Ласло бросил взгляд на стенные часы.
— Ну что ж. Если вы попросите барышню, чтобы она вне очереди все для вас оформила и собрала необходимые подписи…
— Попрошу? Еще как попрошу! Флакон одеколону принесу, Илонка. Завтра. Клянусь, вы получите флакон самой нежной лаванды!
Штерн уже много лет подряд обещал банковским девушкам флакон лаванды, но еще ни разу не сдержал своего слова:
— Мне деньги нужны, дорогуша доктор! Вечером получаю десять вагонов зерна, а уже утром отправляю его покупателю… — И Штерн начал было рассказывать, как взлетел на воздух мост Маргит. — Своими глазами видел… Я последним трамваем приехал из Буды. Отсырел кабель, короткое замыкание — и моста как не бывало…
Илонка вытащила из машинки начатое письмо к одному из клиентов и села за «дело Штерна». А Ласло, поманив к себе Штерна и наклонившись к самому уху его, спросил:
— Скажите, черт вас побери, Штерн, с чего это вы так стараетесь вывезти для них из страны как можно больше бобов, чечевицы, рапса и еще пес знает чего? Ну, скажите, почему?
Всегда веселый купец сразу посерьезнел. В одно мгновение лицо его как бы постарело. Пожав плечами, он сказал:
— Противны они мне, этого и объяснять не нужно. Но… Вы же знаете, нынче летом я женился. Вот взгляните! — Штерн вытащил из кармана фотографию. — Красавица, верно? Моя жена. Восемнадцать лет ей… Что поделаешь: люблю жизнь! И не хочу умирать. — Вслед за фотокарточкой жены он извлек из бумажника документ — плотный картон с виньетками, водяными знаками и печатью гестапо внизу. — Вот, видите? Гарантия безопасности. Получше швейцарского или шведского паспорта. Такая же бумага и у моей жены. Теперь вы понимаете?
Лаци Денеш приехал к Ласло около пяти — вместе с Белой Пакаи. За несколько минут трое друзей превратили дальнюю комнату в самую настоящую мастерскую. На свет были извлечены резиновый клей, рюмки с круглыми ножками, бритвенные лезвия. Из резиновых букв, срезанных с банковских печатей и штампов, до вечера они изготовили печати штабов маршевых рот, призывных пунктов, военкоматов и воинских частей. Печати были далеки от совершенства — не хватало отдельных букв, некоторые буквы отличались от остальных размером. Но они чуточку «смазывали» оттистки или ставили печать дважды — и тогда недостатки эти становились незаметными. Тремя почерками и печатями четырех цветов друзья заполняли солдатские книжки. Пакаи по списку зачитывал фамилии и другие необходимые данные.
— А тебе-то самому разве не нужно?
— Мне? — рассмеялся Ласло. — У меня сейчас такой документик, равного которому во всем городе не сыщешь. Вот взгляните! И что самое главное: большая часть данных, если их брать в отдельности, соответствует действительности.
Впрочем, от солдатской книжки пользы ему было бы все равно немного: в армии он никогда не служил, и проверяющий документы жандарм двумя-тремя вопросами мог бы вывести его на чистую воду.
Взглянув на часы, Денеш отозвал Ласло в сторону.
— Скоро сюда придет один товарищ, — сказал Денеш. — Ему нужно кое с кем встретиться. Знай, что ты вызвал его починить электричество… Понял?
— Хорошо.
С десяток солдатских книжек было уже готово, когда у двери позвонили. Ласло не спеша отправился открывать дверь, по дороге зашел в ванну, крикнул оттуда: «Сейчас!» — и даже помыл руки. Нужно было выиграть время, пока ребята спрячут «мастерскую».
На пороге появился смуглый молодой человек, похожий на цыгана.
— Я насчет электричества, — пояснил он и вытер о половик ноги. — Доктор Саларди? А стремянка у вас найдется? — спросил он, войдя в переднюю.
— У меня нет. Обычно мы у дворника берем, — сказал удивленный Ласло.
— Тогда я схожу к дворнику…
— Но вы… вы и в самом деле собираетесь электричество чинить?
— А как же? Зачем же я тогда здесь? — Незнакомец говорил все это совершенно серьезно, и Ласло на миг даже поверил, что у него действительно не в порядке освещение. — Вдруг кто-нибудь придет и полюбопытствует: зачем я здесь? Верно ведь? — Только теперь гость улыбнулся, подмигнул. — А вы продолжайте заниматься своим делом, если я вам помешал…
Гость ушел и вскоре вернулся с лестницей. Поставив ее под щиток с предохранительными пробками, он взобрался наверх.
— Я жду своего помощника, он должен сейчас подойти, — пояснил он и начал выворачивать пробку.
