— А ваш-то корреспондент уходит из гостиницы!
— Как это уходит? Куда? — разом протрезвели они, поскольку всего двадцать минут назад своими глазами видели, как он прикатил в гостиницу на служебном «газике» и вошел в свой номер.
— А кто ж его знает, куда? Такси с моего телефона вызвал.
Бросив в номере такую теплую и явно расположенную к выпивке администраторшу, они схватили полушубки и шапки, ссыпались по лестнице на первый этаж и, перепрыгивая через спящих на полу вестибюля командированных, выскочили на улицу как раз в тот момент, когда такси с Рубинчиком отчалило в чернильную черноту таежной ночи. Но благо, хулзановский вездеход с включенным двигателем и спящим в кабине молодым солдатом-шофером стоял тут же, ждал хозяина. Втроем, включая майора Хулзанова, они нырнули в кабину и приказали:
— За такси! Гони!
Значит, Рубинчик таки надыбал какую-то целку и теперь двинулся к ней домой — не то на квартиру, не то в общежитие! Оставалось лишь установить, к кому и куда именно он устремился. А уж потом, зная адрес, можно не спеша вызвать местную милицию, понятых и сгонять обратно в гостиницу за фотоаппаратами. Времени на это будет — аж до утра…
Но, прокатив до конца темной заснеженной улицы, такси не свернуло ни к одному из домов и даже ни в сторону аэропорта, а устремилось совсем в ином направлении — к тайге.
— Куда он?
— К зимнику, — сообразил первым шофер.
Действительно, такси катило к пересечению с зимней трассой, по которой тяжелые грузовики день и ночь тащили с юга, от Лены-реки, все, что нужно для жизни в тундре: горючее, продукты, строительные материалы, водку, технику, медикаменты. Летом, когда тундра оттает и превратится в зыбкое болото, тут нет никаких дорог, а потому тысячи тонн самого разного груза здесь спешат перевезти зимой по этим временным ледяным маршрутам. На кой черт ему зимник?
— А по нему куда угодно можно укатить, — сказал Хулзанов. — Хоть на юг, в Ленск, хоть на север, в Айхал!
— На такси? Зачем?
— Наверно, от вас смывается. Узнал, что вы за ним следите…
Но, достигнув зимника, такси не свернуло ни на юг, ни на север, а встало на обочине.
— Стоп! Гаси фары! — приказал Фаскин шоферу.
Черная промороженная ночь с низкой красной луной окружила их. Впереди, на перекрестке двух зимних дорог, стояло такси, тараня тьму перед собой конусами света фар и отсвечивая сзади желтыми габаритными огнями. Никто не выходил из машины, и гэбэшники терялись в догадках — что же этот Рубинчик собирается делать? Куда поедет?
Но вот на зимнике, с юга, показались огни спешащего на север бензовоза, и фигура Рубинчика выскочила из такси, встала на перекрестке с поднятой рукой. Бензовоз тут же сбавил ход, тормознул возле него. Рубинчик вскочил на высокую подножку и нырнул в кабину к водителю. Гэбэшники ждали, такси — тоже. Секунд через десять бензовоз фыркнул двигателем, отчалил от перекрестка и покатил на север, во тьму полярной ночи, а такси развернулось и направилось назад, в Мирный.
— С-сука! — выругались одновременно московские капитаны, а майор Хулзанов, выйдя из машины, остановил такси. Капитаны выскочили за ним.
— В чем дело? Куда он поехал? — спросил Хулзанов у шофера такси.
— Хочет ночь провести на трассе и написать статью о шоферах зимника, — объяснил тот.
Фаскин и Зарцев переглянулись.
— Но ведь у него на завтра билет в Москву! — вспомнил Зарцев.
— За ним! — решительно приказал Фаскин майору Хулзанову, спешно возвращаясь в кабину «Нивы».
— Зачем? Кого он тут найдет, на зимнике? — изумился Хулзанов.
— Он найдет! — уверенно сказал Зарцев и объяснил: — Это его последняя ночь тут! А он всегда трахает девочек именно в последнюю ночь командировки. И улетает!
— Тогда пошел! Вперед! — приказал Хулзанов своему шоферу.
Наследственный якут-охотник, он тоже возбудился этой охотой за «любожидом».
7
— Анна Евгеньевна?
У Анны пресеклось дыхание — Барский! Всю минувшую неделю она жила тайной мечтой, что он исчезнет, как дурной сон. Что он отстанет от нее, сгинет, попадет под машину, заболеет сифилисом, улетит за границу. Но нет, вот он, на том конце провода. Почему? Ведь тысячи людей умирают каждый день — от инфаркта, от рака, в автомобильных катастрофах. Так почему не гэбэшники?
— Алло! — нетерпеливо сказал его баритон.
— Да…
— Анна Евгеньевна?
— Я! — Теперь она взяла себя в руки и, держа телефонную трубку левой рукой, правой отодвинула от себя морду льнущего к ней эрдельтерьера и зашарила по кухонному столу в поисках пачки сигарет и зажигалки.
