Юля проспала весь вечер. Когда она встала, стрелки на часах приближались к десяти вечера. Я сидела за компьютером, когда она возникла на пороге моей комнаты. Я подняла на неё глаза и улыбнулась:
– Есть хочешь?
– Ага.
– Тогда пошли.
Я разогрела оставшуюся со вчерашнего дня жаренную картошку с колбасой, достала из холодильника салаты, открыла банку с маринованными огурцами. За чаем, который мы пили с шарлоткой и халвой в шоколаде, спросила:
– Давно он зашибает?
– Лет шесть уже.
– А сегодня что произошло?
– Да… деньги у него закончились, а до зарплаты неделя ещё… Мне мама на тренировку утром оставила, а он, видимо, услышал, у него на такие вещи просто нюх, вечером проснулся, денег не нашёл, и начал ко мне приставать. Я сказала, что у меня денег нет, и ушла к себе, тогда он начал просить телефон, чтобы позвонить маме, а у неё сегодня сложная операция. Я его уговаривала пойти спать, как могла, а потом просто вытолкала из комнаты и заперлась. Ну а он начал дверь ломать, и я просто испугалась, что если открою сейчас, он мне этим напильником по голове даст, он же в таком состоянии вообще ничего не соображает. Ты извини, что я тебе позвонила, просто мне больше некому было.
– Ты молодец, всё правильно сделала. И правильно, что мне позвонила. Запомни – ты всегда можешь на меня рассчитывать, что бы не произошло.
После еды спать не хотелось. Мы посмотрели фильм на DVD, потом играли в карты, пели под гитару, несколько раз ставили чайник и пили чай прямо на постели, роняя крошки от печенья на покрывало. Наконец в половине третьего у Юли начали слипаться глаза, и я предложила ложиться спать. Я проводила её до постели, помогла лечь, укрыла одеялом и села рядом. Юля притянула меня к себе и поцеловала в губы.
– Ложись со мной.
Я покачала головой.
– Почему?
– Потому.
– А если серьёзно?
– А если серьёзно, то ты и сама это прекрасно знаешь. Потому что ты моя ученица, а я твой классный руководитель.
– И что из этого?
– Ничего.
– Тогда иди ко мне.
– Не могу. Не имею права.
– И всё-таки я не понимаю, – Юля поднялась и села на кровати, – ну кому от этого станет лучше, если ты сейчас не останешься со мной?
– Никому не будет ни лучше, ни хуже. Просто пойми – у меня есть профессия, которую я очень люблю, а у неё есть этический кодекс, который запрещает мне вступать в сексуальные отношения с учениками.
– И ты любишь свою профессию больше, чем меня?
– Не больше. Просто по-другому. Когда ты станешь старше, ты поймёшь, что одна любовь не может отвергать или мешать другой любви. А если что-то подобное происходит, это уже не любовь, – я встала с кровати и поправила смявшееся одеяло.
– Если ты сейчас уйдёшь, то я одеваюсь и иду домой, к отцу. А если попробуешь меня задержать, то это будет расцениваться как незаконное лишение свободы.
– Хорошо, я останусь, сяду в кресло, дождусь наступления утра, и отвезу тебя домой, – я посмотрела на неё, она отвела глаза и устремила взгляд вперёд. Я снова села на кровать и взяла её за руки, – ну почему, почему так добиваешься этого? Почему тебе недостаточно того, что мы вместе, что мы лежим сейчас в одной постели, почему тебе не хватает моей любви?
– Почему? Я объясню тебе, почему. Вот ты говоришь, что мы вместе. А где мы вместе? Ведь ты ни разу даже не позвонила мне с того дня, когда мы ходили в кино. И где, с кем ты была всё это время? Я не верю в то, что ты относишься ко мне серьёзно. И не знаю, как убедиться в обратном.
– Типичная ошибка думать, что постелью можно удержать другого человека около себя. Как показывает практика, наоборот, глубина чувства часто бывает обратно пропорциональна времени, проведённому постели вдвоём.
– Да, я знаю, так поступают молодые девушки, желая поскорее выйти замуж, начиная ещё с Анны Болейн.
