– Англичане… – тихо проговорил профессор Риго, и в голосе его послышался благоговейный ужас. И после паузы добавил: – Господи, эти англичане!
Он стоял, пристально глядя на Майлса – в тусклом свете лампы нельзя было различить выражение его лица, – а за ним высилась громада доктора Фелла. Он прислонил желтую трость-шпагу к подлокотнику кресла, обтянутого гобеленом, и снял шляпу. Что-то в его голосе, хотя француз и говорил негромко, ударило Майлса по нервам.
– Вы похожи на Говарда Брука, – тихо сказал профессор Риго. – Я произнес всего одну фразу, и вы тотчас же решили, что я могу иметь в виду только… – Он снова помолчал. – Неужели вы думаете, молодой человек, – продолжал он несколько ворчливо, – что крестьянина в междуречье Юра и Луары может хотя бы в малейшей степени, хотя бы в такой вот степени, – он щелкнул пальцами, – взволновать небольшая интрижка его сына с живущей неподалеку леди? Его это только позабавило бы, если бы он вообще что-либо заметил. Уверяю вас, не это вызвало бурю и повергло местных крестьян в ужас. Не это заставило Жюля Фреснака швырнуть в женщину камень на проезжей дороге.
– Тогда что же?
– Вы можете мысленно вернуться в прошлое, к тем дням, которые предшествовали смерти Говарда Брука?
– Могу.
– Этот юноша, Пьер Фреснак, жил с родителями в каменном доме на ферме, расположенной неподалеку от дороги, соединяющей Шартр и Ле-Ман. Его спальня находилась на верхнем этаже – необходимо обратить на это особое внимание, – и, для того чтобы попасть в нее, надо было одолеть три лестничных марша.
– И что же?
– В течение нескольких дней Пьер Фреснак был болен, слаб и находился в каком-то оцепенении. Он ничего никому не говорил – отчасти из-за того, что не отваживался на признание, отчасти же потому, что счел происходившее с ним ночным кошмаром. Подобно всем очень молодым людям, он боялся получить трепку просто так, за здорово живешь. И он повязал вокруг горла шарф и не сказал никому ни слова.
Он считал, что видит сон, когда каждую ночь за окном верхнего этажа появлялось белое лицо. Он считал, что видит сон, когда в нескольких метрах над землей в воздухе парила человеческая фигура, и его мозг и мускулы начинали отключаться – так слабеет свет лампы, если прикручивают фитиль. Но вскоре отец сорвал с его шеи повязку. И на шее открылись следы укусов острых зубов в тех местах, где из мальчика высасывали кровь.
Последовала пауза, Майлс не нарушал ее, от всей души надеясь, что кто-нибудь вот-вот рассмеется.
Он надеялся, что это повисшее в воздухе молчание будет вот-вот нарушено. Он надеялся, что Риго откинет голову и зальется кудахтающим смехом, выставляя напоказ золотую коронку. Он ожидал раскатистого хохота доктора Фелла, заставлявшего вспомнить о Гаргантюа. Однако ничего подобного не случилось. Никто даже не улыбнулся, никто не спросил, понравилась ли ему эта шутка. Но больше всего его ошеломила и повергла в какой-то столбняк невыразительная, словно взятая из полицейского протокола фраза «следы укусов острых зубов в тех местах, где из мальчика высасывали кровь».
Майлс услышал собственный голос, доносившийся, казалось, откуда-то издалека:
– Вы сошли с ума?
– Нет.
– Вы имеете в виду?…
– Да, – подтвердил профессор Риго. – Я имею в виду вампира. Я имею в виду существо, которое нельзя причислить ни к живым, ни к мертвым. Я имею в виду того, кто сосет кровь и губит души.
Белое лицо за окном верхнего этажа.
Белое лицо за окном верхнего этажа…
При всем желании Майлс никак не, мог засмеяться. Он попытался сделать это, но смех застрял у него в горле.
– Этот славный, лишенный воображения мистер Говард Брук, – сказал профессор Риго, – ничего не понял. Он увидел во всем этом лишь заурядную интрижку деревенского паренька с женщиной, которая была значительно старше мальчика. Он был возмущен до глубины своей честной английской души. Он простодушно полагал, что от любой безнравственной женщины можно откупиться. А потом…
– Что потом?
– Он умер. Вот и все.
Профессор Риго неистово тряхнул лысой головой, сохраняя на лице чрезвычайно серьезное выражение. Он взял шпагу-трость и зажал ее под мышкой.
– Прошлым вечером я старался… увы, идя на поводу у своего дурацкого чувства юмора… заставить вас поломать голову над этой загадкой. Я честно изложил вам все факты, но подал их несколько двусмысленно. Я сказал вам, что в общепринятом смысле этого слова Фей Ситон не является преступницей. Я сказал вам – и это правда, – что в повседневной жизни она добрая и даже излишне скромная женщина.
