— Это и все от батареи?
Петухов рассказал, что произошло на пятой при отражении атаки фашистских танков. Свирид вынул из кармана небольшую книжечку и передал ее находившемуся здесь политруку Михайлину…
— Да… Громов… — проговорил политрук, развернув партбилет.
Наступило молчание. Его нарушил Новицкий.
— Оставайтесь здесь, — сказал он Петухову и Синице. — Теперь опять будете на второй. Спартановку поможете защищать…
О доставленном на вторую батарею Черном доложили на КП полка. Оттуда пришла «санитарка» с врачом Ковальским. Новицкий провел его в землянку, служившую медпунктом батареи. Врач осмотрел раненого. Бок и левая рука были у него забинтованы. Худощавое лицо казалось совсем высохшим и было желтого, безжизненного цвета. Новицкому так и не удалось поговорить со своим земляком. Черный лежал в жару, бредил.
Врач обработал раны и вновь их забинтовал, делая это с особым усердием.
— Думаю, что Черный выздоровеет, — обнадеживающе сказал он, тут же сообщил, что при первой возможности переправят лейтенанта на левый берег Волги.
С тревогой провожал своего друга Новицкий. Спустившись в свою землянку, обеспокоенно спросил дежурного:
— От Сытника никаких сигналов и нет?
— Нет, а давно бы пора им возвратиться, — ответил дежурный.
— Не приключилась ли беда с ними? — с недовольством на себя за то, что не отговорил Сытника от опасной вылазки, сказал командир батареи.
А дело обстояло так.
Перед рассветом, когда наступило затишье, Сытник, разговаривая с Новицким, предложил:
— Надо бы обследовать то место, где располагался КП дивизиона. Может, людей своих обнаружим, документы найдем…
— Согласен, Борис Андреевич. Но кого послать?
— Я пойду, — вызвался Сытник. — И еще человека три возьму.
— Подбери смельчаков.
Желающих пойти оказалось много. Сытник взял в группу Тыртышного, Трисбаева. Лена Земцова упросила Сытника взять и ее.
Тронулись в путь. Шли безлюдными, словно вымершими улицами поселка. За Спартановкой — знакомый пологий холм, где размещался КП дивизиона. Земля будто перепахана гигантским плугом. Среди развалин разбросаны бревна, доски. То тут, то там подбитые, сожженные танки.
— Досталось фрицам, что надо, — заметил Тыртышный.
Не спеша обошли все развалины, всматриваясь в следы бушевавшего здесь боя. В стороне от других, склонив голову и напрягая зрение, медленно передвигалась Лена. «Отсюда он подал последнюю команду «Огонь на меня!» — думала она, стараясь представить, как все это происходило. «А может быть, он не погиб, жив?» — не верилось ей, что никогда не увидит Даховника. Под ногами увидела окровавленный кусок гимнастерки, голенище от кирзового сапога. Возле гусеничного следа в примятой траве что-то блеснуло. Девушка нагнулась, подняла.
— Портсигар! — произнесла она громко. Сытник сразу определил:
— Это Даховника. Спрячьте его.
В одном из обвалившихся блиндажей под бревнами обнаружили трупы двух бойцов.
— Надо откопать! — распорядился Сытник. Отыскав покореженные лопаты, Тыртышный и Трисбаев стали быстро расчищать землю. Тыртышный вынул документы из гимнастерок погибших бойцов, передал Сытнику. Наспех вырыли могилу тут же, на холме, под чудом уцелевшим деревцом.
А вот и главный блиндаж, где находились оперативная штаба, узел связи, комнаты командира и комиссара. Сытник взглянул на вход — он обрушился, как видно, от угодившего сюда снаряда.
— Вот бы раскопать, — промолвил Сытник.
Но в это время увидели направлявшуюся к холму группу фашистов. Оставаться здесь дальше было рискованно.
Пошли обратно к батарее. Холм остался позади. Спустились в лощину. И здесь, осматривая местность, Тыртышный заметил невдалеке какие-то темные пятна. Скрытно подошли ближе: стояли три танка. В стороне от них Сытник увидел мелькавшие огоньки. Похоже, что там тоже был танк, а возле него расположились фашисты и курили. Укрылись все, потом Сытник распорядился:
— Земцова и Трисбаев остаетесь здесь и будете нас ждать. А мы с Тыртышным пойдем к танку.
Отдав документы Трисбаеву, Сытник и Тыртышный направились в ту сторону, где вспыхивали огоньки.
— Приготовься, может, фрица живым схватим, — шепотом проговорил Сытник.
— Я готов.
Шли молча. Уже знали точно: приближаются к одиноко стоявшему танку. Договорились, что и как делать.
Последние метров сто ползли по-пластунски. До танка остались считанные шаги. И вот бросились к фашистам.
