Хоть прокормимся. А если будет удача, то накопим денег на новую галеру или сделаем ее, и в пираты.
– Нет, уж уволь… В пираты не пойду. Мне это занятие отвратительно. Не хочу качаться на виселице. Кстати, как ты можешь совмещать свое тамплиерство и пиратство?
– Ты знаешь, что я тамплиер?– Джеймс Крайдер исподлобья и хмуро посмотрел на Андрея.
– Да, вот выслеживал тебя и узнал,– Андрей взглянул на Джеймса, выдерживая его неприятный взгляд.
– Ну тогда, молчи…Если кому-то проговоришься про мое пиратство и тамплиерство,… не взыщи.
– Да, у меня вот тебя даже права убивать нет,– Андрей ухмыльнулся, вспомнив про договор с Вероникой.– Слово дал, что руки о тебя пачкать не буду…
– Кому дал? – Джеймс недоуменно смотрел на Андрея.
– Кому ты меня продал, тому и дал,– Андрей впервые за все время их общения улыбнулся.
– Марио что ли? – пират удивленно смотрел на парня.– Чего это он стал радеть за меня?
– Да причем здесь Марио… Дочь его меня выпустила, взяв это обещание. Видимо, не равнодушна к тебе, – Андрей продолжал улыбаться в отросшую бороду, доедая рыбу
– Никогда бы не подумал,– Джеймс доел рыбу, сгреб весь мусор со стола и пошел выкидывать на улицу.
ГЛАВА 20. Встреча с Вероникой.
Нимфа уже третий день жила у бродячих артистов. По вечерам они давали представление на площади перед городским базаром. Собиралась большая толпа, глазеющая на представление. В большую шляпу, поставленную на площади рядом с представлением, сыпались монеты разных достоинств. Представление затягивалось иногда на три – четыре часа. Люди подходили, смотрели и отходили, подходили новые. Город был большим портом, прибывало много новых людей, и зевак хватало.
Нимфа в первые два дня очень переживала, выходя на суд зрителей. Сначала у нее от волнения даже срывался голос, но все ее встречали доброжелательно, радостно хлопали, и это ей придавало уверенности. Ее выпускали в середине, чтобы она немного привыкла к публике, приготовилась морально к выступлению. Когда она выходила, кровь бросалась ей в лицо, и оно становилось пунцовым. Но по мере того, как она пела, она успокаивалась и к концу песни, она уже выходила на тот уровень равновесия, который позволял оценивать свое выступление и реакцию зрителей. Зрители аплодировали. На гитаре ей аккомпанировал Даниэль, а Эмилия шумела и гремела кастаньетами, а также подыгрывала на флейте. Сегодня она решила спеть песню, навеянную ей воспоминанием о ее состоянии, когда она одна плыла по морю в своей лодке почти в полубессознательном состоянии. Стихи неожиданно позавчера пришли к ней во сне и она быстро написала слова. И сегодня она решила ее исполнить:
Я наброшу светлые одежды,
И когда утихнет ураган,
Притворюсь таинственной и нежной,
И спущусь по трапу в океан.
За волной волну перебирая,
Побреду вдоль лунной колеи
Невозможная и столь живая,
Что защемит сердце от любви.
Будет ночь бездонной с поволокой,
Звезды будут падать с вышины,
Рассыпаясь прямо мне под ноги
И качаясь на гребне волны.
Только вдруг плеснет к моим коленям
Чья-то одинокая ладья,
Я взгляну и тихо обомлею,
В ней увидев спящего тебя.
До волос дотронусь осторожно,
Ты глаза встряхнешь от дремоты,
Вымолвишь чуть слышно: "..Невозможно…
Невозможно, только это ты.."
Когда Нимфа пела, ей представлялось, что не она, а Андрей находится в этой одинокой лодке, к которой она пришла прямо по воде. Ах, если бы действительно тогда Андрей пришел к ней в шлюпку, ничего с ним было бы не страшно…
Люди аплодировали ей, кто-то свистел. Что означал этот свист, она не понимала. Кто-то кричал: « Давай повеселее!» Так Нимфа выступала, и раз от раза это было лучше и лучше. Но Нимфа всегда была недовольна своим пением, ей казалось, что все плохо. И когда к ней подходили отдельные люди и благодарили ее, это придавало ей хоть какую-то уверенность в себе .
По утрам Нимфа стала убегать к морю. Ей казалось, что именно там, где много неба и море, Бог ее слышит, что Он именно там. И снова, и снова, она просила, чтобы Бог вернул ей Андрея. Она нашла для себя удивительное место – поле ковыля, казалось, уходящего вверх почти до самого неба, т.к. оно переходило на возвышенность. Рядом разбивались о скалы море. Нимфа была уверена, что здесь ее никто не услышит, и там она тренировалась и пела песни, с которыми собиралась выступать перед публикой. Сегодня она снова пела песню морю:
Море, море, головокруженье
Волн твоих бегущих неустанно!..
Неподвластно мысли притяженье
И непостижимо и желанно…
Я с морем целовалась вдохновенно
И шум его перекричать пыталась,
Но не могла, как не старалась,
А море заливало меня пеной
И ласковой волною обнимало,
И ,торопясь ,бежало на край света..
А с края этого я вместе с ветром
За волнами вдогон бежала!
Но море с шумом мне мешало,
Сбивало с ног и увлекало в бездну,
И к берегу тревожно возвращало..
А я " ЛЮБЛЮ-Ю-Ю..!"– ему кричала,
И голос, множась, превращался в пену ..
С ладоней, как из раковин двух белых ,
Солено-горькая лилась прохлада
И превращалась в брызгов миллиарды ..
А брызги поднимались прямо к небу,
Слетали вниз к губам, лицу и телу,
В который раз окутывая пеной …
И море целовалось вдохновенно !
Потом она забежала в море, чтобы почувствовать эту силу волн, шума ветра, соленой воды. Как она полюбила море! Она разговаривала с этими волнами как с живыми. У нее не было сомнения, что они ее слышат и отвечают на ее слова, озвученные надежды…И вдруг она увидела дельфинов, они опять высовывали свои мордочки и смеялись. Как Нимфа обрадовалась им! И опять они вместе играли, скользили и кувыркались, обрызгивая друг друга соленой пенной морской водой… Но Нимфе нужно было торопиться, скоро должен был открыться невольничий рынок. Она уже дважды там бывала, но безуспешно – Андрея там не было…Она попрощалась с дельфинами, обещая завтра прийти к ним снова, и побежала к открытию рынка.
На рынке невольников Андрея опять не было. Нимфа загрустила… Неужели его увезли на какой– то другой рынок. Да, скорее всего он уже где-то плавает на галерах, как и обещал Джеймс Крайдер. У Нимфы сжалось сердце от боли, когда она представила Андрея одним из гребцов на этом судне, прикованным цепями к борту.
Но сколько людей здесь! У Нимфы невольно сжималось сердце от сочувствия этим бедным людям, которые потеряли самое главное – свободу. Как хорошо, что она могла
