тревогу ей удалось с большим трудом, даже несмотря на доводы Эклипсо.
* * *
Вначале время замедляется.
Затем исчезает вовсе.
Словно сторонний наблюдатель, ты видишь своё тело. Видишь другие тела. И тебе нет никакого дела: ни до своего, ни до чужого. Ты просто с безразличием наблюдаешь за развитием событий.
С безразличным… интересом.
Здесь нет ни победителей, ни побежденных, в этом театральном представлении.
Здесь нет ни радости, ни печали, в этом потоке.
Хруст. Лязганье. Боль.
Молчание.
Твоё сознание молчит, в ответ на эти внешние раздражители.
Не молчат лишь тени на стенах. Они пляшут и смеются, наблюдая за происходящим. Они улюлюкают и алчно скалят зубы, предвкушая всё новые и новые зрелища.
«Ещё! Ещё! ЕЩЁ!», — требуют они, впитывая в себя алые брызги крови — угасающие частички жизни, стекающие по камням.
Правый рог Айзека встречается с глазницей судьи.
Зрачок расширяется, но не в экстазе, которого уже так долго и нетерпеливо ждал его владелец. Он расширяется в ужасе от осознания неминуемой встречи. Веки не успевают сомкнуться, словно это могло бы хоть как-то помешать костному отростку. Одна кость с треском трётся о другую, прокладывая себе путь вдоль стенок уже опустевшей глазницы. Сначала с хрустом, а затем с гулким хлюпаньем, кость проникает в мозг, избавляя обмякшее тело от страданий.
Словно в завершение, под аплодисменты и хохот танцующих теней, молот стража врезается в одноглазую голову. Быть может, он промахнулся случайно, а быть может его сознание было уже настолько затуманено кровавым туманом, что ему было всё равно.
Пронёсшийся с ужасающей силой, круша на своём пути все препятствия: рог, череп, камень, этот молот застревает в стене. Лишь на мгновение, но этого хватает, и острый кончик хвоста рассекает шею стража.
Из обломанного рога сочится густая, чёрная жидкость, словно костный мозг, но Айзек не замечает этого. Он смотрит на удаляющиеся спины судей, и на приближающиеся лица стражей.
«ЕЩЁ!!!», — захлёбываются тени на стенах, танцующие под музыку свечных огней.
Руки Айзека всё ещё скованы. Всё ещё скованы его крылья. Но его несуществующая душа подпевает огням.
Его чёрное сердце словно пытается вырваться наружу и присоединиться к схватке.
Бам! Бам! Бам!:
— «Выпусти меня!».
Бам! Бам!:
— «Я тоже хочу поучаствовать в этом!».
Бам! Бам! Бам!:
— «Выпусти!».
Он ловит взгляд ближайшего стража. В этом взгляде нет ярости или гнева. Нет кровавой пелены. Взгляд стража сосредоточен и сконцентрирован на цели.
Айзек рад этому, и его сердце успокаивается. Ведь если это его последняя битва, то по крайней мере он видит в глазах своего противника ясность ума.
Перед тем, как засесть за шахматную партию, мы можем выбрать оппонента. Всегда приятно видеть по ту сторону доски мыслящее существо. В то время, как выбрать оппонента в реальной битве нам удаётся далеко не всегда. Поэтому такая встреча приятна вдвойне.
В этот момент может возникнуть только один вопрос: почему два мыслящих существа должны сейчас попытаться убить друг друга?
И на этот вопрос всегда найдётся ответ. Всегда найдётся оправдание для своих действий.
«Или он. Или я», — вот и весь ответ.
Два паука в стеклянной банке, в которой место лишь для одного.
«Наслаждайся своей банкой, победитель!», — хохочет владелец банки, потрясывая её в руках.
* * *
Для Борнаса время не остановилось. Оно металось: то ускоряясь, то замедляясь, и теперь он уже сам не понимал, как оказался меж двух огней. Меж двух молотов. Его тело онемело в ступоре, и он способен был лишь с вытаращенными глазами вертеть головой: то в сторону стражей, то в сторону Айзека.
Хватило бы всего нескольких шагов, чтобы убрать себя с пути грохочущей массы. Но организм не слушался. Его сил хватило только для того, чтобы обхватить голову руками и завыть.
В этот самый миг, словно услышав его вопль, пол под ногами Борнаса заискрился паутиной трещин, а вслед за ними открылся круговорот портала.
Впрочем, он схлопнулся так же стремительно, как и открылся, успев затянуть в себя лишь троих, оказавшихся в тот момент в радиусе его действия.
* * *
Засыпая, ты никогда не можешь знать наверняка, что ожидает тебя, когда откроешь глаза. Ты можешь только предполагать. Ты можешь даже быть уверенным на все сто процентов, что проснёшься в своей кровати. Что будешь делать то-то и то-то после пробуждения.
Однако… уверен ли ты, что именно так и будет на самом деле?
Уверен ли ты, что вообще проснёшься?
Как ты можешь быть хоть в чём-то уверенным в мире, который создан не тобой?
Айзек — поломавшийся и выпавший из огромного механизма винтик, не желающий более этой роли.
Эклипсо и Эйко — разделённое напополам сознание, живущее в тени своего мёртвого отца.
Борнас — «низший», чей разум оказался изувечен ещё больше, чем тело.
Безымянный страж — самозабвенно исполняющий свою функцию, молот правосудия.
Каждый из этих четверых и подумать не мог, что на самом деле приготовил для них этот новый день.
Каждый только предполагал. Только верил.
Быть может, даже был уверен в чём-то… на все сто процентов. И засыпая со своей уверенностью, знатно повеселил вселенную.
Глава 8: Сны
— Кого ты искала там, — раздался во тьме мужской голос, — в том иллюзорном мире?
— Каждый из нас кого-то ищет. Каждый кого-то… своего, — ответил женский.
— Ты не ответила.
— Да.
— Тогда какой смысл в нашей коммуникации? Какой смысл этого взаимодействия?
— Я не знаю. Может быть… ты знаешь?
Айзек промолчал. Он не знал, но в глубине своего существа чувствовал некую связующую их нить. Это было, словно давно забытая мелодия, внезапно услышанная спустя много лет. С удивлением ты понимаешь, что давным-давно утратил воспоминание о ней, будто её никогда и не существовало, но с первыми же нотами, с первыми же струнами память об этом возвращается снова.
Ещё он чувствовал некоторое раздражение по этому поводу. Он ощущал себя скованным, зажатым в медленно смыкающиеся тиски. Айзек прекрасно осознавал, что все эти ощущения навязаны ему извне. Искусственны. Только вот, навязаны кем? Для чего? Ответа он найти не мог, и это выводило из себя.
Он помнил, с какого момента всё это началось. С какого момента его сердце начало биться в другом, неизведанном до этого, ритме. Но при чём здесь была Эйко, ведь это случилось задолго до их встречи? Тогда почему именно она? Какую роль играла в этом всём она?
Чем больше вопросов он задавал себе, тем больше новых вопросов порождалось из этих размышлений. Но была одна мысль, всё больше и больше укрепляющаяся в
