После ухода ребят Мэрион не спеша убрала квартиру, напевая себе под нос. Квартира была маленькой, поэтому там особо делать было нечего, только помыть и убрать чашки с кофейником. Она села па диван, обхватив себя руками, и слушала музыку. Внутри у нее возникло какое-то странное чувство, которое хоть и было незнакомым, но угрозы не представляло. Она попыталась проанализировать его, однако так и не смогла выразить словами. По какой-то причине она не могла перестать думать о множестве мадонн, которых видела в музеях в Европе, особенно в Италии, и ее разум был наполнен яркими красками итальянского ренессанса, а еще она думала о цвете Средиземного моря, неба, о том, как смотрела на остров Капри с террасы ресторана на холме в Неаполе, и внезапно поняла, почему итальянцы такие мастера световых решений в живописи и почему они использовали синий цвет так, как не мог никто ни до них, ни после. Она помнила, как сидела на террасе того ресторана под сетчатым тентом, и солнце вдыхало в нее новую жизнь и будило ее воображение, и она представляла, каково было сидеть здесь несколько веков назад, в этом же свете, среди этих цветов, слушая, как, вибрируя, поют струны Вивальди вместе с медными колоколами Габриэли, звук которых, пульсируя, доносился с ближайших башен, и сидеть в соборе, глядя, как пробиваются сквозь пыльные окна лучи света, как они играют на резных деревянных скамьях, и слушать мессу Монтеверди. Именно тогда, впервые в своей жизни, она почувствовала себя живой, стопроцентно, по-настоящему живой, словно у нее появилась npичина жить, словно в ее жизни появилась цель, и она поняла, что теперь посвятит свою жизнь достижению этой цели. В то лето и осень она много рисовала: утром, днем, вечером, — а потом шла гулять по улицам, которые хранили эхо музыки мастеров, где каждый кирпич, каждый булыжник, казалось, имели собственную жизнь, и она, хоть и смутно, чувствовала себя частью всего этого. Иногда по ночам она сидела в кафе с другими молодыми художниками, поэтами, музыкантами и прочей богемой, попивая вино, смеясь, споря, дискутируя, и жизнь была прекрасной, и осязаемой, и свежей, как чистый средиземноморский рассвет. Позже, когда зимняя серость начала медленно просачиваться с севера, энергия и вдохновение вышли из нее, как выдавливается из тюбика краска, и теперь, когда она видела чистый холст, он оставался для нее всего лишь, чистым холстом, И ничем другим, куском материи, растянутым на деревянной раме, а не картиной, ждущей, когда ее нарисуют. Просто холсты. Она переехала дальше на юг. На Сицилию. В Северную Африку. Пыталась следовать за солнцем к своему очень недавнему прошлому, но находила только себя саму. Она вернулась в Италию и раздала все свои картины, краски, книги, кисти и много другого. Она снова поехала в тот ресторан, в Неаполь, и провела там много часов в течение целой недели, глядя на Везувий, Капри, залив, небо, с отчаянием умирающего человека пытаясь разбудить те старые ощущения, стараясь с помощью игристого вина разжечь свое воображение, которое ярко горело еще совсем недавно, и, хотя вино искрилось В солнечном и лунном свете так же, как и раньше, полыхающее в ней некогда пламя угасло окончательно, и Мэрион В конце концов свыклась с каменным холодом внутри нее. Она поежилась, вспомнив отъезд из Италии и возвращение в Штаты, обратно к семье, к тусклой жизни. И она снова невольно поёжилась, вспоминая череду жалких и несчастливых дней, потом улыбнулась и обхватила себя руками еще крепче, но не от холода или отчаяния, а от радости. Все это осталось в прошлом. Finito. Конец. В ее жизни снова появился смысл… и цель. Она снова видела направление, в котором должна идти. Необходимость в ее энергии. Они с Гарри смогут опять почувствовать эту синеву моря и неба и тепло вновь разожженного желания. Их ждал новый ренессанс.
