Посреди улицы бредет стадо коров. Ближе к обочине движутся красивые лошади с заплетенными в косички гривами и хвостами, с пронумерованными табличками на боках. Где-то поблизости проходит шоу лошадей и коров. На перекрестке стоит священник. Во время беседы он делает паузу и следует взглядом за лошадьми, впрочем, все на улице на них смотрят. Вокруг так мирно, и кажется, будто мы перенеслись в восемнадцатый век.
Послеполуденное солнце освещает площадь. Мужчина ведет большущего черного быка. В ноздри животного вдето кольцо. Спина блестит, как полированный эбонит. Бык переступает слоновьими ногами и оглядывается по сторонам с бессознательной свирепостью.
Звонит колокол, сзывая к «Ангелусу».
Мужчина и бык останавливаются. Человек снимает потрепанную шляпу и склоняет голову в молитве. Огромное животное неподвижно стоит подле него. Старик у тележки с ослом тоже снимает шапку. Два человека, по виду коммивояжеры или стряпчие, крестятся. Молится весь город.
Момент, когда звонят к «Ангелусу», кажется мне самым трогательным и красивым за весь день. Приезжий поначалу не обращает на колокол внимания. Он может ехать в дублинском трамвае. Неожиданно все приходит в движение. Мужчины и женщины осеняют себя крестом. Или на оживленной улице мужчина, с которым ты говоришь, замолкает и снимает шляпу. Но в маленьких городах Ирландии время «Ангелуса» прекраснее всего. И не важно, является ли человек фанатичным атеистом, насколько искренно он верит в то, что все священнослужители — мошенники, играющие на суевериях невежественных людей, однако, если в нем есть хоть искра почтительности и чувство прекрасного, в этот миг он обязательно обнажит голову и произнесет молитву.
Это молчаливое единение с Богом, утром, в полдень и на закате, наступающее посреди жизни и бизнеса, призывает людей, работающих в поле, городах и селах, оторваться от того, чем они в настоящий момент занимаются, и обратить свои мысли к небесам. Это выражение духовности ирландской жизни. Взаимопроникновение видимого и невидимого миров многое объясняет в загадочной и временами смущающей нас ирландской душе.
Вспоминаю, как однажды в Египте старый мошенник, пытавшийся обмануть меня в лавке, неожиданно выкинул из головы и меня, и мои дела, повернулся на восток, встал на колени и ткнулся лбом в пыль. Затем повернулся ко мне и таки надул. Жизнь для него была забавной игрой, призванной убивать время. Вот так и ирландцы: они смотрят на людские дела как на какой-то пустяк. Возможно, это объясняет, почему здесь смеются над тем, что мы считаем важным. Ирландцы, «лентяи» в глазах англичан, на самом деле — люди метафизического склада.
Замок Кэйр — одно из лучших сооружений, которые я видел в Ирландии. Он стоит на реке Шур возле красивого моста. Когда смотришь с крепостного вала на мельничную плотину и широкую гладь реки, кажется, что попал в Стратфорд-на-Эйвоне. С противоположной стороны река, петляя, прокладывает себе дорогу в лесу. Яркие сельские поля поднимаются к горам в шахматном порядке, а сами горы тянутся к небу, поражающему нежными голубыми оттенками.
В замке есть чудесный зал. Иногда в нем устраивают танцы и проводят другие мероприятия. Если бы я владел этим замком и имел бы деньги для воплощения в жизнь фантазии, я бы отреставрировал его и украсил комнаты оружием и мебелью времен застройки. Для замка, испытавшего на себе пушки Кромвеля, здание замечательно сохранилось. Думаю, если сюда вложить немного денег и мысли, замок Кэйр станет подлинной достопримечательностью Ирландии.
Вечером я пошел прогуляться к реке. Возле брода мальчик тащил лодку по веревке, перетянутой с одного берега на другой. Я прогулялся по великолепному парку возле воды. Все бы отдал за то, чтобы забросить в нее удочку. И время самое подходящее. В реке были глубокие черные омуты. Соблазнительное место.
На берегу я увидел «большой дом». Местный старик сказал, что во время гражданской войны в нем жил де Валера.
«Они вели себя как джентльмены, — добавил он. — Когда их куда-то приглашали, они непременно расписывались в книге посетителей».
В тот вечер в Кэйре я впервые прочитал несколько стихов Томаса Макдонаха. Мне сказали, что он родился в этой части Ирландии. Одно из стихотворений особенно меня восхитило. В нем выражено до некоторой степени то, чего я не могу объяснить, применительно к маленькому ирландскому городку, такому как Кэйр. Вот это стихотворение:
Ты снился ночью мне, Джон-Джон, Ты был со мной опять, И я проснулась утром, Джон, Спеша тебя обнять. Но я была одна, а сон Манил куда-то вдаль, — И я на ярмарку, Джон-Джон, Пошла, накинув шаль, Искать тебя средь шума, Джон, И толкотни. Все было так же, как тогда, Пять лет назад, весной, Когда отсюда навсегда Ушел ты вслед за мной. Вновь суетились шулера, Колоды теребя, И шла торговля и игра — Лишь не было тебя Меж тех, кому всегда, Джон-Джон, Ты был сродни. Кляня себя, я шла домой, Как мне на ум взбрело, Что ты оставил, боже мой, Бродяжье ремесло? К обедне ходишь, пост блюдешь, Над грядками корпишь… Я распахнула дверь — и что ж? Ты за столом сидишь. Как будто не прошли, Джон-Джон, Года и дни [10]. 5
В долине Типперэри стояла такая глубокая тишина, что я слышал лай собак из Кэйра и Роузгрина. Заходящее солнце было почти горячим. Не чувствовалось ни дуновения ветерка.
Передо мной, в центре Золотой долины, вздымался Кэшел. Это могучая скала, одинокая, словно большой корабль в море. Она поднимается над плоской землей, совсем как Эли, вздымающийся над болотами Кембриджшира. Странно, что одну из самых священных реликвий Ирландии поставил сюда дьявол. Каждый школьник Типперэри знает, что, когда дьявол летел домой (по всей видимости, в Англию) через долину Типперэри, то по пути он откусил кусок горы, но уронил ее в центре Золотой долины.
И в самом деле, если посмотреть на горы Слив-Блум, вы увидите там проем, в который Кэшел точно бы уложился. Его называют «Укусом дьявола».
Звонил «Ангелус», когда тихим вечером я шел по крутой тропе к древней крепости королей Мунстера.
На вершине этой высокой скалы, окруженной каменной стеной, находится то, что осталось от королевского города древней Ирландии. Я постучал, мужчина отпер мне ворота, и я очутился на широкой и неровной травяной лужайке с руинами дворца и церквей. Мужчина указал на грубый камень с древним крестом.
— Тут, — сказал он, — в старые времена святой Патрик крестил короля Энгуса.
Здесь до сих пор помнят историю крещения короля Энгуса. Мне нравится фамильярный тон, с каким ирландцы говорят о героях и королях древности. Они говорят, что, когда короля Энгуса крестили на древнем коронационном камне, святой Патрик был стар и слаб, и чтобы поддержать себя, он воткнул острый конец своего епископского посоха в землю. Когда церемония закончилась, святой Патрик и все, кто стоял вокруг, увидели в траве кровь. Посох воткнулся в ногу короля. Святой спросил Энгуса, почему он не закричал, на что король ответил: он слышал так много о страданиях нашего Господа, что счел нужным перетерпеть боль.
