Товарищи мои тоже не имели ничего против мяса и хлеба и, хотя вели себя несколько сдержанно, подрумяненную тушу горного козла быстро разъяли на куски, и на подносе осталось лишь немного костей.
Кунгсбьярн Плачущий Льдом сидел за своим концом стола на странном стуле из дерева и путаницы оленьих рогов, со спинкой, увенчанной фигурой ворона, и хмуро поглядывал на нас, общипывая небольшой кусок мяса, что держал в трех пальцах.
Задумчиво крутил кубок, в который ему доливали вина из узкого кувшина, и терпеливо ждал, пока мы не набьем брюха. Девица, сидевшая на помосте, принялась играть чуть живее, вторая же запела, но Кунгсбьярн нетерпеливо махнул рукой – и пение смолкло. Осталась только музыка.
Мы обгрызали кости, рвали куски хлеба, запивали пивом. Это длилось какое-то время. Я пытался вспомнить, когда я в последний раз ел нормальную пищу, и решил, что это была миска супа еще на реке, когда мы готовили сани к походу. Некоторые из нас тогда были еще живы, некоторые – здоровы, как та черноволосая девушка, стройная, как лань, та, которая нынче лежит в горячке среди окровавленных тряпок и с порубленными ребрами где-то на ледяном корабле – или же только едет к нему на санях.
Она была красивой на свой дикий, северный лад, и, похоже, между ней и Ульфом что-то было. Я чувствовал, что когда Нитй’сефни замолкает и смотрит в пространство, закусывая губу, он все время думает о ней. Непросто будет ему взойти на корабль и спросить, жива ли она.
Сперва мы ели поспешно, потом все медленнее, пока наконец не пришло время, когда один за другим мы начали откладывать обгрызенные кости и вытирать губы кусочками хлеба, а пальцы – о полы кафтанов. Принесли нам еще пива.
Я уже видывал немало пиров на Побережье Парусов, но этот был иным. Должен был царить здесь шум, тем временем говорили тут вполголоса, никто не пел, никто не рычал и не рассказывал непристойных историй. Никто не танцевал и не развлекался никакими играми, которые тут обычно любили. Они не боролись, не перетягивали друг друга за сплетенные руки над лежащим на земле копьем – только сидели и переглядывались. Ощущалось нечто странное, мне казалось, что в этом зале царит страх.
– Хочу теперь услышать, как оно за Каменными Клыками, – сказал Кунгсбьярн, глядя на Ульфа, который старательно вытирал пальцы кусочком хлеба. – То и дело среди нас рождается стирсман, желающий навести порядок с Шепчущими-к-Тени и их проклятой долиной. Так случилось и во времена моего отца. Мужи отправились за перевал – и ни один не вернулся. Я тогда был ребенком, но хорошо все помню, а оттого не желаю быть следующим, кто убьет лучших из клана и сам ляжет костьми под Прожорливой Горой. Тогда выжило немного мужей, и к нам пришли трудные годы. Я хорошо это помню.
– Шепчущие-к-Тени сами не берут оружия в руки, – осторожно произнес Ульф, наливая себе пива. – И их невозможно победить железом. У них на службе – призраки урочища. Те, кто туда входит без позволения Шепчущих, встречаются с тенями, что плачут в тумане. Человек теряет дорогу и блуждает меж скал, слыша в голове вздохи теней. Через какое-то время начинает видеть образы. Это как сон наяву. Каждый видит то, чего более всего боится, и то, что приносит ему печаль. Встречает своих любимых, а те оборачиваются против него. Встречает друзей – и оказывается ими предан. Смотрит на смерть своих детей и на поражение своего клана. Видит, как тонут его ладьи и горит дом. Длится это, пока вошедшие не погружаются в безумие, не убивают друг друга и не бросаются в пропасть. Потому-то с Прожорливой Горы никто и не возвращается.
– Однако вы вернулись, – сказал Плачущий Льдом. – Привели этого юношу, что нынче сидит между вами, и принесли то, что завернуто в попоны. Что же вы сделали, что видения тени не ввели вас в безумие?
– Шепчущие-к-Тени – Деющие, и только силу Деющих можно им противопоставить. Я воин, но иной раз могу использовать силу урочища, – неторопливо начал Ночной Странник, а потом рассказал.
Рассказал сказку.
Обычно сказкой он, как и мой проводник и сторонник Брус, называл умелую ложь. Своего рода завесу из слов, за которой может укрыться тот, кто сражается в одиночестве, один против многих, окруженный врагами. Здешние в таком были не слишком-то умелы. Это простые люди, которые предпочитают сражаться лицом к лицу и ничего не скрывают. Обычно они знают уловки, у них даже есть рассказы об одном из своих надаку, который странствует как человеческое существо по земле, охотно пользуется переодеванием и притворяется разными людьми, но в повседневности монета, скрытая между пальцами, притворство мертвым, укрытие за стволом дерева или подъем паруса со знаком другого рода – это для них уже серьезная интрига и доказательство немалой ловкости.
