Майлз моргнул.
— Она хочет замолвить словечко за Корбо, так?
— Я тоже так подумала. — Он с сомнением поморщился, и Катерина добавила: — Я узнала о ней еще кое-что. Гарнет Пятая — знаменитость на Станции Граф, местная звезда. Нападение на нее барраярского патруля было в новостях; то, что ей сломали руку, было само по себе ужасно, но поскольку она актриса, танцовщица, ее тем самым лишили ее возможности выступать — так что в глазах квадди обида нанесена и самой их культуре.
— О, блестяще. — Майлз потер переносицу. Ему не померещилось: у него и впрямь разболелась голова.
— Именно. И если все увидят, как Гарнет Пятая в театре дружески беседует с барраярским посланцем, и все прощено и улажено — разве мало в этом плюсов с точки зрения пропаганды?
— Ага! — Он задумался. — Все так, но лишь до тех пор, пока она не разъярится и не бросится от меня прочь, поскольку я еще ничего не могу обещать ей по поводу Корбо. В каверзную ситуацию попал мальчишка, и при этом ведет себя не так умно, как следовало бы.
— Похоже, Гарнет Пятая — довольно эмоциональная особа, но отнюдь не глупа; по крайней мере, так я поняла со слов Бела. Я не думаю , что Бел стал бы устраивать эту встречу ради того, чтобы втянуть тебя в публичный скандал… но, может, у тебя есть причина думать иначе?
— Нет…
— Так или иначе, я уверена, что ты сумеешь столковаться с Гарнет Пятой. Просто будь таким же очаровашкой, что и всегда.
Катерина воспринимает его не совсем беспристрастно, напомнил он себе. Слава Богу.
— Я весь день пытался очаровать этих квадди, но что-то незаметно, чтобы я в этом хоть малость преуспел.
— Если ты благожелателен к людям, им трудно не ответить тебе тем же. Если ты дашь людям понять, что они тебе симпатичны, им будет трудно не ответить тебе тем же. И еще Николь будет сегодня играть в оркестре.
— О-о! — встрепенулся Майлз. — Вот это стоит послушать. — Катерина крайне наблюдательна; он не сомневался, что за сегодня она успела уловить тончайшие культурные нюансы, простирающиеся далеко за пределы местной моды. Значит, балет квадди. — Ты оденешь свой новый шикарный костюм?
— Поэтому я его и купила. Мы выражаем почтение артистам, наряжаясь ради них. Так что давай-ка, влезай обратно в свой фамильный мундир. Бел скоро зайдет за нами.
— Я лучше останусь в своем неприметном сером костюме. У меня такое чувство, что в данный момент щеголять барраярской униформой перед квадди — мягко говоря, не очень хорошая идея.
— В Третьем участке — да, наверное. Но нет смысла показываться в театре, если мы будем выглядеть как прочие безымянные планетники. Я думаю, сегодня мы оба должны выглядеть как можно более по-барраярски.
В том, что его увидят с Катериной , тоже были свои плюсы — так он надеялся; хотя это будет не столько пропаганда, сколько обычное хвастовство. Он задумчиво похлопал ладонью по боку, где не было меча.
— Точно.
ГЛАВА 6
Вскоре Бел явился к входному люку “Пустельги”, успев переодеться из степенного служебного мундира в поначалу ошеломляющий, но веселенький оранжевый камзол со сверкающими, усыпанными звездами синими рукавами, штаны с прорезями, собранные в манжеты у колен, и согласованные по цвету темно-синие чулки и ботинки. Судя по схожему, хоть и менее ослепительному одеянию Гринлоу, этот стиль — местная высокая мода, одинаковая для мужчин и для женщин, с ногами или без.
Бел провел их в тихий уютный ресторан на гравитационной стороне; из обычного здесь окна во всю стену были видны часть станции и звездное небо. Время от времени снаружи проносился какой-нибудь катер или буксир, оживляя пейзаж. Несмотря на силу тяжести, которая по крайней мере удерживала еду на тарелках, интерьер склонялся к архитектурным идеалам квадди: столики располагались на отдельных колоннах разной высоты, и таким образом использовались все три измерения зала. Официанты носились туда-сюда, вверх и вниз на гравикреслах. Дизайн понравился всем, кроме Ройса, которому приходилось задирать голову, высматривая неприятности во всех трех измерениях. Но Бел, как всегда чуткий, да к тому же весьма сведущий в вопросах безопасности, обеспечил Ройса собственной жердочкой, откуда можно было наблюдать за всем залом; Ройс, забравшись в свое орлиное гнездо, более-менее смирился.
Николь ожидала их за столиком, с которого открывался превосходный вид из окна. Одета она была в черное трико, поверх которого были наброшены тончайшие радужные шарфы; в остальном она почти не изменилась с того дня, как Майлз познакомился с нею — так много лет назад и в стольких нуль-переходах отсюда. Она по-прежнему оставалась стройной, изящной в движениях, даже будучи в гравикресле; все та же нежная кожа цвета слоновой кости и коротко стриженые волосы цвета черного дерева, и в глазах ее по-прежнему плясали чертики. Они с Катериной с интересом оглядели друг на друга и тотчас почти без всякой помощи со стороны Бела и Майлза завязали разговор.
