И вновь – громовое ура.
Мне было интересно, что написал в дневнике Саша…
По моей просьбе, следуя традиции, идущей от отца, Кириллов приносит мне (но только когда я ему велю) выписки из дневника Наследника. Я решился на это, ибо обязан знать обо всем, что связано с будущностью страны…
Саша записал: «Можно безошибочно сказать, что весь Петербург высыпал на улицу. Движение, волнение невообразимое… Беготня во все стороны, преимущественно к Зимнему дворцу, крики, в которых чаще всего слышатся «Каракозов!», «Комиссаров!», угрожающие ругательства по адресу первого, восторженные восклицания по адресу второго; группы народа, пение «Боже, царя храни»… И страшнейшее ура.
Папа крепко поцеловал меня. Он любит меня, я счастлив».
Мои записки
(Записки князя В-го)
Пришла очередь после записок повелителя рассказать о себе…
Рассказ незаметного муравья, который тем не менее столько определил в истории несчастной Родины!
Сейчас, подводя итоги жизни и вспоминая человеческую комедию, которой был свидетелем, преисполненный презрения, я все чаще повторяю слова тетки: «Человеческая порода осуждена Господом либо грозить, либо ползать». Впрочем, господин Кириллов сказал получше: «Наш народ «или Сидору в ноги, или Ивану в рыло…»
Род наш прежде знаменит был и славой, и великим богатством. Нас разорил отец…
Начиналась его карьера ярко.
В начале века был он светский лев, вождь молодого Петербурга. Служил, конечно же, в самом блестящем – в кавалергардском полку. В то время все были галломанами. Но отец никогда не был, как все. Он придумал быть англоманом и денди. Дендизм – это искусство жить. Та манера одеваться, тот ресторан, та любовница, та дуэль, те привычки… Главная гордость денди – быть не как все, уметь нарушать правила… но в пределах правил! Быть эксцентричным и непредсказуемым, но оставаться в рамках хорошего тона и безупречной светскости… И в этом доходить до конца.
В какой восторг пришли почитатели отца, когда мой родитель покинул самый престижный кавалергардский полк и перешел в Ахтырский – только из-за того что мундир ахтырцев, по его мнению, был изысканнее. И лишь когда офицеры кавалергарды получили бальные красные вицмундиры с серебряными аксельбантами, все то же чувство прекрасного заставило отца немедля вернулся. Вкус заставлял его свершать опасные поступки. Возмущенный безвкусием туалета графа Р., отец вызвал его за это на дуэль. Перед тем как поднять пистолет, он в последний раз потребовал от графа сменить сюртук, оскорбивший истинного денди.
К сожалению, граф отказался и был убит…
И конечно, был он верховодом веселых потех тогдашних молодых людей, почитавших обязанностью дружить и с Вакхом, и с Венерой. Он был законодатель прославленного гвардейского пьянства… Это отец придумал расставлять рюмки с коньяком на бесконечной лестнице в штабе корпуса кавалергардов. Причем чем выше ступень, тем больше на ней стояло рюмок, которые надлежало выпить. И как правило, только он умудрялся подняться на последнюю ступеньку, откуда, пошатываясь, глядел вниз на лестницу, укрытую телами павших товарищей.
Без сомнения, преуспел он и в «науке страсти нежной, которую воспел Назон», – преуспеть в ней считалось также обязательным. Походы в бордели, любовница-цыганка – для души и тела, соблазненные дамы высшего света – для репутации. Важно было не только соблазнить даму, но и выставить на веселое поругание ее рогатого и, как правило, титулованного мужа.
Особенно почетным среди молодых повес было увести чью-то горячо любимую любовницу. Отец соблазнил знаменитую балерину Машеньку Д. – любовницу конногвардейца графа Л. Граф, естественно, вызвал его, они стрелялись на популярных среди конногвардейцев шести шагах расстояния. Граф стрелял первым, нервничал и промазал. Отец расхохотался и выстрелил в воздух.
Граф уже хотел броситься к нему с объятиями, но отец остановил его.
– Я надеюсь, мы не шутки пришли шутить. Я выстрелил в воздух, потому что забрал ваше. Но вы уж постарайтесь попасть в меня. Ибо следующим выстрелом я вас непременно убью.
И он уперся в него знаменитым своим дуэльным взглядом. Пронзительный, холодный взгляд… У несчастного заходила рука, и он опять промахнулся. После чего отец хладнокровно убил его… Император Александр Первый обожал отца, и дело замяли.
