укрылась в храме Святой Софии. Император потребовал от нее оставить храм, но та, уцепившись за иконостас, заявила, что, только отрубив руки, ее можно вывести отсюда. Вскоре к Анне прибыла Ирина, решившая разделить с родственниками и не любящей ее свекровью все тяготы и опасности. Авторитет семейств Комнинов и Дуков был настолько высок в народе, что василевс не осмелился прибегнуть к силе. Он вступил в новые переговоры, в результате которых Анна Далассина согласилась перейти в Петрийский монастырь под гарантии безопасности со стороны царя. Теперь им оставалось только ждать завершения волнующих событий[121].
Комнин и его союзники не спешили овладеть Константинополем, все еще представлявшим собой почти неприступную крепость. Почти два месяца продвигалась мятежная армия к столице, в течение которых Алексей собирал денежные средства и пополнял ее новыми отрядами. Одновременно с этим Комнину пришлось вступить в переговоры с Никифором Мелиссином, пребывавшим со своим войском у города Дамалиса. Тот откликнулся на предложение объединить усилия против Никифора III, но предлагал разделить Римскую империю, пожелав взять себе Восток, а Комнину уступив западные фемы. Конечно, тот отказался, выдвинув встречное условие — предоставить Никифору титул кесаря и дать ему в управление Фессалоники; тот, подумав, согласился[122].
В конце марта 1081 г. войско Алексея подошло к стенам Константинополя. Нельзя сказать, что у императора не осталось сил бороться с Комнином, но, как обычно, Алексей перекупил командира отряда германских наемников, и те 1 апреля 1081 г. открыли ворота города вооруженному сброду, который привел с собой молодой претендент. Однако и теперь дело заговорщиков еще не было решено окончательно. Вотаниат не собирался оставлять трон и приготовил отряд норманнских гвардейцев, чтобы разогнать отряды мародеров, заполонивших Константинополь. Все решил столичный патриарх Косьма I, которого кесарь Иоанн убедил во избежание кровопролития склонить царя к добровольному оставлению власти. Архиерею не составило большого труда выполнить данное поручение, и, отправившись в храм Святой Софии, Никифор III Вотаниат объявил о своем уходе с царства. Он принял монашеский постриг и переехал в обитель Перивлепт. Напоследок он бросил своему окружению одну фразу: «Жалею только о том, что в монастыре нельзя будет вкушать мяса, а более ни о чем».
А тем временем глава удавшейся апостасии занял царский дворец и в первый день Пасхи, воскресенье, 4 апреля 1081 г., венчался на царство как Римский император Алексей I Комнин[123]. Открывалась новая страница в истории Византийской империи, да и всей мировой цивилизации — эпоха Крестовых походов, нового «Великого переселения народов», возрождения и упадка величайшей вселенской державы.
Глава 3. Борьба за инвеституру на Западе. Каносса и Вормс
Прежде чем приступить к этим волнительным страницам истории, необходимо бросить хотя бы краткий взор на Запад, где в это время возникнут предпосылки грядущих событий.
Как известно, еще Франкский король Хлодвиг начал практику назначения епископов из светских лиц решением короля и имел большой успех. Несмотря на нескрываемое возмущение епископата, в скором времени большинство галльских архиереев стало набираться из мирян, и король чувствовал себя полновластным хозяином и в королевстве, и в Галльской церкви[124].
С течением времени ситуация не слишком переменилась к лучшему. До конца XI века, несмотря на все старания пап-реформаторов, Западная церковь все еще представляла печальное зрелище. Как и раньше, избрание понтификов и епископов являлось прерогативой Западных императоров и королей христианских держав Европы. И Генрих II, прозванный впоследствии Святым, и его сын Генрих III самостоятельно поставляли Римских епископов и архипастырей в своем королевстве, и не случайно. Феоды, которыми наделялись духовные лица, по закону причинно-следственной связи неизбежно вовлекали архиереев в систему феодальных отношений, выработанных в германском мире. Папство, веками активно устремленное в мир, не заметило, как мир поглотил его.
Дело заключается в том, что вся феодальная система отношений была основана на владении землей и вытекающих отсюда правах и обязанностях. И Западная церковь, владевшая половиной или даже большей частью земель, по необходимости брала в лице своих клириков обязательства по исполнению ленной присяги перед сеньором. Епископ, назначенный королем или графом, считался его вассалом и зачастую был вынужден оставлять алтарь, брать в руки оружие и воевать, как обычный дворянин. При выборе кандидата на вдовствующую кафедру король руководствовался политическими, социальными и материальными соображениями, самостоятельно предоставляя ее избранному им лицу[125].
Как утверждают исследователи, почти все церковные владения находились в зависимости от королей или императора. Например, только во Франции из 77 епископских кафедр, которые находились в королевстве, 25 находились в ведении короля. В те дни, когда они вдовствовали, все доходы с них шли в королевскую казну. Ему же принадлежал 51 монастырь во Франции[126]. Многие бароны если и уступали ему в этом, то не намного.
В дальнейшем, желая закрепить свои власть и влияния, крупные аристократы без всякого смущения ставили епископами в подчиненных им епархиях собственных малолетних детей. «Если ребенок мог быть графом, то почему он не может стать епископом?» — этот наивный вопрос из разряда софистических недолго мучил умы современников той эпохи. В 926 г. граф Герберт II Вермондуа (902–943) хиротонисал своего 5-летнего сына (!) в епископы, и такое «избрание» было утверждено королем и Римским папой. А чуть ранее, в 921 г., архиепископ Кельнский даже получил выговор от папы Иоанна X за попытку воспрепятствовать назначению королем кандидата на вакантную кафедру в Льеже. В своем письме «своевольному» архиепископу понтифик объяснял, что ни в одной епархии (!) ни один кандидат в епископы не может быть поставлен на должность без распоряжения короля[127].
Эта зависимость духовной власти от королей была облечена в легальную форму. Перед посвящением епископы получали от короля инвеституру («облечение») в виде жезла, символа пастырской власти, и кольца — знака, свидетельствующего о неразрывной связи архипастыря со своей паствой. Как вассалы короля, они давали ему такие же клятвы, как бароны и графы, и несли аналогичные повинности. Естественно, симония расцвела пышным цветом — продажа санов и епископских кафедр стала доходным бизнесом. Особенно процветали злоупотребления в период малолетства императора Генриха IV, когда вакантные аббатства и епархии оценивались в королевском дворце, а затем открыто выставлялись на продажу. Еще хуже ситуация развивалась на Юге Италии, где даже сверхупорный папа Лев IX не смог полностью искоренить симонию: ему откровенно говорили, что если понтифик начнет отлучать всех священников, купивших свои места, то в таком случае в южных епархиях не останется ни одного клирика[128].
Смешение духовного и мирского элементов приводило к
