Я только знал, что бил его снова и снова и что под конец меня силой оттащили от него. Помню его жуткое разбитое, залитое кровью лицо. Еще я знаю, что кричал что-то о том, как он разбил жизнь капитану. Помню трость — я держал ее в руках и все колотил его, покуда несколько матросов не оторвали меня от моей жертвы. И внезапно наступила полная тишина, пугающая тишина, и Рейган лежал, измочаленный, окровавленный, неподвижный, на полу — наверное, он был мертв.
Плохо соображая, я обернулся и увидел полные ужаса лица — следопыты, пассажиры, матросы. Второй помощник, взявший теперь на себя командование кораблем, торопливо подошел к месту происшествия и осмотрел Рейгана. Я спросил:
— Он мертв?
— Должен был быть, — отозвался кто-то. — Но он еще жив.
Второй помощник подошел ко мне; сострадание было написано на его лице.
— Бастэйбл, бедняга, — сказал он. — Вам не следовало этого делать, старина. Боюсь, теперь у вас будут серьезные неприятности.
Разумеется, как только мы приземлились в Сиднее, меня отстранили от службы и доставили на главную квартиру местного отделения Воздушной Полиции Особого Назначения. Все отнеслись ко мне с пониманием, особенно после того, как выслушали всю историю целиком от других офицеров «Лох Этив». Но Рейган уже успел передать вечерним газетам собственную версию. Худшее произошло. «ЗВЕРСКОЕ ОБРАЩЕНИЕ ОФИЦЕРА ПОЛИЦИИ С АМЕРИКАНСКИМ ТУРИСТОМ» — под таким заголовком вышел «Сидней гералд», а большинство сообщений были сенсационной стряпней самого скверного пошиба, и все они стояли на первых полосах. Разумеется, назывались имена: судно и авиакомпания. Упоминалась недавно созданная Его Императорского Величества Воздушная Полиция Особого Назначения. («Разве этого мы ожидаем от людей, которых призываем, чтобы они защищали нас?» — вопрошала одна из газет.) Брали интервью у пассажиров, цитировали первое, неофициальное заявление сиднейского бюро авиакомпании. Я в прессе, естественно, не сказал ни слова — и некоторые газеты тут же истолковали мое молчание как признание. Я набросился на Рейгана без всякого повода и пытался его убить!
Затем я получил телеграмму от моего лондонского начальства: «Немедленно возвращайтесь».
Я пал духом. Подавленное настроение охватило меня и не выпускало больше. Упрямое, холодное. Все обратное путешествие в Лондон на борту военного корабля «Беспощадный» меня терзали мрачные мысли. Что касается армии, то тут моему поведению не будет оправданий. Я знал, что предстану перед военным судом и, вероятно, буду уволен. Такую перспективу приятной не назовешь.
По прибытии в Лондон меня немедленно доставили на главную квартиру ВПОНа возле небольшого военного аэропарка. В казарме я был взят под стражу — до тех пор, пока не придет решение моей участи из военного министерства.
Насколько можно было судить, Рейгана убедили отказаться от прежних своих показаний и признать, что он серьезно провоцировал меня; несмотря на это, я, конечно же, был недопустимо несдержан, и в любом случае мне предстоял суд.
Через несколько дней после того, как я узнал о решении Рейгана, меня пригласили в штаб командования. Генерал-майор Фри был очень порядочный человек, военный старой школы. Он понимал, что произошло, однако довольно свободно высказал мне свою позицию.
— Видите ли, Бастэйбл, я знаю, через что вы прошли. Сперва потеря памяти, теперь этот… Ну, эта ваша вспышка, если угодно. Наплыв необузданного гнева, не так ли? Мне такое знакомо. Но вы понимаете, я не могу быть уверен в том, что подобного не повторится. Я имею в виду, старая травма головного мозга и все такое.., немножко все вперемешку, не так ли?
Я болезненно улыбнулся ему, насколько теперь припоминаю.
— Вы хотите сказать, сэр, что я сумасшедший?
— Нет, нет, нет, конечно же нет. Скажем так: нервный. В общем, коротко и ясно, Бастэйбл: я хочу, чтобы вы подали в отставку.
Он неловко откашлялся и, не глядя на меня, предложил мне сигарету. Я отказался. Потом встал и отдал честь.
— Я совершенно понимаю вас, сэр, и ценю ваше доверие. С вашей стороны это было чрезвычайно предупредительно. Разумеется, я подам рапорт. Завтра утром вас устроит?
— Превосходно. Не спешите. Мне очень жаль терять вас. Будьте счастливы, Бастэйбл. Я полагаю, вы не должны беспокоиться о том, что Макафи что-либо предпримет против вас. Капитан Хардинг высказался перед владельцами компании в вашу пользу.. Остальные офицеры, разумеется, тоже.
— Благодарю вас за то, что сказали мне это.
— Не стоит благодарности. Прощайте, Бастэйбл! — он встал, энергично встряхнул мою руку. — Ах, вот еще.
С вами хочет поговорить ваш брат. Мне об этом доложили. Он хотел бы встретиться с вами сегодня вечером в Королевском клубе аэронавтов.
— Мой брат, сэр?
— Разве вам не известно, что у вас есть брат? У меня был брат. Даже три. Но я оставил их в 1902 году.
Я вышел из приемной генерала с таким ощущением, будто полностью потерял рассудок. Вернулся на свою квартиру, упаковал немногочисленные пожитки в сумку, переоделся в штатское, сел в электрокэб и отправился на Пикадилли, к Королевскому клубу аэронавтов.
Для чего кому-то потребовалось выдавать себя за моего брата? Возможно, этому существует очень простое объяснение. Конечно же, это просто недоразумение. Однако я не был полностью уверен.
Глава 4
Богемный братец
