— Смотрела специальный выпуск прогноза погоды. Сказали, что она резко меняется, — проговорила бабушка, кивнув в сторону телевизора. Она много внимания уделяла погоде, с тех пор как Эйслинн стала воплощением лета. — А еще немного говорили о проблемах наводнения и о том, какие есть теории по поводу экологических сдвигов…
— Мы работаем над наводнениями. — Эйслинн сбросила ботинки. — Впрочем, строить догадки никто не запрещает, да и вреда от этого никакого. Никто не верит в фейри.
— Тут говорили, что белые медведи…
— Бабуль, а давай сегодня не будем об этом?
Эйслинн упала на диван, погрузившись в подушки с таким наслаждением, какого никогда не испытывала во дворце. Как бы ни старался Кинан, дворец не был ее домом. Там у нее не было возможности почувствовать себя самой собой. А здесь все именно так и было.
Бабушка выключила телевизор.
— Что случилось?
— Ничего. Просто… у нас с Кинаном был разговор… — Эйслинн никак не могла подобрать нужных слов. Они с бабушкой говорили о свиданиях и сексе, о наркотиках и пьянстве, обо всем на свете, но всегда эти разговоры были, скорее, абстрактными. Они не переходили на личности и не вдавались в подробности. — Даже не знаю… После этого мы с Карлой ходили в «Shooters». И мне стало лучше… Но завтра, послезавтра или через год — что я буду делать, если никого, кроме него, у меня не останется?
— Значит, он уже на тебя давит? — перешла к делу бабушка. Она никогда не ходила вокруг да около.
— Ты о чем?
— Он фейри, — ответила она, даже не пытаясь скрыть отвращение.
— Как и я. — Эйслинн не нравилось говорить это. И вполне возможно, никогда и не понравится.
Бабушка приняла новую Эйслинн, но всю свою жизнь она прожила в страхе и ненависти ко всему тому, чем теперь являлась ее внучка. По их вине умерла ее дочь.
По вине Кинана.
— Ты не такая, как они, — нахмурилась бабушка. — И уж точно не такая, как он.
Эйслинн почувствовала, как на глаза навернулись жгучие слезы отчаяния. Но она не хотела плакать. Ей еще плохо удавалось контролировать себя, поэтому погода реагировала на ее настроение даже тогда, когда она этого не хотела. Прямо сейчас Эйслинн очень сомневалась, что сможет контролировать одновременно и свои чувства, и небо. Она глубоко вдохнула, чтобы успокоиться, и выдавила:
— Он мой король, моя вторая половина…
— Но ты по-прежнему хорошая. И честная. — Бабушка села рядом с ней на диван и обняла ее.
Эйслинн прижалась к бабушке, совсем как в детстве.
— Он будет заставлять тебя делать то, чего хочет он. Такова его природа. — Бабушка погладила Эйслинн по голове, перебирая пальцами разноцветные пряди. — Он не привык к тому, что его отвергают.
— Я не…
— Ты отвергла его любовь. Умный ход. Но все фейри горды. А он — их король. Женщины отдавались ему с потрохами с тех пор, как он вырос настолько, чтобы замечать их.
Эйслинн хотела сказать, что он интересуется ею не только потому, что она сказала ему нет. Ей хотелось сказать, что она ему интересна такая, какая есть. И что их дружба крепнет, а им просто нужно найти способ помочь этой их дружбе. Но она сомневалась, что хоть что-нибудь из этого правда. С одной стороны, она была уверена, что его поведение — всего лишь результат ее отказа. Или он ведет себя так потому, что верит: быть его королевой — значит по совместительству быть и его любовницей. Однако, с другой стороны, она знала (и ей это совсем не нравилось), что из-за их совместной работы влечение и желание быть больше, чем просто друзья, только-только начинали заявлять о себе. И это до ужаса ее пугало.
— Я люблю Сета, — прошептала она, цепляясь за эту правду и не позволяя себе признаться вслух в том, что любить одного человека — не значит никого больше не замечать.
— Я это знаю. И Кинан тоже.
Бабушка все еще обнимала ее. Эйслинн казалось, что только бабушка знает, как обнимать так, чтобы не придушить от избытка чувств. И никто другой так бы не смог. Правда, никого другого никогда и не было. Их было только двое. Всегда.
— Что же мне делать?
— Просто будь самой собой — сильной и честной. И все образуется. Так всегда было. И всегда будет. Помни об этом. Что бы ни случилось за все столетия… которые ты проживешь, всегда будь честной с самой собой. А если что-то у тебя не заладится, прости себя. Ты будешь совершать ошибки. Ты в огромном и новом для тебя мире. И у них за плечами намного больше лет жизни в нем, чем у тебя.
— Как бы мне хотелось, чтобы ты всегда была со мной, — всхлипнула Эйслинн. — Мне страшно. Я даже не знаю, хочу ли я жить вечно.
Бабушка перестала обнимать ее.
— Мойра тоже не знала. И все же сделала неправильный выбор. А ты… Ты сильнее, чем она.
— А может, я не хочу быть сильной.
Бабушка издала какой-то звук, очень похожий на смех.
— Ты, конечно, можешь не хотеть, но тебе придется. В этом и заключается сила. Мы идем тем путем, который нам дан. Мойра разочаровалась в жизни и поэтому натворила опасных для себя глупостей. Спала с первыми встречными, творила бог знает что, когда… Не пойми меня неправильно. Я постаралась воспитать тебя так, чтобы ты не совершала ее ошибок. И она точно сделала все, чтобы на твое рождение ничто не повлияло. Она дала тебе возможность появиться на свет и не позволила им забрать тебя. Она отдала тебя мне. Даже в конце перед ней был сложный выбор.
— Но?
— Но она не была такой женщиной, как ты.
— Я девушка, а не…
— Ты правишь Двором фейри. Имеешь дело с их политикой. Думаю, ты заслужила право называться женщиной. — Голос бабушки стал строгим. Именно таким голосом она говорила о феминизме, свободе, расовом равноправии и обо всех тех вещах, в которые верила так же, как некоторые верят в бога.
— Мне кажется, я еще не готова быть…
— Девочка моя, никто из нас никогда не бывает к этому готов. Я не готова быть почтенной старушкой. В свое время я не была готова стать матерью — как для Мойры, так и для тебя. И я точно не была готова потерять ее.
— Или меня.
— Я тебя не потеряю. Это единственный подарок, который мне преподнесли фейри за всю мою жизнь. Когда меня не станет, ты будешь продолжать жить. Будешь сильной, как всегда. И тебе никогда не придется нуждаться в деньгах, в безопасности или переживать за свое здоровье. — Теперь голос бабушки был жестким. — Почти все, чего я хотела для тебя, они тебе дали. Но только потому, что ты достаточно сильная, чтобы все это принять. Я никогда не проникнусь к ним теплыми чувствами, но тот факт, что с моей малышкой все будет хорошо, когда меня уже не будет… Это очень веская причина простить им все остальное.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