Они говорили о том о сем, а тем временем вышколенная и ненавязчивая обслуга доставляла одно за другим изысканные блюда. От музыки, садоводства и способов биологического оборота на станции разговор плавно перешел на тему роста численности населения квадди и методов — технических, экономических и политических — основания новых поселений в разрастающемся ожерелье станций вдоль пояса астероидов. Только старые военные истории, по взаимному негласному соглашению, не просочились в поток беседы.
Перед десертом Бел вызвался проводить Катерину в уборную. Николь дождалась, пока они выйдут за пределы слышимости, и лишь потом склонилась к Майлзу и произнесла вполголоса:
— Рада вас видеть, адмирал Нейсмит.
Он на миг приложил палец к губам.
— Радуйтесь Майлзу Форкосигану. Я-то определенно рад. — Он помедлил, затем спросил: — Можно ли, в свою очередь, порадоваться за Бела?
Ее улыбка слегка увяла:
— Об этом знает только сам Бел. Я завязала со путешествиями по галактике. Наконец нашла свое место, свой дом. Бел как будто тоже по большей части счастлив здесь, однако… ну, Бел ведь планетник. Говорят, у них “пятки чешутся”. Бел не раз заговаривал о том, что собирается принять гражданство Союза, но… почему-то все никак не соберется.
— Уверен, что Бел хочет остаться здесь, — поделился своим мнением Майлз. Она пожала плечами и осушила свой бокал с лимонадом — ей скоро выступать, поэтому она отказалась от вина.
— Может, в этом секрет счастья — жить ради сегодняшнего дня, никогда не заглядывать вперед. Или, может, все дело в привычке, которую выработал у Бела прежний образ жизни. Весь этот риск, постоянные опасности — только особая порода людей может преуспевать в таком деле. Не знаю, сможет ли Бел изменить свою натуру, и насколько это будет трудно. Может, чересчур трудно.
— М-м, — неопределенно протянул Майлз. “Я не могу дать им ложную присягу, или предложить лишь частичную преданность, ” — сказал Бел. По всей видимости, даже Николь не подозревала о втором источнике дохода Бела — и втором источнике опасности. — Должен заметить, что Бел мог бы найти работу портового инспектора во многих местах. Однако он предпочел проделать немалый путь, чтобы найти ее здесь.
Улыбка Николь смягчилась:
— Это так. — Она добавила: — Знаете, когда Бел прибыл на Станцию Граф, у него в бумажнике все еще лежал тот самый бетанский доллар, которым я заплатила вам на Единении Джексона?
Майлз прикусил язык, остановив готовый сорваться с уст резонный вопрос: “Вы уверены, что это был тот самый?”. Один бетанский доллар ничем не отличается от другого. Если Бел сказал Николь, что это тот самый, то кто такой Майлз, чтобы сомневаться в этом? Уж во всяком случае, не такой вредитель, чтобы портить им всю романтику.
После обеда Бел и Николь повели их к платформе такси: артерии этой транспортной системы недавно были усовершенствованы для нужд трехмерного лабиринта, в который превратилась разросшаяся Станция Граф. Николь оставила свое гравикресло на общем стеллаже у остановки. На то, чтобы пробраться по разветвляющимся туннелям до места назначения, их вагончику понадобилось десять минут; когда они въехали в зону невесомости, желудок Майлза подскочил, и он торопливо вытащил из кармана таблетки от тошноты, проглотил одну и благоразумно предложил их Катерине и Ройсу.
Вход в Концертный зал мадам Минченко не поражал ни размерами, ни роскошью: всего лишь одна из многих общедоступных входных дверей, расположенных на разных уровнях. Николь чмокнула Бела и упорхнула прочь. Цилиндрические коридоры еще не заполонила толпа, ведь они пришли рано, чтобы у Николь было время пройти за кулисы и переодеться. А потому Майлз не был готов к тому зрелищу, которое предстало перед ними.
Это была громадная сфера. Почти треть ее занимало круглое окно, выходившее на затененную сторону станции, и таким образом сама вселенная, густо усыпанная яркими звездами, превращалась в декорацию. Катерина порывисто схватила его за руку, а Ройс тихонько ахнул. Майлз создалось ощущение, будто он вплыл в гигантский улей, поскольку остальная часть сферы была разделена на шестиугольные ячейки, которые походили на окаймленные серебром соты, полные самоцветов. Они проплыли вперед, к центру зала, и при более близком рассмотрении соты оказались обитыми бархатом ложами для зрителей, варьирующимися по размеру от уютных ниш для одного посетителя до секций, достаточно просторных для компании из десяти человек, если эти десять — квадди, не волочащие за собой длинные бесполезные ноги. Кое-где среди них встречались другие выходы и сектора, представлявшие собой темные плоские панели разнообразной формы. Майлз сперва попытался привязать к пространству зала привычные понятия верха и низа, но стоило ему моргнуть, и зал как будто повернулся — и он уже не мог определить, вверху это окно, внизу или сбоку от него. Думать, что оно внизу, было страшнее всего, поскольку тогда создавалось головокружительное впечатление, что ты падаешь в безбрежный звездный колодец.