– Не только. В психологии есть закон нереализованного желания. Когда лучше всего запоминается то, что человек не: недоиграл, дедопел, недопил, недосказал, недоделал, в общем, недопережил – вот именно всё это и сохраняется в нашей памяти на самый долгий срок, а всё остальное затирается, и затирается тем скорее, чем быстрее исполнилось наше желание.
Юля провела рукой по моим волосам:
– Маленькая моя, маленькая моя Ира…
Она подвинулась ближе ко мне и поцеловала в губы. У меня закружилась голова, я словно начала падать куда-то, лететь вниз с оглушительно увеличивающимся ускорением, проваливаться во что-то мягкое, тёплое, обволакивающее и до осточертения желанное. Мозг молнией пронзила одна мысль: «Разве не стоит всё в этом мире бросить, швырнуть об стену, взорвать к чертям ради этой девушки, ради этого тёплого маленького комочка живой плоти, ради этого беззащитного котенка, ради того, чтобы почувствовать её губы, её руки на своём теле, ради того, чтобы раствориться в ней, в ней всей…»
После чего я встала, произнесла:
– Спокойной ночи, – выключила в комнате свет, вышла и закрыла за собой дверь. Пошла на кухню, поставила чайник. Минуты через две через дверной проём я увидела, как в прихожую влетела Юля, натянула на голову шапку, накинула на себя пальто, и, не застёгиваясь, выбежала из квартиры. Я вскочила, схватила куртку и кинулась за ней:
– Стой, Юля! Ты куда?
Она не отвечала.
Я понеслась вниз по лестнице. Когда я выбежала из подъезда, она уже бежала в метрах двадцати впереди от меня. Я побежала следом. Расстояние между нами стало понемногу сокращаться. Минут через пять, когда я была уже в шагах десяти от неё, она перешла на шаг, а затем остановилась и обернулась ко мне. Я подбежала:
– Юля, ну что, что ты наделала? Куда ты побежала? Ты ведь простынешь! – голос мой срывался.
– Что тебе нужно?
– Пойдём обратно, пожалуйста.
– И ты будешь моей?
Я молчала.
Тогда она развернулась и снова пошла, но уже шагом. Я пошла несколько поодаль от неё.
Так мы шли этой темной, безветренной и безлунной, холодной мартовской ночью в свете уличных фонарей, она – в расстегнутом пальто, я – в лёгкой осенней курточке, в которой удобно ездить на автомобиле, несколько кварталов до её дома. Когда поднялись на третий этаж, я вошла в квартиру сразу за ней, успев до того, как она закроет дверь. Тогда она, не раздеваясь, прошла в свою комнату и заперлась изнутри. В гостиной Юлин отец уже переместился на диван и спал лицом к стене, я посмотрела на него и пошла на кухню. Там я нашла на холодильнике спички, зажгла газ, набрала в пустой чайник воды и поставила его на плиту. Вспомнила, что дома оставила включённым свой чайник, и решила не беспокоиться. Подождав, когда вода закипит, выключила газ, развела себе нашедшийся на столе кофе. Время уже перевалило за четыре часа. Несколько раз вставал в туалет Юлин отец, я боялась, что опять начнётся концерт, но ему, видимо, было не этого – вставал и тут же опять ложился спать. Пару раз поднималась и Юля, но ничего мне не говорила и сразу уходила к себе. Так я просидела до семи утра, когда Юле пришла пора вставать в школу. Мне сегодня нужно было к третьему уроку, но я решила, что вряд ли её отец начнёт с утра бузить, раз уж он всю ночь проспал, и, чтобы не мешать Юле собираться, ушла домой. Там я нашла на кухне обгоревший до черна чайник, выкипевший до дна и с отволившейся эмалью. Газ я выключила, чайник выкинула в мусорное ведро. Затем позвонила в охранную фирму и вызвала на дом двух специалистов. Два крепких парня в костюмах приехали уже через полчаса. Я пригласила их в квартиру, провела на кухню, предложила кофе, и, выслушав вежливый отказ, обратилась к ним так:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
