– Повтори, Греноблец, повтори... И происходит чудо... Он на секунду перестает дышать и говорит снова:
– Ли... кий... а... зал...
– Ли кий а зал, – повторяю я за ним. – Что это может значить?
И вдруг какой-то передачей мысли до меня доходит.
– Лионский вокзал?
– А-ада!
И он отдает концы. Его лоб остается прижатым к разбитому лобовому стеклу, изо рта течет кровь... Я вылезаю из машины.
Пино смотрит на меня.
– Какой ты бледный! – восклицает он. Я перешагиваю через тело Мари-Жанны и грубо расталкиваю зевак. Вернувшийся Берюрье кричит мне:
– Они едут... Ты куда?
– Выпить стаканчик, я себя дерьмово чувствую.
– На углу улицы есть забегаловка...
– Приходи туда вместе с Пино, как только приедут полицейские...
– Понял!
Я вялой походкой дохожу до бистро, указанного моим достойным коллегой. Что-то мне хреново. Сегодня вечером жизнь особо тяжела... У меня, так сказать, началось несварение желудка от всех этих трупов. Моя Маргарита... Падовани... Подружка Турка... Греноблец... А плюс ко всему маринующийся где-то безголовый труп!
Надо мне было стать крестьянином. Ходить за хвостом лошади – разве это не идеал? Выворачивая эту землю, выжимая из нее лучшие соки, прежде чем самому отправиться удобрять ее азотом... Я люблю деревья. Не те пыльные и анемичные, что стоят в городских скверах, задыхаясь в кольце бетона, а другие... Те, что растут сами по себе, потому что ветер разносит семена, а земля плодородна... Те, на которых поют настоящие птицы... Те, под которыми растут грибы!
Открываю дверь бистро. Хозяин в синем фартуке на животе толкает речугу. Полупьяные, клиенты слушают его. А он говорит, что такие перестрелки характерны для квартала... Это уже четвертая за тридцать два года (из них четыре при оккупации), что он держит бистро.
– Вы не знаете, что именно там произошло? – обращается он ко мне.
Я сажусь на свободное место.
– Одни люди стреляли в других... Принесите мне рому и не волнуйтесь из-за этого!
Обидевшись, он с неохотой обслуживает меня. К счастью для его челюсти, он не ворчит, а то я в таком состоянии, что не смогу стерпеть брюзжание.
Я успеваю выпить один за другим четыре стакана рома, прежде чем появляются мои помощники. У них тоже усталый вид.
– Стакан красного! – решает Берюрье.
– А мне белого! – заказывает Пино из чувства противоречия. – У тебя на лице кровь, – говорит он мне. – Ты ранен?
Я вытираюсь платком.
Я им благодарен за то, что они не забрасывают меня вопросами.
Мы молча пьем, а хозяин и посетители с уважением смотрят на нас. После появления Берю, пришедшего с автоматом в руке, они наконец поняли, что мы не просто выпивохи.
Когда я снова чувствую себя в своей тарелке, то говорю дуэту, сопровождающему меня:
– Типа, что сидел в машине, в блатном мире звали Меме Греноблец.
– Я его знал, – отвечает Берю. – Я брал его в пятьдесят третьем, когда еще работал в криминальной полиции. Кража со взломом...
– Этот парень был сообщником Падовани по делу с головой... Перед тем как загнуться, он мне сказал, что труп спрятан на Лионском вокзале...
– На Лионском вокзале! – бормочет Пино. – Надо бы поискать в камерах хранения. Обычно именно там прячут расчлененные трупы.
Берю вторит ему и начинает вспоминать громкие дела, начавшиеся или закончившиеся в камере хранения...
– Вместо копания в воспоминаниях лучше съездить на место, – перебиваю я его.
– Одну секунду! – умоляет Пино. – Я хочу выпить теплого вина, чтобы немного взбодриться... От этой погони у меня отнимаются ноги.
Даю ему запрошенную отсрочку. Берю пользуется моментом, чтобы заказать себе сандвич, а я иду звонить в «Серебряный берег» Бертье...
Старуха за стойкой по-прежнему на своем посту. Можно подумать, что она проводит там круглые сутки!
Она подзывает моего коллегу.
– Добрый вечер, господин комиссар, – почтительно здоровается он. – Ничего нового. Та молодая женщина действительно попыталась выйти, но я попросил ее оставаться в ее номере, и она не настаивала...
– Кретин! В настоящий момент ваша киска находится на улице Токвиль в виде жмура... Спросите у дирекции, есть ли в гостинице второй выход... И подучитесь вашей профессии!
Я вешаю трубку, оставив его сгорать от стыда. Берю доканчивает свой сандвич. Без зубов!
– Ты похож на боа, – замечаю я.
– Что поделаешь, – извиняется он. – Волнения разжигают во мне аппетит.
