— А почему бы и нет? Ну, на худой конец он мне откажет.
— Клянусь яйцами Юпитера! Вы только посмотрите на этого мальчишку! Послушайся моего совета, парень: поужинай и ложись спать. И к Камлаху тоже не суйся. Он только что поцапался со своей бабой и сейчас злющий, как горностай с больным зубом. Слушай, ты ведь пошутил, а?
— Боги следуют за тобой лишь тогда, когда ты сам встанешь на их тропу, Кердик.
— Это конечно. Но только кое у кого из них здоровенные копыта: растопчут и не заметят. Ты рассчитываешь на христианское погребение?
— Ничего не имею против. Наверно, я довольно скоро при-му-таки крещение, если епископ добьется своего, но пока что я не принадлежу никому.
Кердик рассмеялся.
— Ну, я надеюсь, что, когда придет мой черед, меня спалят на костре. Так оно чище. Ладно, не хочешь меня послушаться — не надо, дело твое, но только не суйся к нему на пустой желудок.
— Это я тебе обещаю, — ответил я и отправился добывать себе ужин.
Поев и переодевшись в приличную тунику, я пошел к деду и с облегчением увидел, что Камлаха у него нет. Король сидел у себя в спальне перед очагом, в котором пылали целые бревна, и у ног его спали два пса. Поначалу я подумал, что женщина, сидевшая в высоком кресле по другую сторону очага, — королева Ольвен, но потом увидел, что это моя мать. Она, должно быть, шила, но сейчас сидела, уронив руки на колени, и белая ткань лежала на коричневом платье. Она обернулась ко мне и улыбнулась, явно удивившись. Один из волкодавов застучал хвостом по полу, другой приоткрыл глаз, взглянул на меня и снова зажмурился. Дед сурово взглянул на меня из-под бровей, но сказал достаточно дружелюбно:
— Проходи, парень, не стой на пороге. Закрой дверь. Оттуда страшно дует.
Я повиновался и подошел к очагу.
— Могу ли я видеть тебя, государь?
— Ты меня уже видишь. Чего тебе надо? Бери табурет, садись.
Рядом с креслом матери стоял один табурет. Я отодвинул его так, чтобы показать, что я не пытаюсь спрятаться за ее юбку, и сел между матерью и дедом.
— Ну? Давненько мы с тобой не виделись. Все за книгами сидишь?
— Да, государь, — ответил я и, придерживаясь принципа, что нападение — лучшая защита, сразу взял быка за рога: — Я… уехал после обеда, и меня не было дома, так что я…
— Куда это ты ездил?
— По тропе, вдоль реки. Особенно никуда, просто так, поупражняться в верховой езде, чтобы…
— Ладно. И что?
— Да, государь. И я не знал о приезде гонца. Но мне сказали, что ты завтра уезжаешь, государь.
— А тебе какое дело?
— Просто хотел бы поехать с тобой.
— Ты хотел бы? Поехать со мной? С чего это вдруг?
В голове у меня крутилась добрая дюжина подходящих ответов. Мне показалось, что мать смотрит на меня с жалостью. Я видел, что деду все равно и он ждет с безразличием и пренебрежением, приправленным лишь малой толикой любопытства. И я сказал правду.
— Потому что мне уже больше двенадцати дет, а я еще никогда не выезжал за пределы Маридунума. Потому что я знаю, что, если мой дядя добьется своего, меня скоро запрут в монастыре, в этой долине или где-нибудь еще, и заставят учиться на священника, и я хочу до того…
Его страшные брови сдвинулись.
— Уж не собираешься ли ты сказать, что не хочешь учиться?
— Нет. Я хочу учиться больше всего на свете. Но учение больше пойдет впрок тому, кто успел хоть чуть-чуть повидать свет. В самом деле, государь! Если ты позволишь мне поехать с тобой…
— Тебе сказали, что я еду в Сегонтиум? Это не праздничная прогулка! Путь будет далекий и трудный, и мы не станем дожидаться неумелых всадников!
Я не отводил взгляда от яростных голубых глаз. Это было тяжело, все равно что поднимать огромный камень.
— Я же учился ездить, государь. У меня теперь хороший пони…
— Ну да, этот, которого Диниас загонял. Это показывает, чего ты стоишь. Нет, Мерлин. Я детей не беру.
— Значит, ты и Диниаса тоже оставишь?
Я услышал, как мать ахнула. Дед резко обернулся в мою сторону. Я увидел, как его кулаки сжались на подлокотниках кресла, но он меня не ударил.
— Диниас — мужчина.
— Но ведь Маэл и Дуах тоже едут с тобой, государь?
Это были пажи, мальчишки моложе меня, которые повсюду ездили с ним.
Мать что-то начала говорить мне беззвучным торопливым шепотом, но дед поднял руку, заставляя ее замолчать. В грозных глазах под нахмуренными бровями появился интерес.
— Маэл и Дуах мне нужны. А чем можешь пригодиться ты?
Я ответил ему спокойным взглядом.
— Пока что ничем. Но разве тебе не говорили, что я владею языком саксов не хуже валлийского, что я читаю по-гречески и знаю латынь лучше, чем ты?
— Мерлин… — начала было мать.
Но я перебил ее:
— Я мог бы добавить сюда бретонский и корнуэльский, однако не думаю, что они пригодятся тебе в Сегонтиуме.
— А можешь ли ты назвать мне хотя бы одну причину, — сухо поинтересовался дед, — почему я должен говорить с королем Вортигерном на каком-то другом языке, кроме валлийского, если учесть, что он родом из Гвента?
И по его тону я понял, что победил. Я отвел взгляд — это было все равно что с честью отступить с поля брани, — перевел дух и кротко ответил:
— Нет, государь…
Он рассмеялся громким лающим смехом, вытянул ногу и перекатил одного из псов на спину.
— Что ж, быть может, в тебе все же есть что-то семейное, хоть по внешности и не скажешь! По крайней мере, у тебя хватило духу подергать за хвост старого пса в его конуре, когда это понадобилось. Ладно, поезжай. Кто тебе прислуживает?
— Кердик.
— Сакс? Скажи ему, пусть соберет тебя. Мы выезжаем на рассвете. Ну, и чего ты ждешь?
— Я хочу пожелать матушке спокойной ночи.
Я встал с табурета и подошел, чтобы поцеловать ее. Со мной такое бывало нечасто, и мать удивилась.
— Не на войну едешь, — резко сказал дед у меня за спиной. — Через три недели вернешься. Ступай!
— Да, государь. Благодарю тебя. Спокойной ночи.
За дверью я добрых полминуты стоял, прислонившись к стене и выжидая, пока уляжется сердцебиение и пройдет тошнота, подступившая к горлу. «Боги следуют за тобой лишь тогда, когда ты сам встанешь на их тропу. А это требует мужества».
Я сглотнул стоявший в горле ком, вытер о тунику вспотевшие ладони и побежал искать Кердика.
Глава 9
Так я впервые выехал из Маридунума. Тогда это казалось величайшим приключением в мире: выехать морозным утром, на рассвете, когда в небе еще горели звезды, в тесной компании людей, сопровождавших Камлаха и короля. Поначалу большинство моих спутников были угрюмыми и полусонными, и ехали мы по большей части молча. Дыхание курилось в холодном воздухе, подковы коней высекали искры из каменистой дороги. Даже звон упряжи казался ледяным. Я так замерз, что еле чувствовал в пальцах поводья, и думал только об одном: как бы не свалиться с взбудораженного пони. А не то я с позором отправился бы домой, не успев проехать и мили.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
