— Не думаю, что тебе нужно приходить завтра, — сказала Ди, натягивая простыню до подбородка. — Сегодня мне намного лучше, а боль пройдет быстрее, если я буду двигаться.
— Пытаешься от меня избавиться? — спросил он. — Не выйдет.
— А как же Оливия? — тихо спросила Ди и отвернулась. — Она моя подруга.
Она не видела лица Лукаса, но чувствовала на себе его взгляд. Его не удивили ее слова. Он просто произнес:
— А что с ней?
— Ходят слухи, что ты собираешься жениться на ней.
— Я думал об этом, — признался он слегка расстроенно. Неужели она считала, что он мог находиться здесь, посвятив себя другой женщине? — Но не долго. У нас с ней нет абсолютно ничего общего. Я свободный человек.
Ди теребила простыню, по-прежнему не глядя на него.
— И все же будет, наверное, лучше, если ты завтра не придешь.
— Если бы ты не была такой идиоткой, то тебе было бы не нужно, чтобы я приходил сюда, — прорычал он, довольный появившейся возможностью разрядить свое раздражение.
— Я знаю, — ответила она, с готовностью соглашаясь с ним. И эта неожиданная кротость еще больше разозлила его. — Я всегда стараюсь быть осторожной, но в этот раз я допустила ошибку.
— Тебе с самого начала не нужно было сбрасывать сено! — закричал он. — Тебе не нужно было содержать эту ферму в одиночку! Почему ты не можешь переехать в город и стать нормальной женщиной, вместо того чтобы пытаться доказать, что ты можешь справиться со всем самостоятельно, в то время как чистым безумием является даже стремление к этому?
Ди смотрела на него, ее глаза угрожающе, по-кошачьи, сузились. Не в ее характере было молча выслушивать нападки.
— Хотела бы я знать, почему ты решил, что это твое дело, — произнесла она ровным тоном. — Я благодарна тебе за помощь, но это не дает тебе право указывать, как мне жить.
— Ты знаешь, — что дает мне это право, — он приблизился к кровати и яростно уставился на нее сверху вниз. — Ты знаешь: это может кончиться только одним.
— Полагаю, решение остается за мной.
— Придет время, и ты отдашься мне, — свирепо произнес он. — Не пытайся обмануть себя.
Она попыталась приподняться, опершись на локоть, но ее плечи и руки все еще сильно болели. Она откинулась назад с подавленным стоном. Несмотря на свою беспомощность, Ди продолжала сопротивляться натиску Лукаса.
— В таком случае, я вижу только одно решение: не возвращайся сюда, поскольку ты являешься нежеланным гостем.
— Ты собираешься наставить на меня дробовик? — усмехнулся он, наклонившись так низко, что она могла видеть сверкающую глубину его глаз. — Тогда попробуй рискнуть, дорогая, потому что я вернусь.
— Ты переоцениваешь свою способность очаровывать. Меня всегда интересовало, чего ты в действительности хочешь: меня или Ручей Ангелов? — сделала она ответный выпад.
— И того и другого, дорогая, — ответил он и впился в нее губами.
Поцелуй был грубым, и она попыталась укусить его, но он отдернул голову и потом принялся целовать ее снова. Ди схватила его за руки, но, поскольку ее движения были ограничены, это было пустой тратой сил. Он держал ее и продолжал целовать, пока она не почувствовала солоноватый привкус крови во рту. Он расстегнул на ней рубашку, обнажив грудь. У нее перехватило дыхание, когда его твердая, горячая рука накрыла один из мягких холмиков.
— Вот так это будет происходить между нами, — пробормотал он. — Жарко и дико. Подумай об этом, черт бы тебя побрал.
Все ее тело сжалось от наслаждения и боли. Его горячее дыхание щекотало ее. Нестерпимый жар охватил Ди, и она застонала, слегка раздвинув бедра. Как если бы это послужило ему сигналом, он отпустил ее и поднялся с потемневшим лицом.
— Я могу довести тебя до неистовства. Не забудь об этом, когда захочешь использовать против меня дробовик.
Лукас вышел, оставив ее лежать в расстегнутой, распахнутой рубашке, с обнаженной грудью, ощущая неистовую страсть, которую он разбудил в ней.
— Черт бы тебя побрал, — прошептала Ди, и она бы выкрикнула это, если бы знала, что он услышит ее.
Ее знобило от злости и от опустошающей муки, которую он пробудил в ее теле. Никогда раньше Ди не ощущала себя беззащитной перед мужчиной. И это была самая пугающая вещь из всех, с которыми она столкнулась в жизни, гораздо более пугающая, чем одиночество и необходимость заботиться о себе.
Потеря обоих родителей потрясла Ди до глубины души. Она была напугана, страшно напугана, но ей нужно было продолжать жить. Неспособная поведать кому-либо свои чувства, она замкнулась, ушла в себя. Ди не могла позволить себе пойти на риск и потерять еще кого-то, кого бы она любила. Она бы не выдержала новую боль. Работа на земле сохранила ей разум, вернула ощущение жизни. Ведь земля так щедра, и она, по крайней мере, была вечной. Ди могла верить в теплую почву, смену сезонов, возрождение жизни каждой весной. За исключением Оливии, хозяйка Ручья Ангелов не намеревалась подпускать к себе близко кого бы то ни было.
А теперь Лукас пытался сломить ее отчужденность. Он мог не только разрушить ее жизнь, но и уничтожить ее самоуважение. Если бы она позволила ему всецело завладеть собой, он превратил бы ее в презираемое ею самой существо, лишенное воли и индивидуальности, готовое сделать все, чтобы угодить ему. Тяга к нему не мешала Ди видеть его натуру: Лукас был сильным, самоуверенным и безжалостным, когда добивался того, чего хотел. Он желал ее и не собирался отступать. Ди боялась не того, что он возьмет ее силой, поскольку самолюбие Лукаса не позволило бы ему сделать это, а, скорее, того, что она не сможет сказать ему «нет».
Она осознавала свою слабость перед ним. И хотя он только целовал ее, она была готова перейти с ним к большему. И ее пугало то, насколько легко ему было управлять ею. Она, в порыве гнева, не разрешила ему возвращаться к ней, и теперь, когда гнев прошел, поняла, что это разумное решение и наилучший выход для нее. Но она также знала, что Лукас не подчинится.
На следующее утро, услышав приближающийся стук копыт, Ди посмотрела на дробовик, но призналась себе, что это была пустая угроза, по крайней мере, сейчас. Хотя ей и удалось кое-как одеться, она все еще не могла поднять тяжелое оружие.
Лукас без стука открыл переднюю дверь, которая оставалась незапертой в течение последних двух дней. Ди повернулась к нему от плиты, и резкий упрек был готов сорваться с ее губ, но она сдержалась. Его черные брови нахмурились, когда он увидел, что она стоит у плиты и переворачивает вилкой бекон.
— Тебе не следовало вставать с постели, — с порога заявил он.
— Я уже говорила тебе, что мне лучше. Я могу справиться с этим.
— Но не с туфлями, — заметил он, разглядывая ее босые ноги.
