В США ускоренными темпами наращивалось производство ядерных бомб и водородных зарядов.
В Днепропетровске началось серийное производство межконтинентальных ракет конструкции Михаила Янгеля. Вскоре Хрущев сообщит, что «мы производим теперь ракеты на конвейере, как сосиски».
В 1959 году Н.С. Хрущев выступал на Генеральной сессии ООН. Он внес предложение о всеобщем и полном разоружении.
А за несколько дней до своего выступления он встречался с президентом США Д. Эйзенхауэром. Им обоим было о чем вспомнить: оба прошли Вторую мировую войну. Алексей Аджубей, в частности, вспомнил такой эпизод этой встречи:
«Вдруг Эйзенхауэр спросил Хрущева, каким образом Советское правительство регулирует выделение средств на военные программы. «А как вы, господин президент?» — поинтересовался, в свою очередь, Никита Сергеевич. Эйзенхауэр развел руками, прихлопнул по коленке: «Прибегают ко мне наши военные, расписывают, какие у русских потрясающие достижения, и тут же требуют деньги — не можем мы отстать от Советов!» — «Вот так же иу нас, — подхватил мысль президента Хрущев, — приходят военные, расписывают, какие потрясающие достижения у американцев. И требуют денег. Мы ведь не можем отстать от Соединенных Штатов».
Гость и хозяин рассмеялись. Никита Сергеевич часто пересказывал этот эпизод».
В тот момент ни Эйзенхауэр, ни Хрущев не задумались о том, насколько они близки к Истине. Ведь именно такое соперничество было в основе «холодной войны», которая разгоралась все сильнее.
Передний край ее проходил через Арзамас-16 и Челябинск-70 — дваЯдерных центра Советского Союза. Вспоминает Главный конструктор академик Борис Литвинов:
«Исключение ядерных испытаний из процесса разработки ядерного заряда равносильно исключению из процесса создания самолета этапа начальных полетов. Ведь только сумасшедшему может прийти в голову мысль выпустить самолет для полетов с пассажирами без опробования его опытными летчиками-испытателями, хотя летным испытаниям и предшествует большая работа проектировщиков, конструкторов, технологов, в результате которой рождается крылатая машина. В отличие от примера с самолетом при создании ядерного заряда перед этапом проектно-конструкторских работ стоит очень важный этап расчетно-теоретических исследований, на котором моделируются процессы возникновения и развития ядерного взрыва. Ядерный взрыв — явление архисложное… Не существует никакого другого способа, кроме испытательного ядерного взрыва, чтобы определить реальность принятой модели. Только тщательные и тонкие физические измерения излучений и эффектов ядерного взрыва позволяют установить, насколько наши представления о работоспособности и энерговыделении данного образца ядерного заряда соответствуют его реальным возможностям. Вот почему испытательный ядерный взрыв для ядерного заряда можно считать равнозначным первому испытательному полету вновь создаваемого самолета. Конечно, можно создавать проекты самолетов и без полетов, на бумаге и даже в металле, но вот отпустить самолет в полет с пассажирами не решится никто.
Так и произошло в НИИ-1011. Новые ядерные заряды, ожидаемые характеристики которых соответствовали заказам военных, превращались в «металл», но это были «нелетавшие самолеты». Они ждали своих «полетов» — ядерных испытательных взрывов».
НИИ-1011 — это молодой Ядерный центр на Урале, который был создан в 1956 году.
Хрущев прислушивался к мнению атомщиков и военных. Особенно после того конфликта, который случился с И.В. Курчатовым и К.И. Щелкиным.
Незадолго до своей смерти Игорь Васильевич Курчатов не поддержал идею мощных ядерных взрывов. Он считал, что тех зарядов, которые уже созданы, вполне достаточно. Ясно, что на него повлиял Главный конструктор и Научный руководитель Уральского центра Кирилл Иванович Щелкин. Авторитет этого выдающегося физика и конструктора, трижды Героя Социалистического Труда был огромен, но тем не менее Хрущев в резких тонах выразил свое недовольство. Но Щелкин настаивал на своем. Неожиданно он подает заявление, мол, «по состоянию здоровья» он не может руководить Ядерным центром. Хрущев негодует и… распоряжается отправить Щелкинана пенсию! К стыду руководства, Щелкину устанавливают обычную пенсию, звезды Героя, Ленинская и Государственные премии уже не играют никакого значения: не подчинился — наказываем!
Кирилл Иванович утверждал, что для устрашения врага достаточно тех ядерных зарядов, которые уже есть, а термоядерные монстры никому не нужны.