Но это не имеет никакого отношения к ее внутренней сущности, с которой она не может бороться, как человек не в силах совладать с алчностью или любопытством. Это имеет отношение к душе, которая способна покинуть тело человека, находящегося в состоянии транса или погруженного в сон, и принять видимую глазу форму. Эта душа питается человеческой кровью.
Расскажи мне Говард Брук хоть что-нибудь, я мог бы ему помочь. Но нет, нет и нет! Эта женщина безнравственна – а значит, следует все сохранить в тайне. Возможно, я должен был обо всем догадаться сам по некоторым внешним признакам, по той истории, которую я вам рассказал. В фольклоре рыжие волосы, стройная фигура, голубые глаза считаются эротическими признаками и всегда ассоциируются с вампирами. Но я, по своему обыкновению, не заметил того, что происходило у меня под носом. Мне предстояло узнать это после смерти Говарда Брука, когда толпа крестьян хотела совершить над ней самосуд.
Майлс поднял руку и крепко прижал ко лбу:
– Но вы не можете думать так на самом деле! Вы не можете считать, что эта… это…
– Это существо, – подсказал ему профессор Риго.
– Лучше скажем: «Эта особа». Вы утверждаете, что Говарда Брука убила Фей Ситон?
– Его убил вампир. Потому что вампир ненавидел его!
– Было совершено заурядное убийство при помощи острой шпаги-трости. Для него не требовалось участие сверхъестественных сил!
– В таком случае каким образом, – с невозмутимым видом спросил профессор Риго, – убийце удалось добраться до своей жертвы, а потом скрыться?
И снова воцарилось долгое молчание.
– Послушайте, мой добрый друг! – закричал Майлс. – Повторяю: вы не можете думать так на самом деле! Вы, разумный человек, не можете предложить такое фантастическое объяснение…
– Нет, нет и нет! – сказал профессор Риго, эти три слова прозвучали как удары молота, и внезапно щелкнул пальцами.
– Что вы хотите сказать своим «нет»?
– Я хочу сказать, – ответил профессор Риго, – что мне часто приходилось спорить с моими учеными-коллегами о значении слова «сверхъестественное». Вы можете оспаривать представленные мною факты?
– По всей видимости, нет.
– Минуточку! Давайте предположим – я говорю: предположим! – что вампиры действительно существуют. Согласны ли вы, что это объясняет поведение Фей Ситон во время всего ее пребывания в доме Бруков?
– Но послушайте!…
– Я говорю вам! – В маленьких глазках профессора Риго горел огонь безумия, но безумия, не лишенного определенной логики. – Я говорю вам: «Вот факты, будьте добры объяснить их». Факты, факты, факты! Вы отвечаете, что не способны объяснить их, но что я не должен – не должен, не должен! – говорить подобные фантастические глупости, поскольку мое предположение угрожает вашему привычному миропорядку и пугает вас. Возможно, вы правы, говоря это. Возможно, нет. Но в данном случае я веду себя как разумный человек, а вы – как человек, подверженный суевериям.
Он взглянул на доктора Фелла:
– А вы с этим согласны, дорогой доктор?
Доктор Фелл стоял напротив ряда низко расположенных, выкрашенных в белый цвет книжных полок, скрестив руки под длинным, ниспадавшим складками плащом и рассеянно глядя на тусклое пламя лампы. О присутствии доктора Майлсу напоминал лишь легкий присвист его дыхания – иногда он начинал пыхтеть громче, словно сбрасывал с себя сонное оцепенение, – и трепетание широкой черной ленточки, на которой держались очки. Его лицо с ярким румянцем излучало сердечность, заставляя вспомнить о старом короле Коле, и, когда доктор Фелл возвышался над вами, это, как правило, действовало ободряюще и успокаивающе. Майлс знал, что Гидеон Фелл – очень добрый, в высшей степени порядочный, страшно рассеянный и легкомысленный человек и своими самыми большими удачами наполовину обязан именно рассеянности. В этот момент на его лице с выпяченной нижней губой и повисшими усами начало появляться свирепое выражение.
– А вы с этим согласны, дорогой доктор? – упорствовал Риго.
– Сэр… – начал было доктор Фелл очень торжественно, в духе доктора Джонсона. Потом, видимо передумав, он умолк и поскреб нос.
– Мсье? – поощрил его Риго все тем же официальным тоном.
– Я не отрицаю, – сказал доктор Фелл и выбросил вперед руку, едва не смахнув бронзовую статуэтку на книжной полке, – я не отрицаю возможности существования в нашем мире сверхъестественных сил. На самом деле я уверен, что они действительно существуют.