— Но вы хоть смыслите что-нибудь в этом? — усомнился Ласло.
— Я? Конечно! — рассмеялся «монтер». — К чему же мне заниматься тем, в чем я не разбираюсь? Верно? По возможности следует воздерживаться от лжи. Только если уж очень нужно…
Ласло засмеялся.
— Это и в моих правилах. Чем больше лжи, тем ее труднее спрятать.
— М-мда… золотое правило.
Гость действительно разбирался в электричестве, потому что свет погас сразу во всей квартире. Впрочем, через полминуты он опять зажегся — в одной только дальней комнате.
«Помощник» оказался вовсе не электриком, а — пекарем. Ласло вспомнил, что встречался с ним в организации социал-демократической партии. Имени его Ласло не припоминал, но знал, что пекарня его находится где-то неподалеку. Они немного смутились, увидев друг друга, но потом все же, как старые знакомые, пожали руки и обменялись соц-демовским приветствием: «Дружба».
Пока ребята в гостиной продолжали выполнять функции государственных и военных властей — готовить документы, — в передней, а затем и на кухне трудились монтер и его помощник.
— Нужна замена связному, — сказал монтер, — мы о тебе подумали, если ты, конечно, согласишься. Пропуск на вокзал у тебя есть. Ты ведь как будто поставляешь им хлеб?
— Да.
— Мог бы ты иногда передавать сообщения?
— Охотно…
— Я так и знал. В депо есть один слесарь, по фамилии Эстергайош… А если его не будет — подойдешь к машинисту Юхасу, молодому парню.
— Знаю Эстергайоша. Да и другого как будто видел… Белокурый, красивый парнишка.
— Он, — подтвердил монтер. Разобрав выключатель, он с видом человека, ничем, кроме работы, не интересующегося, собирал его теперь при свете карманного фонарика.
— Дай отвертку. Да, эту. Ну, а как у тебя самого? Все в порядке?
Пекарь, на вид лет сорока, плотный, но не тучный, с шеей борца, повел могучими плечами и сказал:
— В порядке, кажется. У меня же военные заказы. Словом, ничего плохого не замечал.
— Боюсь, не бросилось бы кому-нибудь в глаза… Ведь у тебя столько народу скрывается!
— Это верно. — Пекарь недовольно поморщился. — А что мне делать? Не выгонять же их на улицу. В общем-то и работы у меня сейчас много. До сих пор кого я ни просил зарегистрировать — всех утверждали… Да… Я и сам уж думал — как бы не накликать беды. Вчера вот тоже: еще один пришел… Товарищ по ячейке прислал… Я думаю, не стоит его официально регистрировать подручным. И без того много получается…
— Не надо. Будь осторожен: тебе проваливаться никак нельзя!
— А у него — ни солдатской книжки, ни белого билета… Поэтому они все и идут ко мне в пекарню.
— Знаешь, спроси вот у тех ребят, в комнате… Может, они сделают и для него какую-нибудь бумагу?
Ласло крутил радио, а Денеш и Пакаи заканчивали работу. В девятнадцатый раз подписал Пакаи свежеиспеченное свидетельство о демобилизации от имени некоего «витязя Бенкё, прапорщика», когда в комнату, постучав, вошел монтер.
— Ремонт закончен. Прошу проверить.
Ребята улыбнулись.
— А мне наконец удалось нащупать волну, — сообщил Ласло, — на которой московскую станцию не забивают. Может, останетесь послушать?
Помощник вопросительно посмотрел на «мастера».
— Нет, мне пора. Вот только…
— Да, господин доктор! Не могли бы вы раздобыть белый билет или солдатскую книжку для одного человека?
Молодые люди переглянулись. Работа их уже подходила к концу, новых бланков больше не будет. И все же Денеш с готовностью предложил Пакаи:
— Моя еще не заполнена, отдай им.
Пакаи смешался. Он как раз приступил к заполнению последнего бланка и уже поставил на нем печати.
— А ты-то с чем останешься? — спросил он Денеша.
— У меня удостоверение «Вспомогательной службы». Ходил же я с ним до сих пор?
— Но ведь… ты и сам знаешь, теперь эти удостоверения — ничто. Уже и действительные служащие «Вспомогательной» берутся под подозрение! Если они вообще где-либо уцелели.
— Я привык к этому удостоверению. И легенду к нему хорошо выучил. Сойдет. А эту бумагу отдай им.
В радиоприемнике довольно громко зазвучала хорошо знакомая мелодия. Ласло приглушил звук, затем снова прибавил — мелодия, словно увлекаемая ветром, то удалялась, стихала, то становилась громче и отчетливее, а затем снова замирала вдали.
Монтер, наклонившись к самому уху Ласло, спросил:
