– Ничего. – Чанс тихо, злобно выругался. – Я последний дурак, потому что лежу здесь, с тобой, задавая вопросы и получая печальные ответы, заставляя тебя грустить, когда ты так чудесна в моих объятиях. Позволь мне просто держать тебя, котенок, – прошептал он. – Целуя твои губы, я верю, что все возможно.
Его желанию невозможно было противиться. Риба забыла о его странном испуге при упоминании о том, что она владеет половиной давно заброшенной шахты, забыла о боли в руках, там, где его пальцы оставили следы на коже, и отдалась на волю его чувств без всякой боязни и сдержанности, обнимая его и замирая в его объятиях, пока не осталось ничего, кроме его низкого голоса, бормочущего слова на странном, тягучем языке. Его ладони скользнули под шелк блузки, вминая Рибу в мускулистое тело, пока она не превратилась в мягкий покорный комок тепла.
Он быстро перевернулся, навис над ней, накрывая собой в одной долгой безумной ласке. Руки Рибы инстинктивно взлетели к его плечам, поползли по мышцам спины, разминая жесткую плоть с чувственной негой, столько лет похороненной под воспитанной с детства сдержанностью. Чанс обнимал ее, пытаясь научить, каким сладким может быть буйство страсти. Язык неустанно ласкал ее губы, Риба трепетала под ним, издавая нечленораздельные крики, охваченная таким же свирепым голодом.
Чанс медленно поднял голову – но только для того, чтобы вновь осыпать ее мелкими поцелуями-укусами, и Риба снова застонала. Чанс чуть привстал, так, чтобы увидеть ее мягкие губы, почувствовать теплое дыхание, вырывавшееся изо рта. Когда он припал губами к бившейся на горле голубой жилке, Риба откинула голову и выгнулась, прижимаясь к Чансу.
Он что-то говорил, тихо, несвязно, бормоча странные певучие, похожие на ласку слова. Его губы прильнули к шее, открытой вырезом блузки. Кончик языка коснулся выпуклости груди, рука скользнула по соску. Риба издала какой-то странный звук и уставилась на Чанса ошеломленными золотисто-карими глазами.
– Когда ты касаешься меня… не понимаю, что со мной… Чанс?..
– Я дурак, – прошептал он, – проклятый дурак.
И его рот снова прижался к ее губам, наполняя Рибу своим жаром и голодом.
Только гораздо позже, слишком поздно, она вспомнит эти слова – о том, какой он дурак. И тогда горько рассмеется, зная, что в тот день на пляже из них двоих дураком был отнюдь не он.
Глава 4
Риба сидела за письменным столом в «Обже д'Арт», бесцельно глядя на Тигриного Бога, вместо того чтобы углубиться в изучение оценочных ведомостей и счет-фактур. Свет гипнотически-таинственно разливался по поверхности скульптуры, создавая бесконечный узор из сливающихся, переходящих друг в друга полос золотого и мерцающего коричневого цвета, завораживающих и бесконечно чувственных. Неизвестный мастер сумел воплотить в камне сущность мужской мощи и грации.
А под всем этим, под атласной полировкой и прихотливыми изгибами, крылись первобытная дикость, сила и буйство, говорившие с ней на языке таком же древнем, как любовь и желание.
Риба закрыла глаза, по-прежнему ощущая всепо-давляющее присутствие Тигриного Бога. Перед ее мысленным взором статуэтка менялась, глаза светились серебристой зеленью, темные густые волосы казались под ладонью такими мягкими, упругие мускулы бугрились под гладкой кожей, нежные руки своим прикосновением рождали сладостную боль, заставляя Рибу томиться неведомой доселе жаждой, которую было невозможно утолить.
Она вновь ощущала, как Чанс накрывает ее своим телом, как мир стремительно сужается, пока не остались лишь он и она да отдаленные крики чаек над морем. До сих пор она не ведала что это такое – хотеть мужчину. Это когда ты во власти безумия и томления, неотвязной потребности подарить ему наслаждение и одновременно опалить безумной страстью. Желания и чувства разрывали Рибу на части, пока она не теряла способности думать и рассуждать и лишь беспомощно содрогалась под ним, забыв обо всем, о том, кто он и кто она, и покоряясь лишь вкусу его губ и ощущению тяжести мужского тела.
Когда Чанс внезапно оторвался от Рибы и откатился подальше, словно опасаясь прикоснуться к ней, она почувствовала, что сбита с толку, окончательно растеряна. Но потом, вспомнив, где находится, не знала, плакать или смеяться. Подумать только, они с Чансом обнимаются на пляже, словно парочка подростков!
И, словно прочитав мысли Рибы, Чанс осторожно сжал ее руку. Слабая дрожь, пронизавшая его, когда их пальцы соприкоснулись, подсказала Рибе, что сдержанность и самоконтроль даются ему нелегко. Риба не одинока в том головокружительном новом мире, открытом для нее Чансом.
Она не хотела возвращаться в «Обже д'Арт». Он не хотел провожать ее туда. Но в этот вечер Риба больше не видела Чанса – ей было необходимо встретиться с клиентами, собиравшимися посмотреть часть коллекции Джереми, и, поскольку те прилетели из Египта, не могло быть и речи о том, чтобы опоздать на переговоры. И отказаться невозможно…
Потенциальные покупатели ушли лишь в два часа ночи, и, конечно, звонить Чансу в отель было уже слишком поздно. Но она едва удерживалась, чтобы не набрать номер.
С девяти часов утра, как только Риба открыла магазин, в двери хлынул поток коллекционеров, охранников и издерганных, нервничающих страховых агентов. Не было ни времени, ни возможности позвонить Чансу – она ни на минуту не оставалась одна.
К четырем часам для Рибы стало очевидным, что «Обже д'Арт» слишком мал, чтобы вместить всех любителей антиквариата, заинтересовавшихся коллекцией Джереми. У нее не осталось ни сил, ни энергии объясняться с клиентами, отвечать на одни и те же бесконечные, монотонно повторяемые вопросы.
Только в четыре часа она избавилась от последнего посетителя и еще целый час вела переговоры об условиях очередного показа коллекции на следующей неделе в «Хотел дел Колорадо» городка Сан-Диего. Днем назначена демонстрация экспонатов, потом последуют ужин, вечерний аукцион и полуночный бал. Джереми, конечно, одобрил бы все это. Он любил сочетание утонченности шампанского и примитивного соперничества коллекционеров, охваченных нерассуждающим желанием приобрести одну и ту же редкость.
Мягко улыбаясь, Риба провела кончиками пальцев по Тигриному Богу. Даже с закрытыми глазами она могла видеть мощные формы статуэтки. Она вовсе не была идеализированным изображением гиганта Геракла, высеченным из камня. Нет, перед ней был настоящий мужчина – широкие плечи, узкие бедра, мускулистые руки и сильные ноги, в каждом изгибе – чисто мужские непринужденность и уверенность. Лицо было скорее волевым, чем красивым, скорее завораживающим, чем идеальным.
