В средневековом университете факультет «Семи свободных искусств» служил обязательной подготовительной ступенью. Только пройдя курс «искусств», можно было перейти на факультеты специальные — медицинский, юридический, богословский.
Факультет «искусств» Ягеллонской академии был в коперниковский период на вершине процветаний. Семьдесят шесть профессоров толковали труды Аристотеля, латинских авторов, обучали по «авторитетам» арифметике и геометрии, астрологии и астрономии, физике и теории музыки.
В эти годы профессорская коллегия Кракова делилась на две резко отличные группы: большинство — старые, маститые ученые — отстаивало вековые традиции преподавания. Они строго придержи. вались дословного изложения текстов. Древних латинских поэтов и историков разбирали только грамматически, не останавливаясь на анализе содержания их творений.
Но в Кракове Коперник впервые встретил и совсем иных педагогов. Это была профессорская молодежь, побывавшая в университетах Италии. Она принесла оттуда новый, неведомый дотоле дух — преклонение перед античной древностью. Овидий[59], Вергилий[60] и Гораций[61], Юлий Цезарь, Тит Ливий[62] и Цицерон[63], десятки других древнеримских авторов перестали быть для них омертвелым сводом латинского языка. В итальянских школах их научили видеть в этих писателях нечто совсем иное — верных изобразителей жизни в эпоху, отдаленную почти на две тысячи лет. Читая глазами, свободными от церковных шор, поэтов, ораторов и историков Рима, эти молодые ученые воссоздавали в своем воображении картину жизни античного общества, столь отличную от жизни средневековой Европы и настолько более яркую! Энтузиасты впадали постепенно в состояние восторженного преклонения перед классической древностью.
Некоторые из этих молодых людей успели изучить в университетах Италии греческий язык и при его помощи проникнуть за порог эллинской древности. Пред их восхищенными взорами раскрылись широкие дали древней цивилизации.
В Краковском университете эти глашатаи нового держались обособленной, тесно сплоченной группой. Они стали первыми вестниками идей возрождения античной культуры к северу от Альп. Их принято было называть гуманистами. Одно время гуманистов Кракова объединяло «Надвислянское Литературное Содружество», на заседаниях которого вольно дебатировались вопросы древней истории и литературы.
Молодой доцент Лаврентий Корвин[64] родом из Шлёнзка, усердный участник дебатов «Содружества», был первым из тех, кто приобщил Коперника к изучению латинских авторов по-новому. Корвин был старше Коперника на несколько лет. Меж ними возникла дружба, сохранившаяся надолго. Корвину обязан Коперник прекрасным знанием латыни и способностью излагать свои мысли на этом языке просто, и красиво.
В Кракове Коперник погрузился снова в, уже знакомые ему по-Влоцлавку занятия латинской грамматикой. Профессора старого схоластического направления, читавшие обязательные курсы, заставляли зубрить до одури грамматические творения знаменитых христианско-латинских авторов Доната[65] и Присциана[66]. Венцом усилий в этой области был метрический диктант. На заданную благочестивую тему надо было написать латинские стихи размером древних поэтов. Коперник научился недурно описывать гекзаметрами звезду Вифлеема или непорочное зачатие.
Совсем иной дух господствовал на необязательных курсах молодых доцентов-гуманистов — Лаврентия Корвина, Яна Зоммерфельда, Павла Закличева. На вольных «коллегиях» грамматики, стилистики и реторики читали они и комментировали «Энеиду», пастушеские и деревенские песни Вергилия, «Календарь» и «Превращения» Овидия, оды Горация, «Разговоры» безбожного Лукиана[67], сатиры Ювенала[68], комедии Теренция[69], гимны Пруденция[70], множество писем и речей оратора Цицерона. Щедрыми красками рисовали эти посланцы Возрождения мысли и чувства языческого Рима, и искреннее их увлечение заражало юношей в подрясниках, отупевших от зубрежки черствой схоластической премудрости. Университетская молодежь постепенно проникалась чувствами, не имевшими ничего общего со страстями, раздиравшими ее в часы богословских диспутов. Это были, конечно, устремления опасные и вредные для христианского благочестия. Но до поры до времени Римская курия[71] не противилась гуманистическим увлечениям— она сама была затронута ими! И движение гуманизма из университетов Италии быстро перекинулось по сю сторону Альп.
За годы пребывания в Ягеллонской академии молодой Коперник проникся идеями гуманизма и стал горячим поборником «новшеств» и «вольностей». Однако как ни пленяли его поэты и ораторы Рима, как ни тешили собственные успехи в латыни, интересы торунца очень скоро сосредоточились на иных областях знания.
Разбуженный каноником Водкой интерес к «звездным наукам» мог получить удовлетворение в Кракове: здесь был Войцех Брудзевский.
VI. НЕМНОГО АСТРОНОМИИ
Астрономическая наука родилась из практических нужд: «Необходимость вычислять периоды разлития Нила создала египетскую астрономию, а вместе с тем господство касты жрецов, как руководителей земледелия»[72].
Таким образом, первым ученым-астрономом был жрец. Египетские и вавилонские жрецы были и первыми астрологами-звездочетами.
Астрономия вавилонян, полная логических несуразностей, но накопившая немало фактов, досталась в наследство Элладе. Уже в VI и V веках до нашей эры в эллинских философских школах природу стали рассматривать как нечто независящее от сверхъестественных сил и живущее по собственным законам. Это было грандиозное завоевание человеческого разума.
Испытующим оком глядели философы и математики древней Греции на простертый над ними звездный шатер. В чем заключается то общее, исходное, начало всех начал, что способно объяснить мироздание, внести стройность и простоту в запутанный бег небесных светил? Семь веков — от Анаксимена до Птолемея эллины искали эту простую и ясную «общую идею» вселенной. То, что было найдено ими, поразительно, но наряду с великими истинами они передали последующим эпохам и огромные заблуждения.
Философ Анаксимен, живший в VI веке до нашей эры, учил, что звезды прикреплены к вращающейся хрустальной сфере[73]. Такое представление о небесном своде подсказывалось наивным «здравым смыслом». Введенная в науку Анаксименом хрустальная сфера продержалась в ней двадцать один век — до Галилея.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