— Рус, рус… — испуганно пробубнил немец, потянувшись за пистолетом. Но было поздно. Тыртышный одним ударом увесистого кулака свалил фашиста с ног, намертво зажал запястья, завернул руки назад, в рот сунул кляп. «Ишь, к Волге захотел», — прошипел Тыртышный, наваливаясь всем телом на гитлеровца.
Короткой была схватка и у Сытника. С размаху опустилась рука политрука на голову танкиста. Что-то хрустнуло, послышались сиплые звуки и стихли.
— Капут, — с облегчением вздохнул Сытник и поторопился на помощь Тыртышному.
— Ремень мне, — попросил тот.
— Возьми, — подал Сытник. — Да вяжи покрепче.
Когда гитлеровец был связан, Сытник сказал Тыртышному, чтобы тот осмотрел танк. Григорий забрался через открытый люк в машину. Захватил две полевые сумки, пистолет и вылез обратно.
— Тряпья там полно, как в магазине.
— Мародеры.
Тыртышный взвалил на плечи «языка». Пошли туда, где ожидали их Трисбаев и Земцова.
— Тяжелый, едят его мухи, — ворчал, сгибаясь под тяжестью, Тыртышный.
Трисбаев предложил тащить «языка» вдвоем. Но Григорий развязал ноги пленному, толкнул его в спину дулом автомата, и тот зашагал сам.
— Ишь, понимает наш разговор, — гудел Тыртышный, шагая вслед за «языком».
В густой синеве блекло сияли звезды. То там, то тут слышались одиночные выстрелы.
Группу Сытника на батарее встретили с восторгом.
— Не зря сходили! Один «язык» чего стоит! — говорили бойцы.
Возбужденной и встревоженной возвратилась Лена Земцова. Перед глазами стоял изрытый холм, на котором находился командный пункт дивизиона, трупы бойцов, портсигар.
Узнав от Сытника о найденном портсигаре, Новицкий хотел было посмотреть находку, но прежде надо решить, как поступить с «языком». Позвонил в полк.
— Захватили фрица, танкист-офицер. Как быть?
— Держите под охраной, пришлем машину, — ответили из штаба.
Новицкий вызвал Земцову.
— Что за портсигар вы нашли на месте КП?
— Вот он. — И Земцова положила на стол поблескивающую вещицу.
— Да, — тихо произнес Новицкий и, подержав его в руке, отдал обратно девушке.
А Земцова ожидала случая, чтобы поговорить с командиром о задуманном деле.
— Не хочу больше быть телефонисткой, — твердо выговорила она. — Назначьте меня к орудию!
— Почему это вдруг?
— Не могу больше, не могу, — твердила она. Новицкий доказывал, что ей трудно будет у пушки, что и телефонисткой быть почетное дело. Но Земцова настаивала на своем.
Новицкий что-то обдумывал, решал. Затем сказал порывисто.
— Ну если на то пошло, то переведу…
— Наводчицей?
— Нет. Санинструктором! Санинструктора у нас нет. Погиб…
Земцова задумалась. Ей казалось, что ее место только у орудия. Не зря же она в свободное от дежурства время ходила в расчет, присматривалась, как действуют орудийные номера. Но сейчас, выслушав Новицкого, заколебалась. И после небольшой паузы ответила:
— Согласна!
— Вот и хорошо. А дел много. Раненых нужно переправлять на тот берег. Как говорят — эвакуировать. Приступайте к работе.
В подошедший газик втолкнули толстого фрица — «языка», и Сытник сопровождал его до места.
Герман, почти всю ночь не смыкавший глаз, в это время выслушивал старшего группы бойцов, которая посылалась на выручку третьей батареи.
А батарея дралась героически. После того как Егупов направил с донесением на КП полка Попову, гитлеровцы повели обстрел батареи из пулеметов. Командир единственного уцелевшего орудия сержант Хайдуров, уже дважды раненный, открыл по врагу огонь. Вражеские пулеметы затихли. Автоматчики откатились. Затем на батарее один за другим разорвались три снаряда. Зенитчики увидели на бугре пушку, которая и вела огонь. Загорелись ящики от боеприпасов, вызвав пожар.
Сержант Хайдуров направил зенитку на вражескую пушку и вынудил ее замолчать.
— Погасить пожар! — приказал Егупов бойцам, среди которых были почти одни девушки.
— Воды нет — землей забрасывайте! Да побыстрее орудуйте лопатами! — наставляла подруг Елена Арестова. В семнадцать лет училась в ФЗУ и работала на строительстве тракторного завода на Волге. На батарее среди девчат она была запевалой. Первой бросилась растаскивать горящие ящики. Полыхавшие языки пламени постепенно меркли и гасли.