Сара проснулась посреди ночи и, поборовшись несколько секунд, все же нашла в себе силы встать и пойти в туалет, чтобы облегчить переполненный мочевой пузырь. Она попыталась проморгаться, но её веки отказывались подчиняться, и она сидела с почти полностью закрытыми глазами и думала о похудении. Несмотря на то что она практически все еще спала и ее сознание было затуманено, Сара осознавала, какое огромное количество воды проходит через ее организм и по какой причине это происходит — худейхудейхудей — потом вдруг — zophticzophticzophtic — разве я не достойна быть первой? Всё еще сонная, она стояла, глядя и слушая, как журчит вода в унитазе, с радостью, потому что понимала, что в канализацию и в конце концов в океан смывались не только ее лишние фунты, но и ее старая жизнь, в которой она была одна, жизнь, в которой она была никому не нужна и бесполезна. Иногда она была нужна Гарри, но... Она слушала музыку наполняющей сливной бачок воды и сонно улыбалась, зная, что свежесть наполняет ее и скоро она станет новой Сарой Голдфарб. Свежая вода в унитазе была кристально чистой, свежей, даже в унитазе она казалась прохладной. Чистое, значит, чистое, новое, значит, новое... но лучше я все же буду пить воду из-под крана, спасибо большое. Сара вернулась в постель. Простыни казались прохладными и освежающими; лежа в постели, она провела пальцами по шелковой гладкой ткани ночной рубашки, расплываясь в улыбке, которая отражалась на внутренней поверхности ее век. Она дышала глубоко и медленно, а потом, глубоко, с радостью вздохнув, воспарила в счастливой невесомости на границе сна и пробуждения, всем телом чувствуя приятные волны, что прокатывались по ее телу и заканчивались где-то на кончиках пальцев ее ног, и зарылась в пушистую легкость своей старой подушки, Сара пожелала себе спокойной ночи, счастливо уплывая в мир своих снов.
Когда Гарри вернулся к Мэрион, он был все еще заряжен выше крыши. Она дала ему парочку снотворных таблеток, и некоторое время они просто сидели на диване, покуривая косячок, пока Гарри не начал зевать, и тогда они легли спать, чтобы проспать напролет удушливый жаркий день.
Сегодня волосы стали идеальными. Какой цвет. Он столь прекрасен, что на радостях хочется выпрыгнуть из окна. Теперь ты должна поторопиться, чтобы попасть на шоу до того, как начнут отрастать корни. Я бы очень хотела, уж поверь мне, но я рада, что они выжидают, пока я не сброшу лишний вес. Когда я пройдусь по сцене, ты услышишь только восхищенный шепот. Я посмотрю на них через плечо и скажу, что мне хочется побыть одной. Так ты теперь у нас шведоамериканка? Они посмеялись, и Сара вернулась к себе в квартиру, посмотреть, как теперь будет смотреться ее красное платье вместе с новой прической. Надев платье и золотые туфли, она вертелась и позировала перед зеркалом. Ей показалось, что на этот раз застежка почти сходится. Она чувствовала, что похудела. От радости она даже взвизгнула и послала своему отражению в зеркале воздушный поцелуй: ты прекрасна, прямо куколка. Она снова взвизгнула и поцеловала свою руку, улыбаясь отражению. Конечно, не Грета Гарбо, но и не Уоллес Бири. Она бросила взгляд через плечо на холодильник: ну что, умник, что, господин Селедка? Почти сошлось. Еще пара-тройка дюймов, и будет сидеть как влитое, спасибо большое. А селедку можешь оставить себе. Кому она нужна? Я люблю яйца и грейпфруты. И салат. Она покривлялась перед зеркалом еще некоторое время, потом решила пообедать и выйти погреться на солнышке. С выражением самодовольного превосходства она вынула из холодильника яйцо, грейпфрут и салат. Презрительно дернув головой, она толкнула, закрывая, дверцу своим tuchis'ом. Ну и как вам это, господин Умник? Видишь, как я выгляжу ,нечего сказать? Она показала язык холодильнику и пошла готовить себе обед, напевая и пританцовывая, чувствуя себя в боевом настроении. пообедав, она помыла тарелки, убрала их, взяла свой раскладной стул и, поцеловав кончики своих пальцев, похлопала холодильник. не плачь, малышка. Как говорит мой Гарри, все ништяк. Она хохотнула, выключила телевизор, вышла из квартиры и присоединилась к сидящим на солнышке женщинам. Женщины сидели и разговаривали, не меняя положения, глядя в направлении солнца и поворачивая свои раскладные стулья вслед за тенью, чтобы оно светило им прямо в лица. Ну что, узнала, какое шоу? Что-нибудь слышно нового? Откуда? Я же только вчера все отправила. Может, завтра узнаю. А может, через несколько дней. И вообще, какая разница? Мне все равно, какое это будет шоу. Вот так вот я думаю. Самое главное — это попасть на телевидение. А они тебя предупредят заранее? А что, по-твоему, они расскажут после шоу? А ты можешь прийти с подругой? Сара пожала плечами: откуда мне знать? Они должны, по крайней мере, разрешить тебе взять с собой schlepper'а. Кто потащит все эти призы? Уж поверь, я справлюсь. Особенно с Робертом Редфордом. Для него мне schlepper не понадобится. Все засмеялись и закивали, продолжая смотреть на солнце, и проходившие мимо женщины останавливались поговорить с Сарой, и уже через полчаса она была окружена со всех сторон болтающими, смеющимися, возбужденными, радостными соседками. Саре было тепло не только от солнца, но и от внимания, которым ее внезапно окружили. Она чувствовала себя звездой.
