– Да. Вполне, – Людвиг тряхнул головой, пытаясь отогнать от себя сонное состояние. Странно, он не мог сказать, спал ли он и видел сон о Зигфриде, перенесся ли каким–то непостижимым образом в мир своей мечты, или сном являлись женщины, с которыми беседовал Вагнер.
– Я тоже люблю хижину Хундинга. Мне кажется, это самые красивые декорации во всем спектакле, – Вагнер победно оглядел могучие, точно настоящие ветви дерева. – Не кажется ли вам, благородный друг, что было бы замечательно жить в такой хижине, слушая, как птицы поют в ветвях дерева, а под корой струятся свежие соки? Как журчат ручьи и какой–нибудь короед тихо шебаршится… черт возьми! Я бы хотел быть дервишем и жить в лесу, подальше от этой толпы, интриг, от зависти и вражды. Ночью мы могли бы наблюдать крупные звезды, глядя в черное небо. Днем… – он махнул рукой. – Мечты, мечты… Послушайте меня, Людвиг, вы один на всем белом свете, кто может понять меня. Вы – истинный мечтатель и романтик, вы и только вы!.. – Вагнер кивнул на прощанье королю головой и исчез в темноте кулис.
Какое–то время Людвиг стоял один, растроганный, воодушевленный, счастливый.
Хижина Хундинга – настоящая хижина Хундинга, сделанная один в один с хижины на сцене. Вот проект, достойный королевского участия. Дом Вагнера – дом дружбы, романтики и искусства.
Действительно, к чему Рихарду виллы и усадьбы, когда он может жить в лесу, возле прекрасного озера с лебедями. Жить, не думая ни о чем, кроме вечной музыки?!
Сказано – сделано. Для постройки хижины Хундинга была выбрана любимая липа Максимилиана Второго недалеко от лебединых озер. Людвиг самостоятельно перестроил проект, сделав хижину местом, пригодным для жизни.
Хижина была построена в кратчайшие сроки, и вскоре вместе с Вагнером они посетили это удивительное сооружение, выпив мадеры во славу искусства и послушав спрятанных за деревьями флейтистов.
Радости Людвига не было предела.
– Теперь ты, дорогой друг, наконец–то сможешь отрешиться от суеты окружающего мира, от пыли городов, от зависти и интриг.
Это дерево – такое же чистое и совершенное, как моя привязанность к тебе. Я счастлив, что судьба позволила мне узнать тебя, и теперь, когда я уверился в том, что ты истинный романтик… – Людвиг запнулся и налил себе шампанского. – Должен признаться, что в какой–то момент я усомнился в твоей бескорыстности и желании жить, посвятив себя лишь чистому искусству и природе. Жить как дервиш, как лесной колдун или эльф. О, как я завидую тебе, Рихард! Твоему уму, силе, мужеству. Этот дом живой, потому что вековая липа жива, она растет, и вместе с ней будет расти хижина Хундинга или, что я говорю, твоя хижина, Рихард! Позволишь ли ты мне иногда посещать тебя? Смогу ли я время от времени приходить к тебе, чтобы приносить немного шампанского, столь прекрасно скрашивающего одиночество и будящего воображение? Или ты пожелаешь затвориться от всех, оставшись наедине лишь со своим гением? Решать тебе, но…
Людвиг не успел закончить тост, остановленный странным поведением Вагнера, который вместо того чтобы поблагодарить друга за воистину королевский подарок, пожелать осмотреть дом или даже попросить Людвига оставить его в одиночестве, вдруг вскочил и, схватив шляпу, пулей вылетел из хижины. Не останавливаясь, он пересек поляну и прыгнул в привезший друзей экипаж, словно опасался, что тот вдруг исчезнет или превратится в тыкву, подобно карете Золушки. На ходу Вагнер кричал что–то о репетиции, вызове новой примадонны и срочном ужине у министра юстиции, которые он не мог пропустить.
Немного озадаченный и смущенный подобным поведением друга Людвиг провел ночь в хижине Хундинга в полном одиночестве.
Он откровенно не понимал желание друга покинуть столь замечательное место, даже не посидев в тиши и покое, не посвятив ночь медитации или молитве, сладким грезам или творчеству. Да что там – даже не осмотрев как следует подарок короля, который тот готовил с такой любовью и заботой.
Ведь в хижине было все, что могло понравиться взыскательному вкусу Вагнера, была небольшая библиотека с редкими книгами и погребок с любимыми винами и лакомствами композитора. Жесткое ложе, покрытое шкурой медведя, на которой столь приятно было лежать, слушая пение птиц и возню жуков в коре. На стенах висели шкуры животных и обычные охотничьи трофеи, некоторые из которых Людвиг привез из Хохеншвангау. Кроме того, в ветвях липы находилась искусно замаскированная смотровая площадка, откуда ночью можно было любоваться звездами.
