Эту картину и застала вошедшая в спальню То-Мери: фараон и царица хохотали, потирая лбы, между ними на полу сидела маленькая Анхесенпаатон и ревела во все горло. Ее кормилица растерянно стояла чуть в стороне, не решаясь сделать ни шагу. То-Мери долго не раздумывала, не обращая внимания на царскую чету, она подхватила плачущую царевну на руки и принялась успокаивать.
Родители смущенно замолчали.
Но, едва успокоившись, царевна потянулась на пол снова, она уже вкусила прелесть самостоятельного передвижения и не желала сидеть на чьих-либо руках. То-Мери отпустила девочку перед отцом:
– Пер-аа стоит дать царевне свой божественный палец, чтобы она смогла держаться, пока не научится.
Эхнатон протянул дочери руку:
– Держись за мой божественный палец.
Анхесенпаатон ухватилась за руку отца и не отпускала ее, пока сама не свалилась от усталости. Все попытки забрать ребенка у отца приводили к страшному реву. Отцу было жалко малышку, и он терпел. В конце концов Эхнатону пришлось даже покачать дочку на руках, чтобы та успокоилась и заснула. Конечно, это заняло очень много времени, но фараон был несказанно счастлив. Одной рукой он поддерживал спящую дочь, другой обнимал красавицу-жену.
Счастье казалось безбрежным, они с Нефертити так любили друг дружку и своих малышек. Это ничего, что пока нет сына, все еще впереди, они молоды, а в городе счастья впереди только счастье и любовь!
* * *
Двенадцатый год правления Эхнатона был хорошим годом, Начальник закромов Панехси сообщил об огромной собранной дани! Ее доставили отовсюду: из Нубии, Сирии, Эфиопии, разных уголков самого Кемет… Дань была столь велика, что решено принять не как обычно, а в торжественной обстановке. Для этого представителей подвластных народов пригласили в Ахетатон.
В самом начале второго месяца зимы в город Атона съехалось множество чужестранцев. Причалы Ахетатона были заполнены самыми различными кораблями, а в Доме гостей не сыскать свободного места. Но город велик, огромны его дворцы, все нашли приют.
Сириец Баср боялся, что у него открутится шея, столько приходилось вертеть головой. Конечно, Владыка Верхнего и Нижнего Египта построил невиданный город. Сразу понятно, что Ахетатон заполнялся домами не как попало, подобно старым городам. Здесь широкая Главная улица с огромным Храмом Атона и таким же Домом Атона – дворцом самого фараона. Конечно, в Храм сирийцев не пустили, но туда не входили и сами жители Ахетатона, у жителей Кемет в храмы входят только избранные, остальные довольствуются вывозом скульптур богов лишь по праздникам. Но на вопрос, когда ближайший вынос бога, чиновник Сетатен странно посмотрел на Басра и пожал плечами:
– Желаешь видеть нашего Бога? Смотри!
И показал в небо над головой.
Сириец не очень понял, пришлось объяснять:
– Атон над нами и видит своих поклонников с восхода до заката. Мы поклоняемся солнечному диску. Как его изобразить? А дары может принести любой, вон жертвенников сколько вокруг храма.
Все было в этом городе поразительно. Великое множество храмов, но все посвящены только Атону. В подношениях никакой крови, только плоды, цветы, благовония. Всюду разговоры о любви и красоте, от улыбок к концу дня сводило скулы, но не улыбаться в ответ на многочисленные улыбки жителей невозможно. Правда, у Басра закралось сомнение, все ли они искренние, но лучше так, чем хмуро насупливать брови.
Владыка Верхнего и Нижнего Египта Эхнатон и его супруга, Главная царица, Владыка Обеих Земель царица Нефертити, принимали подати всех подвластных им земель, сидя на троне под огромным золотым паланкином. Мало кто из прибывших смог близко лицезреть фараона, большинство не подпустили ближе десяти шагов; чтобы не кричать, приходилось передавать свои слова придворным, чтобы те, в свою очередь, передали дальше. Кто их знает, точно ли повторили цветистые фразы стоявшие в нелепой позе – спина согнута, а лицо поднято к Владыке, но фараон был явно доволен. Действительно, дань немыслимо богата.
Эйе смотрел на подходивших и подходивших послов, на бесконечные поклоны и подношения и думал, что по крайней мере половине из них пер-аа обязан все тому же Хоремхебу, не будь его войска, вряд ли сирийцы прислали бы столько благовоний, а черные, точно сгоревшие на солнце нубийцы с лоснящимися от масел спинами – столько драгоценного дерева и кости. Да и свои тоже едва ли были бы столь послушны и щедры.
Но пер-аа и не помыслил наградить Хоремхеба за службу, хотя того же Начальника закромов Панехси одарил щедро.