– Ты роешь себе могилу зубами!
– Это менее утомительный способ, чем все остальные, – смеется Толстяк. – И не говори мне о зубах: они у меня в кармане!
– Ну, ребята, в путь, на вокзал! Мои партнеры со вздохом встают.
Глава 12
В камере хранения Лионского вокзала начинается большой шухер. Служащий, судя по его припухшим зенкам, до нашего появления дрых между двумя чемоданами.
Мы ему объясняем, кто мы и что ищем. Тогда он протирает моргалы, прогоняя последние остатки сна, и сам организует поиски. Мы решаем обращать особое внимание на самые большие вещи и пускаем в ход свое обоняние, которое у простых смертных обычно развито слабо.
Если б вы могли нас видеть, ребята, то купили бы билеты на это представление! Пинюш на четвереньках обследует нижние полки. Он нюхает на Манер собаки-ищейки, и его глаза двигаются в такт движениям его носа. Берю просто приклеивается своим хоботом к чемоданам, лежащим на полках. Он глубоко вдыхает, закрывает глаза, качает головой и переходит к следующему. Что же касается меня, то я действую иначе – взвешиваю чемоданчик, прежде чем к нему принюхиваться. Я знаю, сколько может весить человеческое мясо!
Вдруг Толстяк издает дикий вопль:
– Тут, ребята!
Мы подбегаем. Речь идет о деревянном ящике размером со средний чемодан. Воняет он так, как все бойни Ла Вилетт в жаркий день.
Замка на нем нет, а два ремня, закрывающие его, мы расстегиваем без труда. Нашим взорам предстает залитое кровью белое белье. Страшная вонь усиливается.
– Мы нашли, что нужно! – предупреждает Пино.
– Спасибо за информацию, – усмехаюсь я. – Надо залепить ноздри воском, чтобы не понять это.
Берю своими толстыми пальцами, не знающими отвращения, раздвигает белье, и мы можем сколько душе угодно восхищаться огромным тухлым окороком...
Нашему разочарованию нет границ...
Ситуацию лучше всех резюмирует опять-таки Толстяк:
– Дать протухнуть такому кусищу, в то время как бедным индусам нечего жрать! Какой вандализм!
Мы закрываем ящик, прежде чем продолжить наши поиски, но они ничего не дают.
Четыре часа утра; мы совершенно вымотались. Мою башку пилит ужасная боль; в глазах рябит.
– Буфет открыт? – спрашивает Берю служащего.
– Да...
Толстяк серый, как английское утро. Он смотрит на меня своими глазами, тусклыми от идиотизма и усталости.
– В этот час, – говорит он, – я предлагаю ром с лимонадом. Это прочищает мозги!
Мы покорно следуем за ним. В буфете дремлют несколько солдат, парочка влюбленных трется мордой о морду. Берю организует пир. Поев, мы, скрестив руки на животе, медленно погружаемся в размышления, которые являются прихожей сна.
Первым, через довольно большой промежуток времени, слово берет Пино. Он рыгает (из-за выпитого лимонада) и после этого звукового вступления решает издать более приятные для уха звуки.
– Я еще никогда не видел такого дела! – заявляет он.
– Я тоже, – уверяет Берюрье. – Ни разу. Не знаешь, какому святому молиться... Все разваливается в руках... Он секунду размышляет.
– Тонио, ты уверен, что Греноблец говорил именно о Лионском вокзале?
– Естественно!
– А если он тебя наколол? Я пожимаю плечами.
– Он подыхал. Ты думаешь, в такие мгновения хочется врать? Ему было проще промолчать!
– Согласен, но где здесь можно спрятать труп без головы? Кроме камеры хранения негде...
Он хочет сказать что-то еще, но я заставляю его замолчать почти римским жестом.
Я начинаю говорить сам, не для того, чтобы просветить моих помощников, а чтобы разобраться самому.
– Кажется, мы мало рассуждали об этой истории.
– Не понимаю, чего тебе надо, – заявляет Пино.
– Помолчи, мумия!
Он сжимается на стуле и начинает дергать себя за ус.
– Да, мы недостаточно копались в «как» и «почему»... А надо было бы...
Толстяк кладет на стол свой похожий на дорожный столбик палец.
– Первое? – просит он.
– Первое: Турок и Греноблец замочили неизвестного нам типа, от которого мы нашли только голову, по неизвестному нам мотиву.
– Записываю, – говорит Берю.
– Второе? – спрашивает Пино.
– Этот тип не здешний, поскольку никто его не опознал,
– Это мы знаем!
– Помолчи. Я продолжаю:
– Надо связать факт, что этот человек не местный, с тем, что мы находимся на вокзале...
– Не понимаю, – уверенно объявляет Берюрье.
– Для тебя это обычное явление. Я хочу сказать, что, если это приезжий, он мог приехать на поезде...
