Антон с тихим стоном нашарил трубку, не размыкая спекшихся губ протянул:
– М-м-м?
– Ты как? – Это был Саня Чесноков.
Саня подождал ответа, не дождался и предположил:
– Паршиво, значит. Слушай, Тоха, я сейчас приеду, привезу пива, ты пока вставай, приходи в себя.
– На фига? – Настроение было омерзительным, состояние и того хуже. Утро встречало не столько рассветом, сколько головной болью и абстинентным синдромом.
– Ты что, забыл?
– Что?
– Сегодня же Витькины погоны обмываем. Он полкана получил!
Полгода назад Виктор Плотников был представлен к внеочередному званию, и только сейчас пришли документы.
– Помню, – буркнул Антон.
– Спорим, ты не помнишь, где мы обмываем Витькины погоны?
Это было уже слишком.
– Пошел вон, – посоветовал Антон другу и нажал отбой. Может, он и пьяница горький, но не маразматик, и нечего с ним так разговаривать. И вообще, если вечером идти в кабак, то нужно еще поспать.
И сон уже подкрался к Антону и овладел какой-то частью сознания, но обломщик телефон снова ожил.
– Антон Васильевич? – осведомился незнакомый девичий голос в трубке.
– Он самый, – буркнул Квасов. Женские голоса ранним утром после угарной ночи не вызывали ничего, кроме крайнего раздражения.
– Вас беспокоят из отдела социальной защиты. Вы же у нас участник боевых действий, – не то утверждал, не то спрашивал голос.
– Ну, допустим, – проскрежетал Антон.
– У нас есть льготная путевка в Сочи. Пятнадцать тысяч рублей. Путевку нужно выкупить до конца следующей недели. Если не захотите воспользоваться, нужно приехать к нам и написать отказ.
Квасов пошарил в памяти. Что у нас сегодня? Кажется, пятница, первое ноября. Сочи в ноябре? Льготная путевка за пятнадцать тысяч? Они там вообще имеют представление о зарплатах и пенсиях участников? И Квасов не отказал себе в мелком удовольствии:
– А поехали вместе, а, девушка? Оттянемся за всех братишек, а? Счастье не обещаю, а удовольствие гарантирую.
Трубка оскорбилась и отозвалась зуммером, хотя обижаться должен был он, ветеран Антон Васильевич Квасов.
Антон выпростал ноги, сел в постели и потер виски. «Пропади ты пропадом», – пожелал он кому-то. Себе? Девице из соцзащиты? Абстинентному синдрому?
…Чесноков приехал с банкой старого доброго «Жигулевского», купленного в розлив, и креветками.
Антон к этому времени уже принял душ и вполне прилично соображал.
Щурясь, как коты на завалинке, друзья устроились в старых креслах на балконе, лузгали морских гадов и потягивали пиво – что может быть лучше?
Весь октябрь почти без перерыва шли дожди, а тут вдруг небеса спохватились, вспомнили, что за ними должок – несколько по-летнему теплых дней.
Солнце пригревало балкон, заигрывало с медового цвета жидкостью в стаканах.
Антона потянуло на размышления о бренности бытия, а Сашка бубнил что-то о политике, о предателях в аппарате правительства, а потом как-то плавно съехал на психолого-педагогическую тему (друзья нет-нет да и пытались пробудить в Квасове чувство социальной ответственности).
Против воли Антон прислушался к монотонному голосу Чеснокова.
– Слушай, – витийствовал Санька, а кучка выпотрошенных панцирей росла с немыслимой скоростью, – я-то тебя понимаю, как никто. Женщина – библейское зло. Это не обсуждается. И все-таки ты не прав. То есть не прав в бытовом смысле. Ты думаешь, лучше одному жить, чем с кем попало? Так? Не всегда. Иногда лучше, чтобы рядом был хоть кто-нибудь. Вот Витька Плотников один, Жорка один и еще долго будет один. И что хо рошего? С ними же вообще невозможно скоро будет спокойно посидеть – все время ищут врагов. Конечно, нас выдержать – не всем дано. Нам нужны особенные женщины, с терпением, как у водоросли. Вот Любаня у меня – настоящий братишка, десять лет держит семью на себе, как кариатида. У Лешки не все гладко, конечно, но двое пацанов уже бегают. Что Катька его истерит – так это не смертельно, у многих нервы сдают.
– И чё?
– Да так, к слову пришлось, – пошел на попятную Сашка, уловив предостережение в интонации друга.
– Тоже еще мозговед выискался, – проворчал Антон. Сашкин намек всколыхнул бурю в душе.
После демобилизации капитан Антон стал опасней в три или четыре раза, как граната «лягушка-подкидыш» по сравнению с обычной. «Лягушка» от удара о землю подпрыгивает и взрывается в воздухе, втрое увеличивая вражеские потери. Квасова подкидывало регулярно, даже повод был не нужен.
В глубине души Антон отдавал себе отчет, что становится не просто неуживчивым, а скандальным. Мелко, по-бытовому склочным типом – вдвойне отталкивающим персонажем. Баба – еще куда ни шло, но мужик…
– Тоха, не бери в голову, это я так, для профилактики.
– Проехали, – буркнул Антон, закрывая тему, но оказалось, что все ранее сказанное Сашкой было предисловием.
– Тоха, а что это за коляска под твоей дверью стоит? – размявшись, завершил маневр Саня. – Что-то ты скрываешь, братишка.
Тяжелым взглядом исподлобья Квасов посмотрел на друга. Сашка нарывался, но пиво, креветки, солнышко – осторожный намек на счастье – породили в душе некое подобие благодушия, и Квасов, поколебавшись, склонился к мысли во имя дружбы, пива, креветок и последнего тепла сдержать чувства. Глядишь, зачтется где-нибудь, когда-нибудь.
– Ну, коляска, ну, стоит. И чё?
– Так я и спрашиваю – чья?
– Соседская.
– Симпатишная соседка?
– Трое детей.
– Не хило. А муж?
– Не видел.
– Тоха, а ты не думал пойти коротким путем? Сразу многодетным папашей заделаться? Придешь на все готовое, так сказать. Пить станет некогда – зуб даю.
– Кончай трепаться, – беззлобно попросил Антон.
– Тоха, я тебе плохого не посоветую.
– Сань, замолкни.
– Да ладно, просто подумай.
– И думать не о чем.
– Но коляска-то стоит под твоей дверью, – не унимался Сашка, – а не…
– Чеснок, – перебил Антон, – я ж попросил. Заткнись, если не трудно.
– Не трудно. – Чесноков демонстрировал редкую сговорчивость – видимо, тоже размягчился под влиянием коктейля из осеннего солнца, пива и креветок.
Друзья в молчании продолжили цедить «Жигулевское», каждый думал о своем.
Антон думал о том, о чем и всегда, – о погибших ребятах и своем увечье.
Как ни крути, выходило, что если стереть из памяти все воспоминания, то можно вернуться к прежней жизни, создать семью, начать плодиться и размножаться. Но как же тогда братишки, которые остались там? Он, значит, жрет креветки, хлещет пиво, баб трахает, а они? Разве можно их стереть? Они ведь живы, пока он помнит…
Получался замкнутый круг.
С другой стороны, перед ребятами все виноваты, но Сашка с Лешкой выбрались из зыбучих песков воспоминаний, а он – нет. И не видит необходимости. Не видел…