Нередко совершающий путешествие в другую страну лишь для того, чтобы посетить какой–нибудь музей или полюбоваться знаменитым видом, Людвиг не понимал, что Вагнер мог попросту испугаться комаров или ночной сырости, от которой у него ломило спину. Что он был обязан каждый день приходить на репетиции и не может по собственному желанию оставить на несколько дней капеллу. Что, наконец, он считал, что шампанское с рейнвейном и с фиалковым эфирным маслом, которое обожал его король, воняет духами, от которых его мутило.
Живущий в мире своих грез и являющийся, по сути, небожителем, так как слишком длительные витания в облаках накладывают на человека определенный отпечаток, Людвиг не мог понять чаяний простых смертных.
Впрочем, эпизод с хижиной ни коим образом не омрачил их отношения с композитором.
Вагнер и антивагнеристы
После того как расстроилась свадьба Людвига и Софии, партия иллюминатов не уставала предлагать королю новых и новых кандидаток в невесты, но он не желал слушать о новой женитьбе, отказывая всем.
Все свое свободное время он отдавал капелле и театру, одновременно воюя за каждый пенни на постановки с королевскими министрами, считающими увлечение Людвига театром чрезмерным и разорительным. Но, как показала история, это были еще только цветочки.
Вагнер был счастлив, оттого, что все его идеи встречались юным королем с неизменным восторгом, а все просьбы немедленно исполнялись. Сам же Людвиг чувствовал себя на гребне счастья, видя, как его «Парсифаль» становится лучше и совершеннее день ото дня.
На Рождество король роздал своим подданным и ближайшему окружению огромное количество подарков. При чем все эти подарки он выбирал лично в дорогих художественных магазинах. Надеясь доставить радость, а не просто следуя формальному ритуалу.
Разобравшись с подарками, король уехал на Рождество в Хохеншвангау, чем не преминули воспользоваться недоброжелатели Вагнера, которых день ото дня становилось все больше и больше.
Дело в том, что за время нахождения в Баварии Вагнер сделался фактическим хозяином придворного театра. Для своих постановок он выписал из Дрездена знаменитого капельмейстера Ханса фон Бюлова и других друзей–музыкантов, каждый из которых теперь получал жалованье из казны и имел свой дом.
После удачной премьеры «Летучего Голландца» король приказал основать в Мюнхене музыкальную школу, директором которой должен был стать сам маэстро Вагнер. В этой школе певцы и певицы должны были готовиться к сценической работе по совершенно новой и невиданной до этого системе. Но и это было еще не все. Король и композитор готовили очередной проект, который должен был утвердить совет.
С самого начала знакомства с творчеством Вагнера Людвиг мечтал подарить композитору театр. Но не обычный театр в современном его понимании, Вагнеровский театр должен был стать подлинным храмом искусств. Для разработки архитектурного плана был приглашен сам Готфрид Семпер, который тут же приступил к работе.
Новый театр должен был быть построен не в пыльном Мюнхене, как это могли вообразить члены королевского совета, а на лоне природы, на возвышенности, как строятся замки и воздвигаются величественные монументы и храмы. Вначале Людвиг хотел насыпать искусственный холм, но потом брат Отто напомнил ему о холме, расположенном на правом берегу Изара.
Проект был встречен в штыки представителями обеих враждующих партий. На этот раз недовольство королем и его любимчиком, как теперь называли Рихарда Вагнера, впервые за долгие годы сплотила иллюминатов и рыцарей Святого Георгия.
Не стоит, однако, думать, будто бы среди державших власть в своих руках политиков не было истинных приверженцев искусства. Просто проект оказался баснословно дорогим. Мало того что на постановки вагнеровских опер король выбрал уже весь полагающийся ему бюджет казны, так еще теперь следовало изыскать где–то 2 568 299 гульденов на расчистку территории, отводящейся под строительство и постройку самого здания. А если добавить сюда улицу и мост, которые вели к театру, то сумма зашкалит за 5 000 000 гульденов.
Это был повод для настоящего конфликта. Проект долго не утверждали. Между тем пресса все чаще стала помещать статьи, обличавшие композитора как растратчика, кутилу и революционера, которого отказывались терпеть при нескольких дворах Европы. И который единственно ради разрушения Баварии был заслан теперь в ставку к не в меру впечатлительному и эмоциональному королю врагами государства.