— Это Олег Дмитриевич Барский.
— Я слышу.
— Здравствуйте…
Пауза. Ждет, мерзавец, чтобы с ним поздоровались. Чтобы она пожелала ему здравствовать! И ведь никуда не денешься, придется…
— Здравствуйте, — сказала она сухо, не назвав его по имени-отчеству. И закурила.
Он, конечно, услышал чирканье зажигалки, его голос повеселел:
— Много курите, Анна Евгеньевна…
Снова пауза. Хочет навязать неофициальный стиль отношений, словно уже завербовал ее. Но она промолчит, конечно.
— Алло!
— Да, — сказала Анна.
— Я говорю: много курите…
— Я слышала.
— Гм… Извините, что беспокою в воскресенье. Помните, мы договорились созвониться через недельку? Я ждал вашего звонка всю неделю и решил, что не дождусь, право. Гора не идет к Магомету!
Пауза. Надеется, что она засмеется. Фиг тебе!
— Алло! — сказал он снова.
— Я слушаю.
— Бронированная женщина! — уважительно сказал баритон. — Но все-таки надо бы нам встретиться, Анна Евгеньевна. Как у вас завтрашний день смотрится? Мы могли бы пообедать…
— Нет, — прервала Анна. — До конца недели я совершенно занята. Я в процессе, как вы, наверно, знаете.
— Хорошо, — легко согласился он, хотя оба они понимали, что она просто оттягивает эту встречу. — А как насчет вторника через неделю? Скажем, часика в три — мы могли бы пообедать?
Анна вздохнула — никуда не денешься, придется встречаться с ним.
— Где? — спросила она и подумала: интересно, где КГБ угощает своих агентов в первый раз?
— Ну… скажем, ресторан «Армения». Знаете? Там форель замечательная. Вы как к форели относитесь?
— С интересом, — усмехнулась она.
— Как? Как? — Барский расхохотался. — Анна Евгеньевна, вы — прелесть! Значит, во вторник, в три, в «Армении». Кстати, я знаю, что вы никогда не опаздываете. Так что — до вторника! Желаю успехов!
— Пока… — Анна медленно положила трубку. Что-то было в его голосе… Что-то такое, чему нет названия, но что каждая опытная женщина слышит сразу, как профессиональный скрипач слышит плохо натянутую струну. Он заискивал. И значит, она ему очень нужна. Ну, не она сама, конечно, а Аркадий. И даже не сам Аркадий, а та новая система космической навигации ракет, которую выдумал этот гениальный еврей. «Понимаешь, Аня, — сказал он, когда она пристала к нему с вопросом, почему он так рвется в свою Черноголовку, если пробыл в Москве меньше суток, а до этого не был тут две недели. — На последних учениях наши ракеты, запущенные с подлодок в Белом море, долетели до Камчатки и поразили цель с точностью до километра. Для такого расстояния это неплохо, особенно если ракета несет ядерную боеголовку. Километром ближе или дальше — при ядерном ударе это значения не имеет, и мы еще три года назад получили за эту систему Государственную премию… — Он походил по комнате, держа руки в карманах своих любимых и потому заношенных вельветовых брюк. Потом вскинул свою курчавую голову и улыбнулся той улыбкой, которая подкупила ее еще пять лет назад, в первый же день знакомства с ним. — У меня есть совершенно новая идея. Если ее реализовать, наши ракеты на любом расстоянии — даже облетев вокруг света — попадут в цель, как в яблочко. Представляешь? Хочешь — прямо в окно кабинета Картера в Белом доме, а хочешь — в звезду на Спасской башне. Правда, это еще очень сырая идея, и я сам не совсем понимаю, как ее осуществить технически. Но сегодня ночью у меня появились кой-какие соображения, и мне нужно срочно проверить их в лаборатории…»
И он уехал. Конечно, она могла сказать ему о разговоре с Барским в кабинете хорька. Черт возьми, она могла бы рассказать ему даже о Раппопорте (ну, не все, разумеется!). Но пусть бы Аркадий и трижды простил ее — что это меняло в ее жизни? «Сегодня ночью у меня появились кой-какие соображения…» И в этом был корень всех проблем. Так что же делать?
Сигарета, догорев до фильтра, обожгла ей пальцы. Вздрогнув, Анна сделала последнюю затяжку и решительно загасила окурок в пепельнице.
Рев лодочных моторов и катеров, гоняющих по Клязьминскому водохранилищу, легко преодолевал прибрежную лесополосу и достигал шоссе. Неожиданная жара последних майских дней выгнала москвичей за город, и теперь весь лесистый берег водохранилища был оккупирован палатками, шалашами и дощато-картонными хибарками. Десятки тысяч людей съезжались сюда по субботам и воскресеньям и, несмотря на запрещающие знаки и предупреждающие плакаты, жгли костры, устраивали пикники, мусорили, пьянствовали, глушили рыбу, палили из охотничьих ружей по бутылкам и консервным банкам, плавали, купали собак и гоняли по водохранилищу на моторных лодках, самодельных катерах и катамаранах.