Ох уж эти технари! Что они понимают в политике?!
Тем более что в Арзамасе-16 появился еще один «политик»! Хрущев имел в виду Андрея Дмитриевича Сахарова.
Так получилось, но после смерти Курчатова Сахаров стал самым авторитетным специалистом, когда речь заходила о термоядерном оружии. А именно с ним Хрущев связывал перспективы той мировой политики, которую он предполагал вести.
Установить деловые контакты с президентом Д. Эйзенхауэром не удалось. 1 мая 1960 года сбит под Свердловском американский самолет-шпион. Американцы сразу же делают вид, что о полете У-2 им ничего неизвестно. Они не предполагали, что летчик Пауэре останется в живых.
Политический спектакль продолжался до весны. В Париже была назначена встреча на высшем уровне. Хрущев потребовал от Эйзенхауэра извинений за шпионский полет. Президент США ультиматума не принял.
Осенью Хрущев поехал в США на Генеральную сессию ООН. Он участвовал во многих заседаниях, иногда «бушевал» — вте минуты, когда на трибуне появлялись ярые антисоветчики. «Ботинок Хрущева», которым он стучал по столу, относится к этому времени…
«Ботинок» стал символом нового этапа отношений с Западом. В январе 1961 года президентом США стал Джон Кеннеди. Никита Сергеевич считал, что международная политика
СССР способствовала приходу к власти в США молодого президента. Он был убежден, что Кеннеди «проиграет» ему. Но для этого нужно было запастись козырными картами. «Тузов» у Хрущева было несколько. Это межконтинентальные ракеты, космос и ядерное оружие.
1961 и 1962 годы стали ядерным кошмаром. Или ядерным безумием. Любое определение в данном случае точно соответствует тому, что происходило на испытательных полигонах СССР и США.
Академик А.Д. Сахаров вспоминал, что он отдыхал в Крыму, когда ему приказали немедленно выехать в Москву. Там планировалась «Встреча руководителей партии и правительства с учеными-атомщиками» — так она официально называлась. Встреча проходила в Овальном зале.
А.Д. Сахаров писал:
«Хрущев сразу объявил нам о своем решении — в связи с изменением международной обстановки и в связи с тем, что общее число испытаний, проведенных СССР, существенно меньше, чем проведенных США (тем более вместе с Великобританией), — осенью 1961 года возобновить ядерные испытания, добиться в их ходе существенного увеличения нашей ядерной мощи и продемонстрировать империалистам, на что мы способны».
Ученым было предоставлено по 10 минут.
Ю.Б. Харитон упомянул о том, что есть возможность испытать 100-мегатонную бомбу.
А.Д. Сахаров говорил об оружии мало, но рассказал об «экзотических» проектах, которые рождались в его отделе. В частности, об использовании ядерных взрывов для полетов космических кораблей.
Ученые из обоих ядерных центров и военные единодушно поддержали идею о прекращении моратория на испытания. Они доложили руководителям страны, что создано несколько уникальных образцов оружия. Но прежде чем поставить их на вооружение, нужно провести опытную проверку их работы на полигонах.
Хрущев одобрительно отнесся ко всем предложениям, но особо выделил идею об испытании сверхбомбы. «Пусть 100-мегатонная бомба висит над капиталистами, как Дамоклов меч!» — заключил он.
Создавалось впечатление, что сверхбомба — это нечто принципиально новое в ядерном оружии, что ничего похожего у американцев нет. Андрей Дмитриевич Сахаров второй раз выступать не мог, а потому он написал короткую записку Хрущеву. В ней, в частности, говорилось:
«Я убежден, что возобновление испытаний сейчас нецелесообразно с точки зрения сравнительного усиления СССР и США. Сейчас, после наших спутников, они могут воспользоваться испытаниями для того, чтобы их изделия соответствовали бы более высоким требованиям. Они раньше нас недооценивали, а мы исходили из реальной ситуации».
Сахаров предупреждал, что новый цикл испытаний может открыть американцам реальное положение дел. Мы же тщательно скрывали, что очень сильно отстаем от Америки, и особенно по созданию ракетно-ядерного щита. Но Хрущев считал иначе: в его представлении страх перед СССР был гораздо сильнее, чем преимущество в количестве ядерных зарядов. Да и записку Сахарова он воспринял иначе: ему почудилось, что атомщики начинают вмешиваться в политику. Допустить такого Никита Сергеевич не мог. Он обрушился на Сахарова во время обеда, который состоялся чуть позже. Хрущев был предельно откровенен:
