— Придай этому всему хотя бы слегка обитаемый вид. Окна заделай, частокол поправь, ворота откопай, двор выкоси. И вообще… Одежду новую купи, вчера еще велел!
— Не поспел за день, княже.
— Ну так успевай! Чтобы в следующий раз я приехал и удивился.
— А когда ждать-то, Андрей Васильевич? — Еремей отступил и перехватил скакуна за уздцы.
— Каждый день жди, — подмигнул ему князь. — Не расслабляйся. Да, и хоть кур каких-нибудь заведи. Не все же по харчевням за едой бегать. Все, с Богом!
Назад Зверев мчался опять же на почтовых — но уже не гнал во весь опор и в Нижний попал вечером третьего дня. Остановился в городе, на трехэтажном постоялом дворе между домом воеводы и западной стеной. Тесно и дорого, но на этот раз он все равно был без лошадей и без холопов, а для престижа полезно. Почтового скакуна князь оставил на станции, получив обратно казенный залог. Еще перед сном Андрей кликнул хозяина и истребовал с рассветом вызвать к себе самых видных и честных купцов, торгующих зерном и мясом.
И казенная служба потянулась снова в самом что ни на есть нудном варианте. Разобравшись поначалу, кто, сколько и каких припасов готов доставить для ратных нужд, Андрей с утра встречался с купцами, потом вместе с ними отправлялся по амбарам, перебирая между пальцами овес и пшено, нюхая пласты вяленого мяса, растирая между пальцами сушеное; он следил, чтобы в трюмы грузили именно тот товар, что показывали для оценки, писал расписки, ехал к новым амбарам или возкам, вновь нюхал, щупал, пробовал на зуб, грузил, писал, считал, взвешивал, заказывал, требовал, ругался…
По его прикидкам, взрослому мужику в сутки требовалось хотя бы полфунта мяса — граммов двести в здешних измерениях. На шестьдесят тысяч ратников это уже получалось семьсот пятьдесят пудов в день — полный ушкуй. А если это перемножить на месяц? А если на четыре? А еще людям нужна каша, сало, вино, чтобы не болели, лубки и мох для ран, порох, свинец, дробь, жребий, наконечники для стрел, запас сабель, уксус для пушек, масло для ламп, фитили, деготь… И все — в неимоверных количествах. Только и успевай грузить, проверять да отвешивать, от рассвета до заката, неделя за неделей.
Нудную бесконечную работу в Петров день[] оборвал неуместный в будни радостный колокольный перезвон. Андрей как раз отправлял вниз по реке очередной ушкуй с порохом и двумя пушечными стволами — пищали, они ведь лишними никогда не бывают. Дождавшись, пока корабль отвалит от причала, князь двинулся назад на постоялый двор, думая, у кого узнать, что случилось. Но ответ пришел сам — с бегущими навстречу босоногими мальчишками, орущими во всю глотку:
— Казань пала! Казань сдалась! Нет больше Казани!!!
В голове словно взорвалась бомба: как пала? Когда? Почему? Кто начал с ней воевать? Почему он, организатор этой самой войны, ничего не знает? Андрей остановился, проводил отроков взглядом, но спрашивать ничего не стал. Откуда им знать? За ответом следовало идти к воеводе.
Двор перед воеводским домом оказался запружен мужчинами разного возраста, от двадцати до сорока лет, но одетых совершенно одинаково: в длинные синие кафтаны и синие же шапки с беличьей оторочкой. За спинами у всех были самые настоящие бердыши, сделанные по образцу тех, что придумал Зверев, и почти все держали тяжелые ручные шестигранные пищали или опирались на них.
— Ой, Андрей Васильевич! — обрадовался воевода князь Сицкий, стоявший здесь же, у ворот с одним из странных гостей: худосочным, с ввалившимися щеками и чахлой узкой бородкой. — Я как раз смерда за тобой посылать пытался. Эти ратники по твою душу прибыли.
— Как это? — не понял Зверев.
— Здрав будь, княже, — скинув шапку, в пояс поклонился худосочный. — Посланы мы из Москвы в новую крепость, что на Свияге построена. Службу охранную нести.
Поведение моментально выдало в ратнике смерда: боярин так раболепно даже царю кланяться не станет.
— Сколько вас? И откуда вы такие взялись?
— Восемь сотен, княже. — Худосочный выпрямился, но шапку не надел. — По царскому указу мы подрядились. Объявили в Москве, что государь среди вольных людей охотников до службы ратной созывает, огненным боем сражаться. Каждому освобождение от тягла за службу дает, отрез земли в наследное владение и рубль в год от казны на снаряжение. Вот мы, эта, и подрядились.
— Стрелки, значит… — кивнул Андрей. — Так вы из Москвы прискакали? Что там про Казань известно?
— Нечто не ведаешь, княже? — встрепенулся стрелец. — Пала Казань! Взял ее воевода наш славный, князь Василий Серебряный-Оболенский, покорил единым ударом.
— Это как?
— Послал его государь к Казани в крепости тамошней сидеть. — Худосочный стрелец отер усы, словно после кружки пенного пива. — Однако же князь томиться за стенами не стал, прямо на басурманскую столицу двинулся. Осьмнадцатого мая, сказывают, свое знамя под вражескими стенами распустил, татар, коих увидел снаружи, побил, а сам к воротам попытался прорваться. Тут на басурман такой ужас напал. Взбунтовались они супротив отродья иноземного, что возле хана малолетнего засело. Те добро свое, жен с детьми побросали да бежать кинулись из города. Но князь супостатов догнал да в полон взял. Вместе с главным русским ненавистником, ханом Кащаком. В путах подлого разбойника князь в Москву доставил, там его за злобность и деяния, против Руси сотворенные, тут же и повесили. Вместе с князем Серебряным к государю посольство от Казани прибыло. Рабов русских отпустили — аж шестьдесят тысяч! В ноги царю татары поклонились, в верности вечной поклялись и запросили к себе в ханы Шиг-Алея, верного слугу государева. Иоанн Васильевич на то свое соизволение дал, и ныне хан Алей, вестимо, уж до Казани добрался.
— Ч-черт! — выдохнул Зверев.
— Ага, — радостно подтвердил стрелец. — Повесили черта!
В голове возникла пустота: что теперь делать, зачем? Война, которую он готовил так долго и с таким тщанием — отменяется. Может быть, это и хорошо: не будет проливаться лишняя кровь. Но ведь столько сил потрачено! И все — псу под хвост.
— Так как нам в крепость свияжскую попасть, княже?
— Ушкуи ко мне оттуда почти каждый день ходят… — пробормотал Андрей. — Человек по сорок на каждом и уплывете. Ладья сейчас у причала стоит, на нее сразу сотню посадить можно. Тесно, конечно, но тут всего четыре дня пути. Кстати, как прибудете, то Пахому, холопу моему, передайте, чтобы возвращался вместе с людьми. Вас теперь столько, что и без них крепость обойдется. Скажи, в Москву пусть едет. Мне тут, похоже, делать больше нечего.
Хозяевам ушкуев и ладей плата была дана вперед до конца месяца, а потому князь Сакульский уже наутро двинулся в путь. Не пропадут стрельцы, не маленькие. Сами разберутся, в какую очередь кому отправляться. Главное — на чем плыть, имеется.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