Во время войны с Наполеоном в возрасте двадцати одного года отец получил крест – храбро дрался в знаменитой Битве народов при Лейпциге… Раненный, остался на поле боя… Когда русские войска вступили в Париж, был в почетном карауле при Императоре…
Во время Венского конгресса он отличился и на другом столь же привычном для него поле сражения – ведь там собрались все красавицы Европы… Он заработал целый список наград Амура. Среди его славных трофеев была госпожа Б. – вдова одного из главных героев прошедшей войны, правнучка первой нашей Императрицы. Правда, вскоре оказалось, что Государь также пленен этой Венерой, и отец поспешил исполнить долг верноподданного…
Со славой вернулся он в Россию…
В это время он переживал пик, высшую точку своей карьеры. Самый блестящий молодой человек Петербурга, его ценил Государь. Все уже ждали его назначения адъютантом Императора…
И вот в этот момент был он то ли осчастливлен, то ли наказан судьбою. Он полюбил… Откуда в этом любвеобильном Дон Жуане родилась поистине роковая страсть – загадка души человеческой. Впрочем, она была достойна самой пылкой любви. Одна из самых знатных и красивейших невест России, умна и добродетельна – воистину совершенство обитало тогда в Петербурге. Но имелось два печальнейших обстоятельства: она была невестой другого и любила другого.
Отец безумствовал! Но все напрасно… Чтобы не видеть ее, собирался даже покинуть любезное наше Отечество.
Однако Бог судил иначе.
В это время умер Александр Первый, вступил на престол Николай Первый. И состоялось знаменитое восстание декабристов…
По всему Петербургу шли аресты. Самые блестящие молодые люди из знатнейших фамилий очутились в казематах Петропавловской крепости… Из крепости их возили через мост во дворец, где их допрашивал сам Император.
Очутился в тюрьме и жених нашей красавицы…
Отец, конечно же, состоял в тайном обществе, но, к счастью, на площади не был. За несколько дней до бунта он взял отпуск из-за болезни деда и находился в имении… Но само участие в обществе должно было навлечь на него неумолимое наказание. Он и был допрошен, однако, к великому изумлению петербургского света, отделался выговором. Более того, новый Государь, беспощадный к мятежникам, оставил отца на службе. Все расценили это как объявление конца преследований. Но незлобивость Государя коснулась только отца и на нем закончилась. Пятерых повесили. Жениха красавицы вместе с остальными бунтовщиками повезли в Сибирь на каторжные работы. Тогда иные невесты и жены поехали на каторгу вслед за женихами и мужьями. Ждали подвига и от нее. Но то ли она не решилась, то ли родители не позволили… Она осталась в Петербурге.
И вскоре мой отец мог считать себя счастливейшим из смертных – она отдала ему руку и сердце.
Вот тогда-то и началось таинственное… На пике блестящей карьеры отец вдруг вышел в отставку и затворился в одном из своих поместий. Здесь произошла с ним удивительнейшая метаморфоза: великолепный денди стремительно превратился в обычного пьяницу и мота… Обожавший прежде словесность, он теперь ничего не читал. Объявил, что читать в России нынче нечего, ибо люди мыслящие у нас не пишут, а пишущие не мыслят… Отныне он пил до бесчувствия, играл до бесчувствия и разорялся…
В короткий срок умудрился спустить не только свое огромное состояние, но и богатейшее женино приданое. Он будто торопился все уничтожить.
Вскоре у него осталось лишь одно небольшое имение… Причем любовь к жене таинственно переросла… в ненависть! Рассказывали, что пьяный он избивал ее. Несчастная красавица мучилась недолго – ранняя чахотка помогла ей покинуть наш бренный мир. А отец продолжал пить и брюхатить крепостных девок.
Ваш покорный слуга и родился от крепостной. Трое детей до меня – от разных дворовых девок – так и остались крепостными. Мои босоногие братья бегали по имению. Отец называл их «моими дорогими выблядками». И меня постигла бы их участь. Но в это время отец увлекся идеей столетней жизни. Он подружился с неким графом Тарновским, очень нашим безумцем… Русский безумец если на чем-нибудь помешан, то до конца. Этот был помешан на долголетии. Он уверял, что можно дожить в здравии и бодрости до ста пятидесяти лет как минимум… Один из секретов, которым он поделился с отцом, состоял в том, что человек не должен помнить, сколько ему лет. Годы создают ощущение старости – это и есть наш главный убийца. Поэтому отец запретил справлять в деревне дни рождения… И конечно, надо было сосредоточиться на правильной пище, которая отныне состояла из ключевой воды, нагретой на солнце, овощей и фруктов. Лекарства принимать строжайше запрещалось, только природная аптека – травы и снадобья…