Но, похоже, Хоремхебу не нужны дары пер-аа, тот счастлив возможностью распоряжаться огромной армией, только бы ему не мешали и не заставляли сидеть дома. Невольно родилась мысль: что будет, если однажды Хоремхеб не подчинится? Для воинов его авторитет прежде авторитета далекого и непонятного пер-аа. Неужели сам фараон этого не понимает?
Эйе смотрел на возбужденного и одновременно каменно неподвижного Эхнатона и чувствовал, что не понимает. Для пер-аа важен его Ахетатон, и даже сейчас он радуется не столько пополнению закромов Кемет, сколько восторгу, выражаемому послами разных стран. Все слушал бы и слушал о том, сколь великолепен город, им созданный! И щедро одаривает не обеспечившего своей силой такой поток даров Хоремхеба, а тех, кто лучше похвалит его задумку.
В царском дворце снова радость: принесли известие, что в Ахетатон наконец собралась приехать царица-мать Тийе! Эхнатон весь светился от счастья, он столько всего покажет матери, Тийе должна сама понять, что Ахетатон – город любви и счастья.
Если что-то и было недоделано во дворце, построенном специально для царицы-матери, то уже через день он блестел. Саму Тийе встречали, точно фараона. Когда ее флотилия показалась на реке, крики восторга собравшихся на берегу подняли на крыло всех птиц в округе.
Тийе не слишком любила путешествовать, это всегда связано с какими-то неудобствами, но на сей раз отказаться от приглашения просто не могла. Мутноджемет все уши прожужжала о жизни в Городе Атона, пора посмотреть самой. Кроме того, у царицы был серьезный разговор к сыну.
Она устала, Эхнатону пора браться самому за всю страну, а не только за свой любимый Ахетатон. Бывали минуты, когда царица даже сомневалась, что поступила правильно, отправив молодого фараона подальше от себя. Может, стоило держать его при себе постоянно, чтобы как-то влиять на развитие? Но прожившая много лет рядом с разумным Аменхотепом и сама отличавшаяся недюжинным умом Тийе научилась не врать самой себе. Она прекрасно понимала, что позволила Эхнатону строить Ахетатон, только чтобы тот не путался под ногами в Фивах. Так и произошло, но теперь, когда пришло время фараону брать на себя основное бремя власти, вдруг оказалось, что именно это увлечение собственным городом сделало Эхнатона почти глухим к остальному Кемет. Страшнее было даже не это, Тийе понимала, что и Кемет тоже глух к своему фараону!
Где-то там, в прекрасном городе, живет некрасивый фараон, до которого никому нет дела! Такого и в страшном сне не увидишь… Тийе поняла, что пора исправлять положение. Фиванские жрецы почти уничтожены, но сама вера в Амона – нет, сильны и остальные боги, и царица не была уверена, что поклонение им стоит запрещать. Пусть себе в Ахетатоне превозносят одного Атона, остальной Кемет жил со своей верой тысячи лет, еще тысячи и проживет. Нужно внушить сыну, чтобы больше не трогал никого за пределами своего города…
Размышляя над этим, Тийе вдруг замерла. Задача получалась без решения! Эхнатон не будет воевать с собственным народом и его богами, только если его оставить в Ахетатоне. Но тогда все должно оставаться по-старому, а кто же будет править страной? Поняв, что основательно запуталась, Тийе решила плыть в Ахетатон и на месте увидеть, насколько страшно увлечение Эхнатона и что можно сделать, чтобы оно не мешало ему стать настоящим Владыкой Двух Земель, а не просто восторженным поклонником Атона в пусть и роскошном, но одном небольшом городе.
Конечно, Ахетатон ей понравился. Светлый, немыслимо украшенный, перед которым блекло все, созданное Аменхотепом III, праздничный Город действительно выглядел как обитель радости и счастья. Глядя в блестящие глаза Эхнатона и Нефертити, таких по-прежнему влюбленных друг в дружку и любящих своих девочек, видя поклонение их семье со стороны придворных и жителей города, Тийе радовалась и сама.
Опытный глаз царицы разглядел, что поклонение частенько наигранное, придворные всюду одинаковы, и в Ахетатоне не лучше, что многое уже надоело самому Эхнатону, как надоедает ребенку игра с одной игрушкой, что Нефертити устала рожать почти каждый год, и хотя по-прежнему влюблена в мужа, но у уголков красивых губ залегла пока тоненькая морщинка… Ее сомнения подтвердил Эйе: нет развития, непонятно, что дальше. Создали город, проводят службы, а что еще делать, не знают. Ну, Неф рожает раз за разом, хотя и она не всесильна, а пер-аа начинает скучать.