Они также знают искусство рассказывать сложные истории так, чтобы слушающие верили, что это случилось на самом деле, и они часто приукрашают, развлекая других рассказами о своих приключениях.
Однако то, что рассказал Ульф, содержало в себе все необходимое для хорошей сказки шпиона. Было там как раз столько правды, чтобы рассказ звучал правдоподобно, и столько вымысла, чтобы слушающий не узнал слишком многого. Я не знал, что случилось под Прожорливой Горой, но был уверен, что Ульф не умеет метать молнии, способные разгонять ройхо, как ветер разгоняет дым, и я впервые слышал, чтобы он имел морской камень с отверстием посредине, такой, который, если смотреть сквозь него, позволяет видеть и слышать правду, прикрытую любым колдовством и заслоненную любой иллюзией Деющего. Камень, который позволил Ульфу разогнать тени, рассыпался в прах – вместе с ним ушло и умение метать молнии.
Сперва я даже надеялся что-то узнать из этого рассказа, но достаточно было посмотреть на Грюнальди, который глядел с невинным лицом на притолоку, задумчиво прихватив нижнюю губу.
Я надеялся, что сказки Ночного Странника хватит, чтобы успокоить интерес нашего хозяина. Люди с Побережья и правда часто странствуют морем, но смотрят на все по-своему и независимо от того, насколько далеко забираются, все равно остаются темными и наивными. Особенно те, кто живет неподалеку от урочища – эти могут поверить во все, стоит только рот открыть. С другой стороны, я сам видел уже такое, во что не поверил бы, расскажи мне об этом кто другой.
– Сказать честно, – отозвался Кунгсбьярн, – с того времени, как началась эта война богов, в мире случаются странные вещи. Мы уже повидали всякое как на море, так и на земле, и нынче непонятно, что лишь кажется простому человеку, а что случается на самом деле. Но есть и вещи, менее достойные веры. К таким относится история о том, что у тебя украли Змеи и что ты, собственно, вернул. Ты сказал мне, что это ящик с твоей мертвой родственницей. Вот только мне, Ульф, проще поверить, что ты смотрел сквозь камень или что метал рукой молнии, чего ты уже якобы не умеешь, чем в то, что кто-то украл у вас покойника. Потому я думаю, что чем бы оно ни было, то, что лежит под лавкой, имеет оно общее с песнями богов и служит для того, чтобы безопасно пройти сквозь урочище, такое, как то, что под Прожорливой Горой. Полагаю также, что это не Змеи украли его у тебя, а ты – у Змеев. Хорошо, что ты поубивал их, и хорошо, что вернул своего человека. Но эта вещь – добыча, полученная на моей земле, и принадлежит она мне. А ты, как человек бывалый, знаешь, что хозяину надлежит отплатить за гостеприимство. Тебе эта вещь уже не нужна, а я хочу ее как подарок для себя.
Я осторожно осмотрелся по залу и увидел, что кроме тех дверей, через которые мы вошли, есть еще четыре входа, по одному в каждой стене. Начал я также раздумывать, удастся ли снять оружие, висящее на стенах. Остальные Ночные Странники тоже уселись как-то по-другому, расслабляя руки, ставя ноги так, чтобы суметь молниеносно встать, и внимательно притом присматривались к тяжелым предметам, до которых можно дотянуться. Грюнальди откинул голову назад и шевельнул ей так, что аж щелкнуло в шее, а Спалле сплел пальцы до треска суставов.
– Кунгсбьярн, – ответил Ульф. – Ты человек бывалый и мудрый. Ты наверняка помнишь, что обещал нам через своего человека мир. Не верю, что ты хочешь вызвать отвращение и гнев Хинда, подняв руку на гостя на твоем пороге. Подарок тебе надлежит, и я охотно отдам тебе меч или золото, но останки моей тетушки принадлежат мне, и так оно и останется, несмотря на то, что ты там себе думаешь. Не верю также, что ты хотел бы отобрать это у меня силой. Помни, мы как раз вернулись из-за Каменных Клыков, а тела тех, кто кое-что у нас отобрал, лежат там в снегу.
Кунгсбьярн откинулся на спинку своего стула и положил руки на подлокотники, увенчанные головами воронов.
– Согласно обычаю, – сказал он, – если ты обладаешь ценной вещью, полученной на моей земле, а я ее хочу, то ты должен сражаться за эту вещь, чтобы оставить ее себе.
Ночной Странник прикрыл веки и выдохнул через нос.
– Я должен с тобой биться? – спросил Ульф терпеливо.
