— Не больше, чем вы.
Он нахмурился и сделал шаг в сторону, давая возможность пройти Дэйну и Рипу. Найти на корабле место для разговора наедине, кисло подумал он, так же легко, как заарканить астероид из чистой платины. По крайней мере для помощника, у которого нет роскошного рабочего кабинета.
Женщина чувствовала, что его что-то угнетает, но Камил не собирался говорить об этом в набитом людьми коридоре.
— Я хочу проверить кое-какие ростки, — сказала она.
— А вы поможете. Будете снимать подносы с ростками, если у вас есть время.
— С удовольствием, доктор.
Раэль глубоко вдохнула свежий воздух оранжереи. На корабле это её любимое место. То же самое было и на «Блуждающей звезде», где она служила под началом брата. Не хватает только лаванды…
Помощник инженера подошёл к стойке с подносами.
— Который? — спросил он.
— Два верхних. У вас хватает роста, чтобы не пользоваться лестницей.
Потребовалось всего несколько секунд, чтобы снять подносы и осторожно поставить их на рабочий стол.
Али всмотрелся в тесные аккуратные ряды крошечных растений; каждый росток имел два листочка.
— Что это? — с любопытством спросил он. — Вероятно, тут разные растения, но трудно сказать с уверенностью. Они такие маленькие.
— Большинство проросло только сегодня утром, остальные вчера вечером. Ещё какое-то время их будет трудно распознать. На одном подносе эстрагон, на другом серый перец. Они нужны мистеру Мура для камбуза. Он хочет попробовать новые специи.
— Ну, это всегда хорошо.
Оба молчали, пока Раэль проверяла наличие воды и азотистых удобрений в почве и осматривала сами ростки. Надо как можно раньше рассмотреть болезнь, иначе она погубит всю поросль.
Наконец она распрямилась.
— Все дети хорошо себя чувствуют, — объявила она. — Можете вернуть их на стойку, мистер Камил.
Он подчинился. Закончив работу, Али опёрся об стойку и задумчиво взглянул на женщину.
— Как это у вас всё так хорошо получается, доктор? В таких разных делах? — его собственный шеф не пел ей хвалы, как Тау и Мура, но Иоганн Штоц вообще редко хвалил кого-нибудь. Если он задень ни разу тебя не ругнул, это уже комплимент.
— Ну, просто я многому научилась. Мне всё было интересно, я хотела приносить пользу, а не быть бесполезным грузом, пока официально не смогу занять какое-нибудь положение.
— Ах, да. Вы выросли в комфортных условиях своего клана.
— Мне повезло, — серьёзно согласилась она, — особенно потому, что я люблю торговлю, — лицо её неожиданно омрачилось. — Но, Али, я никогда не была предоставлена самой себе, у меня не было возможности убедиться, что я в состоянии справиться одна. В Школе я не училась. Все мои курсы, даже медицинские, я изучала по лентам, а клинический опыт приобретала в больницах, когда мы приземлялись.
Помощник резко взглянул на неё.
— А это разрешается?
— Конечно. Экзамены очень строгие; для успешной сдачи нужно набрать на десять процентов больше баллов, чем в Школе.
— Вероятно, для вас это никогда не было проблемой.
— Да. Не забудьте, у меня на корабле был полный набор учителей.
— А психологические тесты?
— Я никогда не просила назначения на корабль, так как всё время оставалась в своем клане. Но общая классификация ясна — вольный торговец.
— Никогда не пытались работать на большие компании?
Раэль рассмеялась.
— Да на корабле компании я бы и двадцати четырёх часов не выдержала!
Выражение её лица снова стало мрачным.
— Впрочем, и на «Русалке» у меня не очень хорошо получилось.
— Вы всё оставили и ушли. В данных обстоятельствах это самое разумное, — голос Али смягчился. Она не скрывает своих неудач. — Вы справитесь. Торговое дело вы знаете и не возражаете против занятий им.
Для Камила это нечто новое — утешать и поддерживать. Он смолк, не зная, что ещё сказать.
Разве что… Коуфорт распутала это невероятное преступление.
— Доктор, — неожиданно сказал он, не давая себе возможности отступить, — вы можете держать рот на замке?
— Я врач. Это одно из условий нашей работы. И не думаю, чтобы вы сообщили о нашем разговоре всей вселенной.
— Не буду, — он серьёзно смотрел на неё. — Что вы думаете о Кануче?
— Я испытываю к нему отвращение, — удивлённо ответила она. — Мне нравятся великолепные дикие планеты или красивые цивилизованные, где существуют строгие законы по защите живой природы, полные пушистых пернатых и чешуйчатых существ, а не зловонного химического варева.
— Возможно, это не самое плохое на Кануче.
Глаза Раэли Коуфорт сузились.
— Что вы хотите сказать, Али? — негромко спросила она. Никогда раньше не видела она его таким серьёзным.
— Целую минуту помощник инженера молчал.
— Может быть, я и сам не знаю, — сказал он наконец.
— Не хочу попадать в объятия психомедиков, как жертва шепчущих.
— Я не психомедик и достаточно времени провела на звёздных линиях, чтобы знать: случаются очень странные происшествия, оправдывающие самые дикие теории.
Камил отвернулся от неё.
— Многие удивляются, как мне удалось выжить в войне кратеров. Я ведь только начинал ходить в школу, когда мы попали под удар.
Она не ответила, а он, успокаиваясь, продолжал:
— В ту ночь я проснулся сразу после полуночи, проснулся в ужасе, в холодном поту. Если бы я был постарше, поумнее, я бы разбудил родителей, но тогда мне пришёл бы конец. Меня бы успокоили, снова уложили в постель, и я погиб бы с остальными. А так я просто убежал. Пожарная лестница проходила рядом с моим окном. Я спустился по ней и побежал. Страх мой был так велик, что я, не останавливаясь, пробежал через весь город и вышел за его пределы, когда от усталости не мог двигаться дальше. Но в это время начали падать бомбы. Из тридцати с лишним тысяч жителей я единственный выжил.
Какое-то время об этом никто не знал. Обычно я голодал, мне всегда было холодно, но я выдержал несколько лет. Что-то внутри меня заставляло держаться подальше от людей. Они, конечно, помогут, но они же помешают мне убежать, если снова придётся.
И пришлось: дважды от бомбардировки и дважды от массовых убийств… Когда враг, проходил через нашу местность, и когда его прогоняли назад.
После этого дела пошли спокойнее. Конечно, опасности были, но не такие большие, и я научился избегать их. Больше таких предупреждений у меня не было.
Али начал расхаживать, будто это движение помогало ему чётче формулировать мысли.
— Когда я достиг зрелости, началось нечто другое, и оно продолжается до сих пор. Если я оказываюсь на месте большой трагедии, как бы давно она ни произошла, я испытываю страшную тяжесть, печаль ложится мне не только на плечи и тело, но на душу, на дух. В переулке я этого не испытывал — вероятно, трагедия должна быть большего масштаба, — но я испытал это на месте крушения «Небесной надежды», когда она погибла со всем экипажем и пассажирами. Я испытывал это в развалинах Лимбо и в Большом Ожоге на Земле, хотя никому не говорил. К тому же, у нас тогда хватало неприятностей, чтобы беспокоиться о бедах прошлого.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
